Вокруг него стало собираться «правительство в изгнании» – лица, поставившие все на возвращение к власти администрации Кеннеди. «Мозговой трест» грядущей администрации заработал с осени 1966 года, когда в Гарварде произошли события, беспрецедентные в истории университета. Корпорация Библиотеки Кеннеди предоставила в дар аспирантуре по общественной администрации 3,5 миллиона долларов, с тем чтобы отныне это учреждение носило имя Джона Ф. Кеннеди. Никогда в истории университета до тех пор пи одно из его учреждений не переименовывалось по имени мецената.
Главное – корпорация Библиотеки Кеннеди пожертвовала еще 10 миллионов долларов на учреждение в рамках этой аспирантуры Института политики. В совещательном комитете, создаваемом для руководства институтом, одно место навсегда резервировалось за семьей Кеннеди. С финансовой точки зрения безупречная операция – средства на основание этих организаций не принадлежали семье, а составились из пожертвований тысяч американцев, радевших об увековечении памяти погибшего президента.
Однако, стоило институту открыть свои двери, как стало очевидным: под маркой академического учреждения вырос «мозговой трест», обслуживающий нужды Р. Кеннеди. Средства массовой информации указали: попраны каноны – политика властно вторгалась в сферу науки. Руководители новых учреждений Д. Прайс – директор аспирантуры, Р. Нейштадт – директор института и А. Гарриман – председатель совещательного комитета института энергично опровергли инсинуации.
Д. Прайс возмущенно написал в газеты: «Я допускаю, что для Гарварда необычно присваивать чье-либо имя учреждению, однако также необычно, когда выпускника Гарварда убивают в должности президента США». Семья Кеннеди сохранила приличествующее молчание, предоставив отругиваться профессуре, собравшейся в институте. Профессора неплохо справились с задачей, доказав респектабельность новейших изменений в заповеднике академических свобод, каким по традиции почитается Гарвард. Некий анонимный поэт-сатирик откликнулся:
Как бы то ни было, «культ личности» получил солидную базу. 2 апреля 1966 года журнал «Нью рипаблик» писал: «Кеннеди не сколачивает блока или коалиции и не отрабатывает программы. Происходящее менее драматично, вокруг него собираются люди на правительственных постах и не имеющие таковых, которые, грубо говоря, и составляют партию Кеннеди… Партия Кеннеди может быть антивоенным правительством в изгнании. Она уже стала прибежищем для многих государственных деятелей эры новых рубежей, преждевременно лишившихся своих постов. Возник своего рода «теневой кабинет», который Кеннеди использует как источник идей и в меньшей степени для политической деятельности». Короче говоря, он мостил путь к высшей власти.
Действительно, с 1966 года Роберт повел себя как кандидат в президенты, разумеется, не объявляя об этом официально. Он ввязался в избирательную кампанию по выборам в конгресс, агитируя за двух приятелей. Влиятельный журнал заключил: сенатор «вел себя так, как будто стремился всеми силами быть избранным в президенты, хотя сейчас не год президентских выборов, а Бобби Кеннеди не кандидат на какой-нибудь пост». Он исподволь разворачивал организацию, необходимую для национальной кампании. В основном это были те же люди, которые в свое время работали на Джона Кеннеди. В Капитолии из ста сенаторов у Р. Кеннеди был самый большой штат секретариата и канцелярии – около пятидесяти человек.
Тем временем сенатор объяснил, каким путем надлежит пойти Соединенным Штатам. Его речи по калибру были крупнее поста оратора. Он говорил как уже наслаждающийся властью президент. Будущие Соединенные Штаты виделись Р. Кеннеди крепко сплоченной нацией, объединенной единой целью. Он понимал, что становой хребет государства – экономика. Как ее двигать дальше?
«Мы должны развивать просвещение и образование, основной капитал технологического общества. Министр обороны как-то сказал: «Контракты заключаются с теми, кто имеет мозги», – и по основательной причине, 80 процентов нашего промышленного роста в XX столетии было результатом ни капиталовложений, ни роста населения, но последствием изобретений и рационализации. А изобретения и рационализация – прямое следствие состояния просвещения и образования, что достигается в великих университетах людьми, которые там обучаются» (речь 21 апреля 1965 года в Сиракузской торговой палате).
Выступая за отмену раздела 14 б закона Тафта – Хартли, по которому во многих штатах введен «открытый цех», то есть возможность коллективного договора сведена к нулю, Р. Кеннеди говорил на съезде профсоюза дамских портных в Майами 18 мая 1965 года: «В штате Луизиана, единственном штате края, в котором нет закона «о праве на труд», средняя заработная плата в обрабатывающей промышленности составляла 100 долларов 62 цента в неделю, на 23 доллара больше, чем средняя зарплата в регионе… Я говорю вам, что еженедельная заработная плата 77 долларов, или 4 тысячи долларов в год, совершенно недостаточна в нашей стране в 1965 году… Эта цифра демонстрирует вам то, что вы и без того знаете, – где профсоюзы сильны, там расцветает прогресс и социальная справедливость, где они слабы, страдает все общество».
Зачем хлопотать о приличной заработной плате дамским портным и иным трудящимся? Р. Кеннеди полагал, что это не только американская программа: «Как мы выполняем свою ответственность, чтобы накормить голодных, исцелить страждущих и помочь жертвам угнетения у пас и за рубежом? На какой мы стороне? Ответ прискорбен… За одно поколение наш валовой национальный продукт утроился. Но, по мере того как мы становимся богаче, мы делаем все меньше усилий в этом направлении. Пятнадцать лет назад, приняв вызов – Европа была разорена войной, мы отдавали 10 процентов федерального бюджета, 2 процента валового национального продукта на иностранную помощь. В текущем году мы уделяем менее 2 процентов федерального бюджета, менее одного процента валового национального продукта на нужды голодающих, а их полмира. Даже у себя, где строительство справедливого общества важно не только само по себе, но для обеспечения эффективности нашей внешней политики, мы тратим на собак 3 миллиарда долларов в год, а на бедняков – 2 миллиарда долларов в год. Чтобы было спокойно у нас и за рубежом, все это надлежит изменить» (речь 10 июня 1967 года в университете Фордхэм, Нью-Йорк).
Он был великим филантропом? Нет! Иного пути нет, предупреждал Р. Кеннеди, ибо «ответственность в наше время состоит ни больше, ни меньше, как в том, чтобы возглавить революцию. Революцию, которая будет мирной, если мы окажемся мудрыми, человечной, если мы позаботимся о ней, успешной, если мы будем удачливы, но революция придет, хотим мы этого или нет» («Ньюсуик», 22 ноября 1965 года).
«От нас требуется больше, чем повторение достижений и воплощенных чаяний. Ибо ныне мы должны быть готовы немедленно провести революцию, но менее глубокую и серьезную, чем борьба минувших тридцати лет. Вопрос в том, подняли ли мы паши взоры к новым горизонтам и неизведанным далям, лежащим за ними. Вопрос в том, готовы ли мы дерзнуть, готовы ли мы поставить на карту наше положение и популярность, рискнуть нашими интеллектуальными и материальными удобствами» (речь в Майами 27 мая 1966 года). «Революция грядет, независимо от нашего желания… Вопрос в том, как делают революции и как руководят ими» («Коммонвелс», 3 июня 1966 года).
Р. Кеннеди собирался оседлать революцию и в определенных целях, о чем было известно еще до того, как он стал сенатором: «Коммунизму в конечном итоге должно быть нанесено поражение прогрессивными политическими программами, которые устранят бедность, нищету и недовольство» (речь в Калифорнийском технологическом институте 8 июня 1964 года). Этот тезис Р. Кеннеди постоянно развивал, и для него он был не нов. Еще в 1962 году он писал: «Исторический парадокс в том, что свободное (капиталистическое) общество, а не коммунизм осуществит старую мечту Маркса об освобождении человека и создании эры всеобщего изобилия». Вот так «марксист»!
