Поневоле удовольствовавшись таким половинчатым обещанием верности, в середине февраля Эдуард Вудстокский вернулся в Пуатье, куда продолжали прибывать запоздавшие вассалы. К 4 апреля в общей сложности по Аквитании было принесено 1047 оммажей. Множество хартий и привилегий принц либо подтвердил, либо даровал вновь, желая обеспечить лояльность своих новых подданных. Впрочем, представители высшего духовенства, являвшиеся одновременно светскими сеньорами и принуждённые к принесению клятвы верности, громко выражали своё недовольство. Никто до сих пор не поступал с ними таким образом — Эдуард действовал так, как считалось приемлемо в Англии, но не соответствовало порядкам, принятым в Аквитании и Лангедоке. В защиту прелатов выступил даже папа, который был сильно озабочен тем, чтобы подобный прецедент не стал обычаем. Понтифик вступил с Эдуардом в весьма язвительную переписку, требуя отменить уже принесённые священнослужителями оммажи, однако никаких уступок от принца Аквитанского не добился.

В тесный круг советников Эдуарда вошли старые испытанные друзья: должность коннетабля Аквитании занимал сэр Джон Чандос. Сенешалем, председательствовавшим в суде княжества, служил Томас Фелтон. Обязанности канцлера и коннетабля Бордо, отвечавшего за финансовые вопросы, исполнял Джон Херуэлл. Провинциями управляли лояльные принцу наместники примерно с таким же кругом обязанностей, как у шерифов в Англии. Они должны были следить на вверенных их попечению землях за поддержанием законности и порядка, опираясь на местные общины.

Основная трудность, с которой столкнулся Эдуард Вудстокский, заключалась в необходимости укрепить свою власть на новых обширных территориях, которые лишь недавно перешли к англичанам — до заключения мира в Бретиньи в течение нескольких десятилетий они вынуждены были довольствоваться лишь клочком земли вокруг Бордо. Принцу крайне тяжело было восстанавливать порядок и организовывать сбор налогов в регионах, слишком долго не знавших над собой диктата ни французов, ни англичан, и не плативших никому.

При всей огромной политической значимости княжества Аквитанского, оно никогда не славилось своим богатством. Как минимум полтора последних десятилетия Аквитания приносила только убытки, которые покрывались за счёт английской казны. Ожидать, что в ближайшие годы княжество станет хотя бы самодостаточным, не приходилось. Местная экономика базировалась в основном на производстве вин и в гораздо меньшей степени — на экспорте соли, стали и красителей. Новые территории, приобретённые англичанами по условиям мира в Бретиньи, когда-то были вполне зажиточными, но за десятилетие войн и грабежей обезлюдели. К тому же эпидемии чумы 1348 и 1362 годов нанесли им больше ущерба, чем любому другому региону Франции. Их интеграция в английскую экономическую и политическую систему требовала длительного времени, и для начала следовало устранить все неопределённости, связанные с саботированием французской стороной мирного договора, а также наладить систему налоговых сборов.

Эдуард Вудстокский подозревал, что отец, даровав ему титул принца Аквитанского, преследовал одновременно несколько целей. Помимо понятного и совершенно очевидного желания обезопасить границы своих континентальных владений, король надеялся сложить с себя бремя финансовой поддержки Гиени. Надо сказать, что принц не пришёл в восторг от перспективы покрывать дефицит бюджета за счёт собственных доходов от других доменов, нормальное функционирование которых ему только-только и с большим трудом удалось наладить.

Первым и самым естественным шагом Эдуарда Вудстокского стало установление нового налога, который помог бы ему хотя бы частично заткнуть финансовую брешь, которая грозила изрядно проредить его личные доходы. Принцу удалось без особого сопротивления ввести фуаж или подымную подать, причём установить её на очень высокой планке в 25 су или один золотой гиенец[88] с очага. На большей части территорий, подпавших под юрисдикцию англичан, фуаж не вызвал активного противодействия, хотя обнаружилась пара очагов недовольства. Резко воспротивился налогу Жан д’Арманьяк, который не позволил взимать его в графстве Родез, сославшись на древние привилегии этой земли. А город Ажен, хотя и согласился платить, но потребовал отдельную хартию с гарантиями, что подымная подать не станет прецедентом для введения новых налогов.

