Жизненный путь Марка Алданова «типичен для русского эмигранта первой волны: он приветствовал Февральскую революцию, резко отрицательно отнесся к революции Октябрьской, затем эмигрировал, проделав известный маршрут Константинополь – Берлин – Париж – Нью-Йорк – Ницца. В его биографии не было столь ярких моментов, сколь, например, у Бунина или Набокова93, он практически никогда не оказывался в центре всеобщего внимания, не был предметом сплетен, не был замешан ни в один громкий скандал; будучи одним из наиболее плодовитых эмигрантских романистов, никогда не был признан первым эмигрантским писателем, однако вклад Алданова в историю эмиграции трудно переоценить. Большую часть творческого наследия Алданова составляют сочинения на исторические темы. К историческим произведениям можно отнести и его злободневную политическую публицистику и переписку, поскольку современная политика воспринималась им как часть текущей истории. Во многом это представление было близко к взглядам современника Алданова – П. Н. Милюкова, который в речи, произнесенной на праздновании собственного юбилея, рассуждал о себе как историке и политике: “Говорят, что политик испортил дело историка. Но я никогда не отделял политика от историка. Плох тот историк, который живет вне действительной жизни. Историк только тогда может понимать прошлое, когда он научится понимать настоящее. По-моему, скорее, у меня историк влиял на политика. Да и в политической борьбе я смотрел поверх текущего момента, связывая его с прошедшим и будущим”. <…>…Историк, пожелавший написать его биографию, обнаружит, что в сохранившихся о нем свидетельствах частный человек отходит на второй план, уступая место общественному деятелю. Причем очевидно, что личная сторона биографии старательно замалчивается, в то время как общественно-политическая позиция исправно подчеркивается – таким образом, место истории его собственной жизни занимает текущая история эмиграции. С другой стороны, некоторые факты алдановской биографии позволяют представить его общественную деятельность как постоянную борьбу за репутацию эмиграции. Очевидно также, что Алданов сознательно конструировал свою биографию, исходя из своеобразного кодекса эмигрантской чести и своих представлений об исторической роли эмиграции, чем было обусловлено его поведение в тех или иных значимых с этой точки зрения ситуациях. Известен, например, случай, когда он отказался при знакомстве пожать руку Нестору Махно. Столь же принципиальным стал разрыв отношений с А. Н. Толстым после его возвращения в Советскую Россию. <…> Осознание себя как объекта истории и как представителя эмиграции накладывало особую ответственность за свою репутацию, в первую очередь, политическую, а личная биография становилась политическим аргументом в борьбе большевистской и эмигрантской идеи. В этом смысле Алданов уподоблял себя дипломату, ежедневно в официальных выступлениях и в быту представляющего свою страну и являющегося ее лицом. С другой стороны, его деятельность вполне вписывалась и в масонские представления о жизнестроительстве, а он, как многие другие эмигрантские политики и общественные деятели, был масоном. В итоге ему одному из немногих эмигрантских общественных деятелей удалось сохранить свою биографию незапятнанной, заслужив таким образом звания “последнего джентльмена русской эмиграции” и “принца, путешествующего инкогнито”»94.
Алданов закончил Киевский университет, где получил две специальности, т. к. учился на двух факультетах – физико-математическом (химическое отделение) и юридическом. В Париже, где он затем работал как инженер-химик, Алданов одновременно учился в Школе общественных наук. Он свободно владел немецким, французским, английским языками, знал латинский и древнегреческий. Начало Первой мировой войны Алданов встретил в Париже, однако он сразу же вернулся в Россию, где подключился к работам по защите населенных пунктов, и в частности тогдашнего Петрограда, от газовых атак. Работая в качестве химика, он одновременно пишет и публикует в 1915 г. первый том своего критико-литературного сочинения «Толстой и Роллан». По замыслу автора, эта книга должна была быть посвящена сопоставлению двух писателей, причем в первом томе речь шла в основном о Толстом. Поскольку рукопись второго тома, посвящённого Роллану, во время революции и гражданской войны пропала, Алданов переработал в эмиграции первый том и переиздал его под названием «Загадка Толстого». Несмотря на существенные философские разногласия, Алданов на всю жизнь остался поклонником творчества и личности Толстого, под влиянием которого во многом создавались его исторические романы.
В 1918 г. в Петрограде вышла вторая книга Алданова «Армагеддон» – философская публицистика в форме диалога о войне и октябрьском перевороте и размышления о том, что будет с Россией дальше. Тираж «Армагеддона» был немедленно конфискован большевиками и книга запрещена.
«В России Алданов был заметным деятелем Трудовой народно-социалистической партии (ТНСП). Осенью 1918 г. он выезжал заграницу в качестве секретаря делегации Союза возрождения России, антибольшевистской организации, объединявшей в основном представителей социалистических партий. В марте 1919 эмигрировал, в апреле 1919 г. обосновался в Париже»95.
В Париже Алданов окончил Школу социальных и экономических наук, работал химиком, сотрудничал с журналом «Современные записки» и газетой «Последние новости» и даже попытался наладить собственное издательское дело – журнал «Грядущая Россия» (1920 г.), но безуспешно. В 1922 г., когда взошла звезда «русского Берлина», Алданов приехал в столицу Германии, жил здесь до
1924 г., а затем вновь перебрался в Париж, где вел кипучую общественно-политическую и литературную деятельность: член парижского Союза русских писателей и журналистов, впоследствии входил в его правление; заведующий литературным отделом газеты «Дни» (с 1925 г.) и литературно-критического отдела газеты «Возрождение» (с 1927 г., совместно с В. Ф. Ходасевичем96); член редакционного комитета парижской газеты «День русской культуры» (1927 г.); участник «воскресений» у Мережковских, собраний журнала «Числа», франко-русских собеседований (1929 г.).
Как масон Алданов являлся членом-основателем лож Северная Звезда (1924 г.) и Свободная Россия (1931 г.).
После оккупации Франции гитлеровскими войсками Алданов с женой в 1940 г. перебрались за океан и поселились в Нью-Йорке, где в 1942 г. писатель совместно с М. О. Цетлиным основал «Новый журнал», издающийся и по сей день. В 1947 г. Алдановы снова поселились во Франции, в Ницце. Здесь писатель скоропостижно скончался 25 февраля 1957. Здесь же он и похоронен в семейном склепе на русском православном кладбище Кокад.
Что касается личности Марка Алданова как мыслителя и писателя, то здесь кажется уместным привести мнение Александра Бахраха – литературного критика эмиграции, обладавшего верным глазом, хорошим вкусом и отточенным слогом:
«Какие бы критические замечания по адресу Алданова-прозаика ни высказывались, иногда, вероятно, в чем-то справедливые, какие бы упреки в “западничестве” к нему ни были обращены, все его книги были всегда повествованиями, написанными умным человеком, который, как всякий умный человек, умом своим не щеголяет, не выставляет его на первый план, им не любуется, но от него не отрекается, потому что сам его сознает.
<…>
“Случай”. Случай с заглавной буквы – его Алданов ставил в центр истории, в центр жизни каждого человека. Многие и очень по-разному пытались его определить. Были и такие, которые вообще это понятие решались отрицать, утверждая, что случаи только псевдоним незнания. Между тем, Алданов, порой даже с непривычной для него страстностью, верил, что все, что происходит в мире, включая само создание нашей планеты и возможное ее исчезновение, все, все – “дело случая”, и он подчеркивал, что “всю историю человечества с разными отступлениями и падениями можно представить себе, как бессознательную, повседневную и в то же время героическую борьбу со случаем”. В этом – основа его миросозерцания, и эти утверждения, эта борьба, собственно, является лейтмотивом всех его романов, да, пожалуй, всех его писаний, потому что можно было бы сказать, что ни о чем другом он по-серьезному не думал.
Оттого-то, по его глубокому убеждению, ходячее наставление – “ничего не оставляй на случай” кажется ему предельным выражением высокомерия и легкомыслия. Легкомыслия, потому что все наши знания основываются на вероятности, на случае и, в конечном счете, способны только доказать, что со всеми нашими открытиями и техническим прогрессом мы мало что знаем, притом не знаем главного. Более всего вероятно, что Алданов был агностиком и признавал, что не представляет возможности непессимистического атеизма. Пессимистом он был довольно крайним. Ну, а дальше… Никто не способен заглянуть в чью-либо душу»97.
И действительно, все высказывания Алданова на актуальные или исторические темы в его письмах к Буниным глубоко пессимистичны, а излюбленным его выражением в переписке с друзьями касательно тех или иных ожидаемых результатов – «Все это, конечно, лотерея».
Многолетние близкие отношения между Буниным и Алдановым, скреплённые общностью политических взглядов, литературных интересов, взаимным уважением и обоюдным доверием – «как самому себе» – явление редкое в литературном мире вообще, а в «культурном слое» русского эмигрантского сообщества с его мелкими интригами, сплетнями, завистью и постоянной нуждой и вовсе уникальное. По-человечески оба писателя были очень привязаны и, более того, безо всякого жеманства и экивоков признавались в любви друг к другу. С учетом абсолютной «традиционности» сексуальной ориентации обоих – это воистину нечто из ряда вон! Другого такого примера в амбициозной и максималистски эгоцентричной писательской среде навряд ли сыщешь, разве что братья Гонкур98. В личных отношениях Бунина и Алданова был даже такой воистину беспрецедентный в литературном сообществе эпизод: один писатель – Алданов, опубликовал свой текст под именем и за подписью другого – Бунина. Произошло это в 1949 г. В сборнике малой русской прозы, который импресарио и издатель Александр Рогнедов" готовил для публикации в Испании, имелся среди прочего один рассказ Бунина, который в последний момент не пропустила для публикации цензура. Необходимо было срочно сделать замену, но именно в это время Бунин тяжело болел. Оказавшись в безвыходной ситуации Рогнедов пошел ва-банк. Он попросил Алданова, с коим состоял в дружеских отношениях, об услуге – написать небольшую статью, которую он мог бы опубликовать под именем Бунина. Согласовали тему – «Русский Дон Жуан»: трактовки Пушкина и А. К. Толстого – и Алданов быстро написал статью. Однако, зная как скрупулезно и придирчиво относится Бунин к свои текстам, он боялся, что Бунин ее не «удочерит», опасался гневливой реакции с его стороны.
«Вероятно, даже наверное, он на меня очень рассердился бы, а я на это идти не могу. Со всем тем не могу отказать Вам в услуге – тем более что дела Ваши не так блестящи. Поэтому предлагаю Вам следующее. Поговорите Вы с Буниным. Скажите ему, что Вы из-за его болезни не можете, да и по условию не имеете права просить написать для Вас что-либо другое, но что, зная мою любовь к нему, Вы надеетесь, что я соглашусь бесплатно написать небольшую статейку, чтобы он ее подписал: Вам его имя необходимо. Боже Вас избави, не говорите ему, что Вы мне это уже предложили и что я согласился. Нет, скажите ему именно, что Вы надеетесь» 10°.
Рогнедов поступил так, как ему посоветовал Алданов, и все закончилось самым лучшим образом. По словам Рогнедова: «Иван Алексеевич прочел, хитро улыбнулся и подписал. Я спросил из вежливости: “Исправлений не будет?” Он снова хитро взглянул на меня и проворчал: “Ну вот еще! Он пишет так хорошо, что не мне его исправлять…”»101.
На Западе, особенно в Англии, США, а до войны во всех славянских странах, романы Алданова были очень популярны. Пожалуй, Алданов был единственным русским писателем-эмигрантом, чьи книги издавались в переводах на различные языки многотысячными тиражами. Как свидетельствует А. В. Бахрах, Бунин тоже очень ценил писательский талант Марка Алданова, который был «за все годы эмиграции автором, наиболее популярным у читателей русских библиотек. <…> Бунин не раз говорил, что когда он получает еще пахнущий типографской краской номер какого-нибудь толстого журнала или альманаха, он первым делом смотрит по оглавлению, значится ли в нем имя Алданова <…> и тогда тут же разрезает страницы, заранее возбудившие его любопытство и, откладывая все дела, принимается за их чтение»102.
Бунин, живя подолгу на юге Франции (в Грассе), бывал часто отрезан от парижской литературной среды и, естественно, нуждался в человеке, которой мог бы его информировать о происходящих в «русском Париже» событиях. Со своей стороны Алданов постоянно был тесно связан с русскими политическими и литературными центрами. Он имел широкий круг знакомых из числа влиятельных людей различных политических направлений. В совершенстве владевший несколькими иностранными языками, он, как никто другой из русских литераторов эмигрантов, состоял в переписке с целым рядом западноевропейских писателей и интеллектуалов, имел обширные международные связи.
Бунин же такими знакомствами не обладал, да и вообще был малоизвестен на Западе как писатель.