«Его кратковременное пребывание в Константинополе запечатлено в забавном повествовании “Звездочеты с Босфора” о том, как молодые, голодные, но изобретательные юноши-беженцы, купили старую подзорную трубу и, превратив ее в мини-телескоп, стали за деньги давать праздношатающимся гулякам на улице возможность посмотреть через нее на Луну. Конец “Пулковской обсерватории” наступил, когда небо покрылось тучами и целыми днями лили дожди. В 1935 году на 25-летний юбилей “Нового русского слова” Андрей Седых ответил на запрос о его биографических данных: “Биографии у меня нет. 18-летним юношей я продавал на улицах Константинополя русские газеты. Теперь сотрудничаю в этих газетах. Это всё. И для журналиста этого вполне достаточно”»68.
В 1921 году Я. Цвибак объявился в Париже. Здесь он обратил на себя внимание видного российского государственного деятеля М. М. Фёдорова69, который курировал дела русских студентов-эмигрантов. По его направлению молодой человек поступил в Высшую школу политических наук в Сорбонне, которую окончил в 1926 году. Ещё раньше, в 1922 г., он устроился на журналистскую работу в милюковскую газету «Последние новости», тогда же родился на свет псевдоним Андрей Седых, под которым Цвибак – а для широкого круга его друзей и знакомых он всегда оставался Яковом Моисеевичем – печатался постоянно с 1930 года.
В 1925 году Яков Цвибак работал парламентским корреспондентом Последних новостей, получив официальный пропуск во французскую Ассамблею, а к началу 1930-х годов уже состоял членом ее редколлегии. Кроме того, с конца каких-то годов он являлся иностранным корреспондентом рижской газеты «Сегодня» и «Нового русского слова», работал секретарем издательства Я. Е. Поволоцкого70, в котором, еще под своей родной фамилией, публиковал и собственные книги: сборники очерков «Старый Париж» (1925 г.) и «Париж ночью» (1928 г., с предисловием А. Куприна).
Литературный дар молодого эмигранта обратил на себя внимание видных писателей русского Зарубежья – М. Алданова, Н. Тэффи, А. Ремизова, А. Куприна, И. Бунина и др., с которыми А. Седых вскоре сблизился, а богатейший материал этого периода отразился впоследствии в его мемуарных произведениях71. Продолжая работать в прессе, Седых выпустил серию книг о Париже: «Старый Париж» (1926), «Монмартр» (1927), «Париж ночью» – с предисловием А. И. Куприна (Париж, 1928), а также книги воспоминаний о русской эмиграции: «Там, где была Россия» (Париж, 1930) и «Люди за бортом» (Париж, 1933 г. – о парижской жизни низов эмиграции). Последняя книга была высоко оценена И. Буниным: «… так отлично написана она, легко, свободно, разнообразно, без единого фальшивого слова, с живыми лицами…»
К началу 1930-х годов А. Седых был в «русском Париже», пожалуй, одним из наиболее авторитетных и подающих большие надежды молодых литераторов, хорошо адаптированных также и во французском литературном сообществе. Недаром в 1933 году Бунин именно Андрея Седых пригласил в литературные секретари, и тот сопровождал его в Стокгольм для получения Нобелевской премии по литературе. К стокгольмским «звездным дням» в жизни обоих писателей мы еще вернемся ниже. В 1942 году Яков Цвибак с женой – артисткой Евгенией Липовской72, бежал, можно сказать, на «последнем пароходе» из оккупированной немцами Франции в США. Оказавшись в Нью-Йорк е, он принял предложение Вейнбаума сотрудничать как журналист и редактор в «Новом русском слове» и одновременно, чтобы достаточно зарабатывать себе на жизнь, стал работать страховым агентом. По воспоминаниям одного из свидетелей времени: «он продавал страховку <…> почти всем эмигрантам той волны. Он ходил по домам по вечерам, объяснял, что и как, и занимался страховкой. Иначе он и Женя, они бы умерли с голоду»73.
Как крупный прозаик русского Зарубежья Андрей Седых, увы, не состоялся:
«Многим, лично знавших Андрея Седых, известно, что больше всего он любил профессию журналиста <…>, а вот к <себе как> прозаику <…> относился весьма сдержанно. “Да, я конечно писатель. Но всё-таки, какого-то необходимого для большого писателя качества, того, что было у Бунина, у меня, в конечном счете, нет, – сказал он мне как-то. Но журналист я хороший. Даже очень хороший”. В последнем он не ошибался.
Журналистский талант Андрея Седых в период расцвета его творческих сил был поистине феноменален. Он обладал необыкновенной наблюдательностью, умел быстро схватывать важные детали, делавшие его зарисовки с натуры живыми, интересными и убедительными. Причем, метко описать он мог решительно всё. В одну из наших встреч <…> Седых сказал, глядя на официанта южноамериканского облика: “Мне стоит поговорить с ним несколько минут, и я напишу о нем интересный очерк, в котором будет и его детство, и эмиграция в США, и жизнь в Нью-Йорке его семьи – жены и ребятишек”»74.
