Получив на День святого Валентина анонимную записку с призывом: «Будь моей!», преподавательница маленького мичиганского колледжа Шерри Сеймор не знает что и думать. Это дружеский розыгрыш или действительно она, хорошо сохранившаяся и благополучная замужняя женщина, еще в состоянии вызвать у кого-то бурную страсть? Между тем любовные послания начинают сыпаться одно за другим, и неожиданно для себя самой сорокалетняя Шерри с головой окунается в безумный роман, еще не подозревая, к каким драматическим событиям приведет ее внезапный взрыв чувств.
v.1.0 — Scan: fanni; OCR SpellCheck: Larisa_F
v.2.0 — fb2 convert: remembecoventry
Лора Касишке
Будь моей
Биллу посвящается
Ты сама вырвешь себе правый глаз; сама отрубишь себе правую руку.
Часть первая
Выходя утром из дома, первым, что я увидела, была кровавая полоса на заснеженной подъездной дороге.
Словно неумолимая угроза, дурное предзнаменование или жутковатый подарок на День святого Валентина — следы от шин и коричневая тушка крольчонка с примятым мехом.
Его, должно быть, переехала цветочница, та, что доставила розы утром около девяти и, очевидно, ужасно спешила. Передавая мне в дверях длинную белую коробку, она ни словом не обмолвилась о том, что сбила кого-то возле дома. Может, сама не заметила. «Самый напряженный день в году, — задыхаясь, поделилась она. — Сами понимаете».
Я уже опаздывала, когда увидела его. Ну что мне было делать? Беда уже пришла — раздавленное бездыханное тельце, надежды никакой, и не было смысла ликвидировать последствия. Опять повалил снег. Скоро он все заметет.
Но почему-то, увидев этот комочек коричневого меха в крови, я испытала такой прилив горечи, что мне пришлось на минуту остановиться в дверях.
Может, это один из тех крольчат, которых я спугнула в саду, когда прошлой весной сеяла ипомею?
Я вскрикнула, когда они стремглав выскочили из рыхлой земли, и до самого лета старалась не подходить близко к этому краю клумбы.
Ведь крольчиха-мать бросит крольчат, если почует, что от них пахнет человеком.
Узнать наверняка, был ли мертвый крольчонок одним из того выводка, было совершенно невозможно, но при виде его я почувствовала подступающую тошноту. Чувство вины. Мои розы — подарок ко Дню святого Валентина — послужили причиной гибели существа, которое еще несколько мгновений назад прокладывало путь к своей норке, скрытой под снегом. Не будь я такой черствой, подумала я, и имей чуточку больше времени, я бы принесла из гаража лопату Джона, выкопала могилку и устроила бы настоящие похороны, может, даже сделала бы крест из палочек от мороженого, такой же, как добряк Чад, — ему тогда только исполнилось семь лет — соорудил на могиле Трикси.
Но утро выдалось чертовски холодное: дул восточный ветер, ледяной и пронизывающий насквозь, и снежинки медленно кружились, прежде чем опуститься на землю, как будто воздух был тяжелее снежных хлопьев. К тому же я опять потеряла перчатки (может, оставила в воскресенье в тележке магазина?). Стоя на ветру с автомобильными ключами в голых руках, я убеждала себя, что в любом случае не сумею выкопать могилку в мерзлой земле. Пара ворон уже сидела на ветвях дуба, ожидая, когда же я наконец уйду. «Валентинки».
От Джона — дюжина роз, доставленных через полчаса после того, как он ушел на работу (рассчитывал удивить меня, когда я буду выходить из дома), и маленькая открытка, на которой цветочница накорябала своим детским почерком: «Моей дорогой жене, единственной и вечной любимой. Я тебя люблю и всегда буду любить. Джон».
И от Чада — впервые он прислал мне «валентинку» по почте. Из колледжа. Когда я, помедлив, разобрала слова, написанные от руки на красном конверте с калифорнийской маркой, меня охватило странное чувство печали: