В этот миг, к счастью для меня, вернулся Марш с тремя стаканами чаю, извинился, что нет сахара, и разговор неизбежно обратился к теме голода. Наконец Полицейский встал, чтобы откланяться.

— Кстати, Алексей Фомич, — сказал Марш, — вы не можете подыскать мне место для ночлега на сегодня?

— Для ночлега на сегодня? Почту за честь, месье Марш, если вы воспользуетесь моим гостеприимством. У меня есть лишняя кровать, хотя, боюсь, не смогу вас попотчевать роскошными яствами. Но все-таки, сколько ни есть…

— Благодарю вас. Я постараюсь прийти ровно в девять.

— Дайте три коротких звонка, и я сам открою дверь, — сказал Полицейский.

После его ухода я рассказал Маршу о нашем разговоре и спросил, что имел в виду этот человечек насчет «вращения в придворных кругах». Марш развеселился.

— О, он был чем-то вроде частного детектива, — сказал он. — И теперь воображает о себе невесть что. «Доступ к самому императору», ну надо же! Его волнуют только деньги. Он прикарманит большую часть из этих тридцати тысяч. Но он и боится нас. Он на сто процентов уверен, что союзники вступят в Петроград, так что, если хотите вести с ним дела, скажите ему, что вы англичанин, и он рассыплется перед вами мелким бесом. Кстати, надо бы посвятить Дмитрия Константиновича в наш секрет, потому что вам эта квартира будет очень полезна. Журналист — страшный трус, но купите ему чего-нибудь съестного, а еще лучше заплатите за дрова, и можете пользоваться его квартирой, как вам заблагорассудится.

Поэтому мы посвятили нервного хозяина, бывшего журналиста, в важную тайну, и когда Марш спросил: «Вы же не возражаете, если он иногда будет ночевать у вас на диване?» — Дмитрий Константинович чуть не умер от страха. Его тонкие губы затрепетали, а подергивающаяся улыбка и наполненные слезами глаза яснее любых слов взмолились: «О, ради бога, оставьте меня в покое!» Но я смело сказал:

— Только я не люблю спать на холоде, Дмитрий Константинович. Может быть, вы достанете мне дров? Вот вам деньги на сажень дров; мы их, конечно, разделим.

Тогда его истерзанное заботами, тревожное лицо снова резко изменилось, как тогда, когда Марш дал ему хлеба.

— Ах, превосходно, превосходно, — воскликнул он в экстазе, его страхи полностью рассеялись в ожидании грядущего тепла. — Я сегодня же принесу дров, и у вас будут простыни и одеяла, и я устрою вас со всеми удобствами.

Итак, было решено, что, если Мельников не найдет для меня более подходящего места, я вернусь к Журналисту тем же вечером.

Пришла пора подумать о том, как не опоздать на встречу с Мельниковым в общественной столовой. Поэтому я попрощался с Маршем, договорившись встретиться с ним в пустой квартире номер 5 на следующее утро. Размышляя о событиях дня, я спустился по лестнице и снова вышел на Литейный проспект. Мне казалось, что с тех пор, как я прошел по этой же улице в день моего приезда в Петроград после перехода границы, миновала целая вечность, а на самом деле всего два дня. Интересно, какие новости будут у Мельникова?

Повернув за угол Невского проспекта, я заметил толпу у столовой, куда направлялся. Я последовал за людьми, торопливо переходившими улицу. У входа в столовую стояли двое матросов с винтовками с примкнутыми штыками, а люди поодиночке выходили из здания, ведомые милицией. В темном вестибюле можно было смутно различить, как кого-то обыскивают. Люди стояли без пальто, у них проверяли документы и внимательно осматривали одежду.

Я подождал, не выйдет ли оттуда Мельников. Через миг я почувствовал, что кто-то хлопает меня по плечу, и, оглянувшись, встретился взглядом с Зоринским, тем офицером, который подошел ко мне в кафе Веры Александровны в день моего приезда. Зоринский знаком предложил мне отойти в сторону вместе с ним.

— У вас тут назначена встреча с Мельниковым? — спросил он. — Вам повезло, что вы не успели зайти внутрь. Там облава. Я сам чуть было не попался, но, слава богу, опоздал. Мельникова арестовали одним из первых и уже увезли.

— Какова причина облавы? — спросил я, обескураженный таким оборотом.

— Да кто знает? — ответил Зоринский. — Такое случается периодически. Видимо, за Мельниковым следили уже несколько дней, и, может быть, облаву устроили из-за него. Как бы там ни было, дело серьезное, ведь он известная личность.

Люди начали расходиться, обыск явно близился к концу.

— Как вы поступите? — спросил мой собеседник.