А вот что воспоминает о «Новом русском слове» и его редакторах художник С. Голлербах75 – представитель «второй» волны эмиграции:
«В начале 50-х годов редакция <“Нового русского слова”> находилась на втором этаже небольшого здания на 56-й улице и восьмой авеню в Манхэттене. Внизу работала типография и издательство Мартьянова, выпускавшее открытки и отрывные календари, и существующее и по сей день. Длинное помещение редакции было в конце отгорожено, и там, направо, находился кабинет главного редактора Марка Ефимовича Вейнбаума, а слева – его помощника Якова Моисеевича Цвибака, он же – Андрей Седых. Марка Ефимовича я еще застал в живых. После его кончины главным редактором стал Яков Моисеевич. Под его руководством газета расцвела. Из маленькой газетки в восемь страниц “Новое русское слово” превратилось в солидное периодическое издание. Оно стало источником информации и увлекательным чтением для всех живущих в Америке русскогово-рящих. Газета не имела определенного политического направления, но, как говорил Андрей Седых, не признавала двух “измов” – коммунизма и фашизма. В ней печатались статьи, рассказы, поэзия, имелся отдел хроники, крестословиц и отдел юмора. Последний вел человек с псевдонимом Аргус. Помню одно его изречение: “Идеалист – это человек, который убьет вас и ваших детей для того, чтобы вашим внукам жилось лучше”.
<…>
Яков Моисеевич и его супруга актриса Женни Грей (Евгения Иосифовна) были представителями той российской еврейской интеллигенции, которая внесла большой вклад в культуру Русского Зарубежья. Яков Моисеевич долгое время жил во Франции, работал как журналист, был личным секретарем Ивана Бунина. Помимо редакторской работы, он возглавлял в Нью-Йорке наш эмигрантский Литфонд (после кончины М. Е. Вейнбаума –
В 1982 году мы отмечали 80-летие Якова Моисеевича, и была издана книга “Три юбилея Андрея Седых”– как журналиста, писателя и редактора газеты.
Шли годы, Яков Моисеевич старел и начал искать себе помощника в среде новоприбывших из Советского Союза эмигрантов. Однако найти подходящего по уровню культуры, эстетическим пристрастиям и убеждениям человека оказалось делом нелегким. Помню, я как-то позвонил Якову Моисеевичу, и на мой вопрос, как он поживает, престарелый редактор ответил: “Сижу и правлю поступившие рукописи, слово ‘Бог’ пишу с большой буквы, зачеркиваю слово ‘ж. па’”…В конце 70-х годов в типографии Нового русского слова произошел взрыв, но злоумышленников так и не нашли. Впрочем, газета переехала, в результате этого, в лучшее помещение на 34-й улице.
Вернувшись из Парижа, я спросил Якова Моисеевича, не хочет ли он навестить город, в котором провел свои молодые годы. “Нет, <…> – ответил он, – у меня там никого больше не осталось”. Такова судьба всех стариков, достигших преклонного возраста: они переживают своих друзей, и мир вокруг них пустеет. Кончина Евгении Иосифовны была для Якова Моисеевича тяжелым ударом, от которого он не оправился и вскоре последовал за нею».
На посту главного редактора «Нового русского слова», газеты, которая, по словам президента США Д. Картера, сохраняла «огромное культурное и историческое наследие России», Андрей Седых проявил себя как толерантный и доброжелательный человек. Хотя его литературные вкусы и пристрастия коренились в уже давно отжившем «серебряном веке», к началу 1980-х газета все же перешла, что называется, на новые рельсы. В «Новом русском слове» публиковались практически все известные литераторы из эмиграции «третьей» волны, среди них: Василий Аксенов, Иосиф Бродский, Владимир Войнович, Сергей Довлатов, Эдуард Лимонов, Александр Солженицын и др.
В послевоенные годы Седых выпустил две свои наиболее известные мемуарно-художественные книги – «Звездочеты с Босфора» (Нью-Йорк, 1948 и 1973) и «Далекие, близкие» (Нью-Йорк, 1962). В предисловии к сборнику рассказов «Звездочеты с Босфора» Бунин писал:
«Новые рассказы Андрея Седых бесхитростны, не претендуют поражать читателя, большинство их радует своей шутливостью и изобразительностью. <…> Тут все чудесно именно по своей непритязательности и жизненности, а кроме того и по тому, что я назвал “лингвистикой” Андрея Седых, то есть по богатству говоров, жаргонов, которыми в таком совершенстве, так безошибочно, так точно владеет он, рассказывая о крымских татарах и греках, о портовых босяках и о людях на морских грузовиках вроде “Гидры”, об острожнике Сеньке Бараданчике, о французском легионере, подольском крестьянине, ухитрившемся без всяких паспортов и пропусков сходить в “советскую” Россию и благополучно оттуда возвратившемся, – “але е ретур, по нашему, легионному” – о цирковых борцах Я тринадцать раз был в Константинополе и могу сказать тоже безошибочно, как живо дал мне почувствовать Андрей Седых в своих “Звездочетах” то трудно передаваемое, что присуще Константинополю; я хорошо знаю Крым, Черное море, немало плавал даже и на грузовиках вроде “Гидры” – тоже могу сказать об искусстве Андрея Седых и в этом случае; и цирк ему удался не хуже Куприна, даже лучше, по моему…»76
Седых пишет, что они с Буниным впервые встретились в 1923 году, «…когда я был парижским представителем художественного журнала “ЖарПтица” и начал регулярно сотрудничать в “Последних Новостях” и в рижской газете “Сегодня”»77.
Маститый писатель любил покровительствовать благоговеющему перед сиянием его личности молодняку. Седых подавал надежды, а после выхода в свет его второй книги «Париж ночью» Бунин твердо уверовал, что из него как писателя выйдет толк. Несомненно, ему импонировала личность «Яшеньки» – на редкость милого, доброжелательного, общительного и искренне к нему привязанного человека.