Необходимо выработать собственную философию, ибо «в прошлом мы слишком часто опирались на негативный ответ коммунизму, оставив миру иллюзию, что только Карл Маркс имел философию. Мы слишком часто давали людям повод думать, что существуют только две философии – коммунизм и антикоммунизм. А этого теперь недостаточно» (речь в Торонто, Канада, 14 апреля 1964 года). Иначе получается, что за рубежом «большинство людей с глубочайшим подозрением относятся к «капитализму», который они ассоциируют только с алчными колониальными империями собственной истории. Они почитают себя «социалистами», хотя их «социализм» на деле менее дерзок, чем платформа демократической партии США. Поэтому, что такое США и что они делают, неизвестно, наше же описание капитализма звучит для них примерно так, как для нас фашизм» (речь в Колумбийском университете, 12 марта 1966 года).
Настоятельная задача – покончить с разномыслием в США: «Мы теряем молодежь в пользу экономических движений или общественного безразличия, ибо она не находит ответа на свои опасения и ожидания в прошлой политике. Мы теряем старшее поколение, которое утрачивает веру в возможность защитить будущее и примыкает к консервативным движениям, надеясь, по крайней мере, сберечь то, что имеет. Радикализм и реакция, новые правые и новые левые отражают одно – желание найти индивидуальное значение, приняв участие в достижении широкой общей цели» (выступление в Детройте 5 мая 1967 года).
Завершая странствие в лабиринте речей Р. Кеннеди, позволительно спросить, какова же позитивная цель? Выступая 11 октября 1966 года по случаю Дня Колумба в Нью-Йорке, сенатор Роберт Кеннеди открыл: «Наш истинный интерес – помочь создать мировой порядок, который заменит и улучшит порядок, потрясенный первой мировой войной, открывшей двери XX столетия». Здесь и прорвалась щемящая тоска – до той войны в мире не было социалистических государств. Вернуть человечество назад, на основе новой технологии перевести часы истории до 1917 года. Вперед на гребне научно-технической революции, но вспять в области социальных отношений! Разумеется, не только с приличествующими словесными украшениями.
Под этим углом зрения Роберт рассматривал правление погибшего брата. Когда его спросили, в чем высшее достижение тысячи дней администрации Джона Ф. Кеннеди, он объяснил: «Главное – восстановление в американском народе уверенности в себе, веры в наши идеалы и уверенности, что мы сможем выполнить требующееся от нас. В течение многих лет, в особенности в результате советских успехов в космосе, распространялось убеждение, что коммунизм – волна будущего. Я думаю, что он (Дж. Кеннеди) повернул течение вспять, и теперь мы осознали, что мы – волна будущего. То, во что мы верим, правильно. У нас есть смелость и упорство, а они в конечном счете победят.
Я думаю, что он восстановил необычайно важное – веру других стран в США, и мы заслуживаем быть лидером свободного (капиталистического) мира и им останемся, потому что у нас есть мужество, и в конечном счете победят те, кто верит в наши исконные принципы».
Так развивалось политическое мышление Роберта Ф. Кеннеди, и «жесткость его суждений, – отмечает Т. Уайт, – была такова, что внешнему миру он представлялся человеком с диктаторскими замашками». Тем не менее многие склоняли головы, ибо в стране широко распространилось убеждение: что ни делай, а Кеннеди придет в Белый дом.
Когда 16 марта 1968 года во главе отряда – жена, девять детей и сотрудники – Роберт Кеннеди появился в парадном зале Капитолия и объявил о выдвижении своей кандидатуры на пост президента, то это не было неожиданностью. Легенда Кеннеди вновь обрела плоть и кровь – в 1960 году в этом же зале Дж. Кеннеди сделал такое же заявление, теперь здесь стоял брат президента-мученика. Обосновывая свое решение, Р. Кеннеди сказал: «На карту поставлено не просто руководство нашей партией и даже нашей страной, а наше право на моральное руководство этой планетой». Говоря о возможностях американского президента, он сообщил: «Ни один человек, знающий, как я, о неслыханных требованиях, предъявляемых к президентству, не может быть уверенным, что сил смертного достаточно для выполнения их». Тем не менее «я добиваюсь поста президента… чтобы повести новую политику… Я делаю это, чтобы уничтожить разрыв между белыми и черными, богатыми и бедными, молодыми и старыми в нашей стране и во всем мире».