Ветеринар Серегин решительно вошел в клетку. Этот немолодой человек, избрав ветеринарию своей специальностью, никогда не раскаивался в принятом решении. Он любил свое дело и отдавал ему всего себя без остатка... Уверенно накладывал шины при переломе кости, делал уколы или ингаляцию, если кто из четвероногих пациентов умудрялся схватить воспаление легких или бронхит. Его ценили, к нему обращались за консультациями, у него учились.

Серегин распорядился: немедленно ввести овчарке бром.

— Невроз, — объяснил он. — Нужно дать нервной системе собаки успокоиться...

После дозы снотворного присмиревшего Пирата перенесли в утепленное помещение, и Ванин с ветеринаром начали попеременно дежурить возле него, кормить с ложки, поить молоком.

— Пей, пей, — приговаривал проводник, — ты уже совсем, дружище, решил сдаваться без боя...

Однажды Федор принес тазик с водой, щетку и гребенку и начал счищать с больного пыль и грязь. Пират не противился. Он лишь повизгивал, переставлял лапы, поеживался, вздрагивал. Наступал долгожданный перелом в его отношении к проводнику. Зато никого другого он не желал видеть. Когда старый и опытный инструктор Борис Михайлович Шмулович попробовал приласкать его, он ощетинился, как еж, а начальника питомника чуть было не порвал за то, что тот в повышенном тоне сделал Федору замечание. Да и сам Федор, ухаживая за собакой, замечал: нет-нет, да и вспыхнут в ее глазах прежние недобрые огоньки.

Прошел месяц. Теперь Пират воспринимал мир в его первозданной новизне. Молочное солнце, растворенное в белесом тумане, привлекло его внимание. Оно было похоже на смешного рыжего щенка... Косматый воробей шуркнул под крышу, стряхнув оттуда комочек снега. Обдало прозрачной изморозью. Это раззадорило Пирата. Он с наслаждением втянул в себя густой морозный воздух и залаял. Звонко. Радостно. Ему отозвались другие собаки.

Снег слепил глаза, переливался на свету, рассыпался на множество блесток. Пират жмурился...

Силы возвращались. Загустевшая шерсть приобретала прежний лоск. Он поднимался на лапы, которые пока еще плохо слушались его, и нетерпеливо поглядывал — не покажется ли проводник.

Федор не появлялся. Пират залаял громче, требовательнее... И это не помогло. Тогда он лег и с нетерпением стал поглядывать на асфальтированную дорожку.

И вдруг увидел Айруса и Рено. Их вели на поводках проводники прямо к воротам, где стояла служебная машина. Собаки своей нетерпеливостью и чрезмерным любопытством вызывали неудовольствие хозяев. Пока Айрус становился на дыбы, Рено успевал обнюхать каждый камешек.

Пират провожал их завистливым взглядом. Знакомое щемящее чувство подкатило к горлу, и он завыл.

Простор звал. Властно и требовательно. Так, наверно, небо зовет птицу, находящуюся в клетке.

Ванин долго не мог успокоить пса. Сочувственно трепал его за ухом, гладил по спине, разложил перед ним кусочки белого рафинада. Пират лакомство съел, но продолжал скулить.

— Лежи, лежи, — приговаривал Федор, — потерпи маленько.

Он надел на Пирата ошейник, взял в руки поводок и вывел из клетки.

Со здоровьем к Пирату возвращалась и прежняя строптивость, он снова никого не подпускал к себе, ел только из рук Ванина. На прогулку его без намордника не выводили.

Однажды, когда пес окончательно окреп, хозяин пришел к нему с невысоким пареньком в телогрейке. Брюки-галифе, заправленные в кирзовые сапоги, рыжее пламя чуба из-под блестящего козырька — все это придавало ему особо залихватский вид.

Пират, как всегда при виде посторонних, оскалил острые клыки, но паренек расхохотался:

— Ну и пантера!