И решительным жестом потянул занавески.
После ужина Чад пошел к себе проверить электронную почту. Я встала убрать со стола.
Потянулась за тарелкой Джона, и тут он перехватил мое запястье:
— Позволь мне помыть посуду, Шерри. Пожалуйста.
Я отдернула руку и сказала:
— Нет.
— Но когда, Шерри? Когда я снова смогу говорить с тобой? Когда я смогу обнять тебя?
— Не знаю.
Утром, когда я проснулась, Джон уже уехал. Я долго сидела на краю кровати. На крыше опять слышалась какая-то возня. Может, в разоренное гнездо успело вселиться новое беличье семейство? Действительно, зачем строить собственное жилище, если есть пустующий дом? Да нет, вряд ли.
У животных чувства развиты намного лучше, чем у людей. Они бы почуяли запах беспощадной жестокости, исходивший от старого гнезда. Если на крыше появились другие белки, они должны начать все сначала. Я вдруг вспомнила, что пора будить Чада и везти его на работу. Вчера вечером я выстирала его футболку, достала ее, еще немного влажную, из сушки и положила ему на кровать, пока он отвечал на электронные письма.
— Кому пишешь? — поинтересовалась я.
— Офелии, — ответил он, не отрывая взгляда от экрана компьютера.
Я отправилась спать. Даже из-за закрытой двери до меня еще долго доносилось мягкое щелканье клавиатуры.
Ровно в восемь утра я сверила часы, встала, накинула халат и пошла будить Чада. Как ни странно, в комнате его не оказалось.
Я заглянула в ванную, спустилась на кухню. Услышав с улицы шум, выглянула в окно.
Он стоял на заднем дворе, нагнувшись над бордюрным кустарником, и жестами звал к себе Куйо. — Куйо не реагировал на его призывы.
Гарретт.
Уже высадив Чада возле фирмы ландшафтного дизайна (сегодня Фред натянул спецовку прямо на голое тело, и, несмотря на складки жира, лохмотьями свисавшие с его рук и груди, я догадалась, что когда-то он скорее всего был мускулистым и подтянутым мужчиной), я вдруг вспомнила, что Гарретт на этой неделе уезжает в Северную Каролину, в учебный лагерь новобранцев.
Обязательно нужно поговорить с ним до отъезда. Я должна объяснить ему, что мне безумно жаль, если недоразумение, связанное с Бремом Смитом, каким-то боком коснулось его.
Я скажу ему, что нисколько не сержусь на него за то, что он посвятил Чада в мои отношения с Бремом. Он ни в чем не виноват. Пусть Гарретт знает: несмотря ни на что, я навсегда останусь его другом. Если только я чем-нибудь смогу ему помочь, то сделаю это без раздумья.