Эдуард не ленился объезжать свои владения раз за разом, чтобы из первых уст узнавать о причинах недовольства своих подданных и по возможности тут же на месте устранять его источник. С этой целью принц побывал в Лиможе, Перигё и Ла-Реоле. Естественно, в первую очередь его заботили отношения с местным дворянством, духовенством и влиятельными горожанами, а не с тёмной массой простолюдинов, на долю которых выпадали самые тяжёлые страдания. Его задачей было обретение военной и финансовой поддержки высших сословий Аквитании. Их лояльность становилась жизненно необходимой, поскольку политическая ситуация у границ подконтрольной англичанам территории, как и в остальных французских землях, начала коренным образом изменяться. Одной из причин этого стала смерть короля Жана II, в общем и целом разделявшего взгляды обоих Эдуардов на вопросы войны, мира и нерушимости феодальных обязательств. На трон Франции взошёл его старший сын Шарль V. В отличие от отца, он не был столь толерантен по отношению к Англии и не так уважал принципы космополитичности, всё ещё распространённые в рыцарском сословии. Новый король однозначно рассматривал англичан как опаснейших врагов и действовал соответственно, считая, что в борьбе с ними все средства хороши. Шарль V понимал, что прочного мира между двумя королевствами не будет до тех пор, пока одно из них не восторжествует над другим, а становиться марионеткой в руках английских королей он не желал.

Открытому бою Шарль предпочитал дипломатические козни и хитрость, поскольку прекрасно владел этими инструментами. Уже спустя несколько месяцев после его вступления на трон в английских континентальных владениях активизировались сторонники Франции. Вскоре шпионы Эдуарда Вудстокского донесли ему об интригах, которые плели французский король с Гастоном Фебом, графом де Фуа, и Шарлем Злым, королём Наварры. Они пересказали подслушанный разговор, состоявшийся уже после принесения графом оммажа принцу. Гастон Феб рассказывал Шарлю Злому, что секретарь французского короля по секрету сообщил ему о намерениях своего господина объявить войну англичанам, как только будут освобождены последние остававшиеся в Англии заложники. Также граф де Фуа заявил, что Шарль V предложил ему наместничество в Лангедоке, а посему он обдумывает, как передать земли, за которые был принесён оммаж, своему сыну — чтобы не возникло противоречий в феодальных обязательствах, данных двум враждовавшим между собой сюзеренам. Параллельно с откровенным подкупом Гастона Феба король Франции пытался склонить на свою сторону второго видного магната Лангедока Арно-Аманье д’Альбре, а помимо заключения союза с королём Наварры он стремился к альянсу с Кастилией.

Эдуард Вудстокский тоже не спал, и ему также удалось добиться кое-каких успехов на этом сомнительном для воина поприще. Он умудрился заручиться поддержкой Жана д’Арманьяка — того самого, который устраивал рейды на английскую территорию, пытался оказать сопротивление англо-гасконским шевоше, и наотрез отказывался платить подымную подать после того, как его владения по договору Бретиньи попали под юрисдикцию англичан. Принц ссудил ему деньги на выкуп из плена, в котором д’Арманьяк оказался в 1362 году, потерпев поражение в междоусобной войне с Гастоном де Фуа.

Несмотря на то, что Шарль V больше полагался на дипломатические методы, он отнюдь не собирался отказываться от чисто военных предприятий. Более того, король нашёл военачальника, который разделял его взгляды на тактику и стратегию борьбы с англичанами — Бертрана дю Геклена. Если отбросить все преувеличения, которые возникли по большей части из-за пристрастного отношения к дю Геклену его биографов, то этот бретонец действительно провёл к тому времени ряд успешных кампаний против так называемых «вольных отрядов» — банд рутьеров, разорявших Францию в течение последнего десятилетия. Войска под его командованием смогли также нанести в мае 1364 года поражение наваррско-гасконской армии при Кошереле и взять в плен одного из самых деятельных сторонников англичан Жана де Грайи, капталя де Бюша. Кстати, именно это поражение вынудило Шарля Наваррского заключить мирный договор с Шарлем Французским.

Эдуард Вудстокский не обладал подобной свободой манёвров. Условия договора в Бретиньи были весьма выгодны именно англичанам, и надлежащим образом выполнять свои обязательства было именно в их интересах. Однако на деле всё обстояло не так просто. Взаимный обмен землями не удалось завершить, даже когда в ноябре 1364 года к принцу от французского короля прибыл Бусико, наделённый полномочиями решать любые спорные вопросы. Переговоры сразу не заладились. Французская сторона начала с жалоб на то, что англичане удерживают ряд владений, с которыми по договору должны расстаться. В ответ представители принца заявили, что все указанные земли будут немедленно переданы Франции, как только она выполнит аналогичные обязательства. Таким образом, взаимное недоверие между сторонами в очередной раз завело ситуацию в тупик.

В Аквитании Эдуард Вудстокский держал великолепный двор, о роскоши которого слагались легенды. Впрочем, известны и вполне реальные случаи, ярко характеризовавшие нравы и порядки, царившие среди ближайшего окружения принца. Когда Жан де Бомануар, маршал Бретани, прибыл ко двору Эдуарда, он вступил в разговор с придворной дамой, которая приходилась родственницей его жене. Та заметила маршалу: «Вы приехали из Бретани с моей кузиной и вашей женой, но она одета не так, как одеваются знатные дамы в Гиени или окрестных землях. Её чепец, разрезы и рукава недостаточно богато отделаны мехом, как ныне принято у нас».

На это Жан де Бомануар, чья гордость была задета бестактным заявлением, ответил: «Она одета не по вашему фасону, поэтому вы думаете, что [в её одеянии] мало меха, и порицаете за это меня. Однако, по правде говоря, у вас нет оснований меня порицать. Ибо я могу нарядить её столь же благородно, сколь одета любая из вас, и столь же богато. У вас чепцы и котты лишь наполовину отделаны горностаем, а я одену её лучше — отделаю её платье, ворот, рукава и котту мехом со всех сторон... Но я привык, что она одевается как порядочная и почтенная француженка. Даже не думайте, что я захочу видеть её одетой как те безнравственные женщины, порочные телом, что сожительствуют с англичанами и прочими, живут с ними как с любовниками. Ибо это именно они первыми ввели моду на меховой подбой и длинные разрезы у котт... Что касается моей жены, она так не оденется. Если же английские принцессы и дамы выбрали такое поведение и моду, они могут следовать ей, если того желают»⁶.

Двор принца притягивал не только щёголей и франтов, но также и воинов, искавших себе надёжных соратников. Так, в начале 1365 года к Эдуарду Вудстокскому заявился Пьер де Лузиньян, король Кипра, который замыслил крестовый поход на египетскую Александрию и пытался вовлечь в него опытных рыцарей. Он предлагал присоединиться к походу сэру Джону Чандосу, сэру Томасу Фелтону, сэру Нилу Лорингу, Ричарду Панчердауну, Саймону Бёрли и Болдуин Фревиллу, но согласия добился только от одного графа Уорикского.

Блестящий двор Эдуарда Вудстокского находился в Бордо, но часто вслед за принцем он переезжал в другие города — и в первую очередь, в любимый им Ангулем. Именно там 27 января 1365 года родился первенец принца и принцессы Уэльских. Счастливые родители дали ему традиционное королевское имя Эдуард. В Англию немедленно отправился сэр Джон Делвз, который доставил королю известие о появлении на свет первого внука по мужской линии. Все тяготы путешествия гонец сносил весьма охотно, поскольку предвкушал неплохое вознаграждение по окончании миссии. И оно последовало незамедлительно: «Джону Делвзу за добрую службу и за то, что он привёз королю приятные новости о рождении Эдуарда, сына Эдуарда, принца Уэльского, пожалована годовая рента в 40 фунтов из казначейства пожизненно, или же пока король не распорядится по этому поводу по-другому»⁷.

Одновременно оруженосец принца был отправлен также и к королю Шарлю V Французскому, который вознаградил посланника за доставленные новости двумя серебряными позолоченными кубками.

В начале марта младенец был крещён — и снова в Ангулеме. Радость принца по поводу рождения наследника была безмерной. 27 апреля в честь жены, благополучно перенёсшей роды, принц устроил турнир. По своему великолепию он превосходил всё, что видели до этого весьма искушённые в празднествах современники. Очевидец утверждал, что на него съехалось 154 знатных сеньора и 706 рыцарей со свитами. Их 18 тысяч коней на протяжении всего турнира содержались за счёт казны Эдуарда Вудстокского. Двадцать четыре сеньора и двадцать четыре рыцаря составляли свиту принцессы Джоанны. Рыцарские схватки и прочие забавы длились в течение десяти дней, и стоимость одних только свечей составила 400 фунтов.

Впрочем, несколько наивно считать, что Эдуард Вудстокский окружал себя роскошью исключительно потому, что потакал своему безрассудству. Несомненно, он был с детства так воспитан, и меняться не собирался. Но не стоит забывать о том, какое огромное значение в те времена придавалось внешнему антуражу власти: