Я не сопротивлялась, когда меня выволокли наружу, в толпу жандармов и военных. Люди хотели расправы надо мной и другими, жандармы потеряли коллег и друзей и ничто не защищало заговорщиков от насилия. Разве что приказ, что сначала их нужно допросить. Мне было так плохо от какофонии эмоций — ненависти, злости, злорадства, что у меня не осталось сил ни на что. Я даже не смогла удивиться, что усадили меня не в те зелфоры, в которых повезли остальных, а в отдельный.

В салоне было пусто, меня бросили на сидении очень неудачно, но перевернуться я даже не пыталась. Странно беспокоиться о такой мелочи, как физическое удобство, когда в этот же момент я пыталась осознать, можно ли еще сохранить мой драгоценный уютный мир или все кончено.

Дверь хлопнула еще раз, я почувствовала чужое движение. Гейс… Он скрывал эмоции, был будто отгорожен от меня стеной, но я узнала его. В этот раз он не застал меня в расплох. Меня чуть приподняли, я ждала какой-то ярости или гнева, но муж явно пытался устроить меня удобнее.

— В управление, — отдал распоряжение Гейс. А потом задвинул перегородку между салоном и водителем. Так мы остались одни.

Гейс переместился, усадил меня ровнее, все так же не снимая моих оков. Я неуклюже нащупала стянутые за спиной руки. Может, у него не было ключа, а может, он не считал, что я могу сбежать или навредить ему. Я не хотела думать, что верный — второй вариант.

Гейс сел напротив меня, спиной к водителю, я даже удивилась: он терпеть не мог ездить так. Сначала он был в маске, но почти сразу же ее снял. Я поморщилась от беспокойства: кожа на его лице, там где были ожоги, еще не окрепла, и маска, видимо, натирала и причиняла неудобства.

Гейс молчал, а я не знала, что сказать, и прочесть его не могла: в какой-то миг все его эмоции будто замерзли. Это было жутко, я была совершенно безоружна и растеряна. И когда он протянул руку к моей шее, я сначала напряглась, вспомнив, как вцепился в меня Захар, а потом расслабилась. От любимого человека я не ждала удара и не хотела ждать. Пусть будет, что должно.

И правда, его пальцы скользнули по моей шее, сильно сжались на моем загривке, зарываясь в волосы. А потом Гейс чуть запрокинул мне голову и с силой впился в губы поцелуем. Это было очень грубо, определенно бесцеремонно, жадно, почти тянуло на наказание, но даже в таком первобытном порыве он не перешел черты. Не причинил боли.

Я первая перешла ее.

Я укусила Гейса. Потянула зубами за его нижнюю губу, укусила так, что выступила кровь, и во рту появился отвратительный металлический привкус. Я хотела, чтобы он перестал глушить свои чувства. Хотела дотянуться до него своим даром, узнать раз и навсегда силу его ненависти или разочарования, чтобы спокойно провалиться в глубины уничижения. Ведь всем понятно, как это выглядело со стороны. Я оказалась в компании заговорщиков, одета как они и свободно разгуливала среди них, и это после того, как я исчезла из дома. После того, как моей жизнью Гейса пытались шантажировать.

Да, он тоже лгал мне касательно своего места работы. Но это не сравнится с тем, что обо мне можно подумать — что я жалкая шпионка и убийца. Когда-то так оно и было, но не сейчас!

И я бы хотела все объяснить, но чем доказать свои слова?

Гейс отстранился, потянулся к укушенной губе, хотел коснуться ее пальцами. А я уже пожалела о своем порыве, меньше всего я желала сделать больно этому мужчине. И, что очень глупо, уже это сделала — причинила боль.

Загладить вину было невозможно. Но я не удержалась и мягко коснулась ранки языком, зализывая ее.

— Никке! — простонал Гейс и подхватил меня под ягодицы, затащил к себе на колени. Сквозь его эмоциональный барьер пробивались обрывки чувств — жалящих и ласкающих. Гейс был зол, да я сама на себя была зла, но вместе с тем было еще что-то — щемящее ощущение близости, которое толкало меня вжаться в мужское тело и касаться губами его лица.

— И что мне теперь делать? Что мне делать? Ты понимаешь, что случилось? — шептал он мне на ухо, сжимая до боли мои плечи. Я только трясла головой. Оправдываться было глупо. Слишком сильным было напряжение, чтобы какие-либо мои слова Гейс понял правильно.

— Ты — преступница, Никке, — из моих глаз, конечно же, потекли слезы, и муж сцеловывал их и продолжал шептать. — Они видели тебя, пусть не знают, кто ты, но они видели тебя. Рано или поздно это доберется до Каспара. Смогу ли я отстоять тебя снова?

Что? О чем это он?

— Гейс, я не… — я хотела сказать, что не понимаю, и что готова на наказание. Пусть король прочитает меня, вывернет мои мысли наизнанку, залезет мне в голову своим даром. Хуже от этого явно не будет. Лучше тоже, но хотя бы меня не обвинят в происшествиях последних дней.

— Я подозревал, что ты из Наора. Из Наора же?