Нет, сила здесь не поможет. Надо лаской.

— Ну будет, будет, — сказал Ванин миролюбиво, и поставил в клетку бачок с супом, густым, наваристым. Пес не притронулся к еде. Зато, улучив момент, в знак «благодарности» цапнул проводника за руку.

Павел Яковлевич Пешков, приехавший посмотреть на «трофей», рассердился:

— Бросьте канителиться. Ничего не выйдет. Человека трудно перевоспитать, а тут — собака. Пристрелить «фашиста» — и точка!

Пес демонстративно отказывался от еды, осунулся, шерсть грязными космами свисала со спины, а бока втянуло настолько, что резко обозначились ребра... И так — изо дня в день.

— Ну и дурак же ты, — сокрушался Федор, подвигая собаке бачок с едой, — разве можно так себя изводить? Посмотри на кого ты похож — кожа да кости...

Пес лежал, вытянувшись, и не открывал глаз.

— Как звать хоть тебя?

Никакого внимания.

— Акбар? Ральф? Рекс?

Полное равнодушие. А Ванин все подбирал и подбирал имена.

— Может быть, ты Джульбарс или Корсар? Ну что же ты молчишь? Ах ты, разбойник этакий, ах ты, пират...

При последнем слове пес вздрогнул, раскрыл глаза, навострил уши.

— Ах, так ты, значит, Пират? Ну вот мы и познакомились.

Федор почувствовал облегчение.

— Пират, Пират, — приговаривал Федор, чистя клетку и меняя воду в чашке.

Пес виновато скулил, вилял хвостом. На прощание даже разрешил себя погладить. И только под вечер, когда нового хозяина не было поблизости, он воровато огляделся, подошел к бачку с супом и начал жадно есть.

Но силы и нервы его не выдержали.

На следующее утро, когда Федор вместе с товарищами подошел к боксу, Пират шарахнулся в угол клетки. Шерсть стала дыбом, он оскаливал зубы, дрожал, в уголках его губ застыла пена. Отсутствующий затуманенный взгляд блуждал из стороны в сторону...

— Неужели бешенство?! Ванин — за врачом.