— Мне пора. — Сестра покраснела. Она развернулась и бросила, не глядя на нас: — Ваш лечащий врач на конференции. Он будет на месте в понедельник, и вы сможете с ним поговорить.
Но ведь папин лечащий врач звонила мне всего несколько дней назад. И это была женщина.
— Я ведь недавно с ней разговаривала. Она сказала, что папе лучше, что он делает корзинки к Пасхе, что…
— Такие заболевания прогрессируют очень быстро, мэм. Мне действительно пора.
И исчезла.
По дороге домой мы большей частью молчали. Чад сказал, что в понедельник сам позвонит лечащему врачу. И если полученный ответ его не удовлетворит, свяжется с директором «Саммербрука».
Я попыталась вмешаться, предложив самой позвонить, но он не поддался:
— Нет, мам. Ты не сумеешь. Ты не способна им противостоять. Никогда не могла.
Я не стала уточнять, что он имеет в виду. Просто сказала:
— Может, твой отец…
— Папа? — он чуть не расхохотался. — Ты, наверное, шутишь. Я сам разберусь.
Он поспал с часик — веки сомкнуты, рот приоткрыт, дышит ровно.
Я поискала какую-нибудь музыку по радио, не нашла ничего стоящего, выключила его и стала слушать тишину, шорох шин на дороге, шум машин, проезжающих мимо. Иногда я обменивалась взглядами с водителями этих машин или с женщинами, сидящими рядом с ними, или с ребенком в детском кресле, но они промелькивали слишком быстро, чтобы хоть руку поднять в приветствии.
Чад проснулся, когда мы почти приехали. Он опять выглядел ребенком — глаза припухли, лицо смягчилось, расслабилось. Долго смотрел в окно, потом вдруг резко выпрямился, как если бы увидел на другой стороне шоссе что-то необычное.
— Что там? — спросила я.
— Мне показалось, там красный «тандерберд» Гарретта.
— Ты ошибся. У него «мустанг». — Я произнесла это спокойно.
— А, да, точно. — И Чад, откинувшись на подголовник, закрыл глаза.
Ближе к вечеру мы въехали на свою подъездную дорожку. Джон в этот час обычно еще не возвращался с работы, но оказалось, его машина стоит припаркованная на своем месте. Вскоре показался и он сам — на заднем дворе с ружьем, нацеленным на крышу дома. Заметив нас, он повернулся и опустил ружье.
Мы вышли из машины, он взглянул на нас и сказал: