Холодное февральское утро, окраина Детройта.
Жаклин Кэмпбелл стоит в огромной просторной аудитории и кажется совсем маленькой на фоне гигантских экранов. Этим утром Жаклин специально прилетела из Балтимора, чтобы обучить около сотни собравшихся здесь людей тому, что создала тридцать лет назад, назвав “оценка рисков”. Изначально руководство было составлено, чтобы помочь медицинским работникам выявить потенциальных жертв домашнего насилия в кабинетах неотложной помощи, и на данный момент оценка рисков, пожалуй, является единственным важнейшим инструментом, который используется при рассмотрении дел, связанных с насилием со стороны интимного партнера, а также при помощи жертвам и распространении информации о данной проблеме. Ответы жертв на вопросы оценки рисков по списку помогут определить, что произойдет дальше: будет ли преступник арестован, осужден и признан виновным, будет ли жертва выдвигать обвинения, переедет ли в приют и пройдет ли через весь судебный процесс. Нередко ответы помогают определить гораздо более недвусмысленный исход: жизнь или смерть. Оценка рисков изменила представление о насилии со стороны интимного партнера и действия по отношению к этому феномену в Америке и за ее пределами. Этот документ пробил культурные и политические барьеры, и сейчас он взят на вооружение полицией, юристами, судьями, правозащитниками, медицинскими работниками и многими другими людьми. Он послужил основой для исследований и регулятивных документов и спас множество жизней.
Жаклин Кэмпбелл – высокая, изысканная дама с густыми золотисто-каштановыми кудрями, в твидовом пиджаке и черной блузе, с массивным ожерельем на шее. В ее голосе всегда слышна улыбка, как у ведущей государственного радио, которая обязана рассказывать слушателям об ужасных новостях, но ей всё равно удается нести успокоение. Этот голос поддержал бы вас, если бы именно таким голосом вам сообщили о том, что ваша мать серьезно больна или ваша любимая собака умерла. Жаклин рассказывает о насилии в семье, о тех ужасных вещах, которые люди делают друг с другом, но в ее голосе слышится убежденность врача, заверяющего, что вы в хороших руках. В одном только Мичигане за январь 2017-го года было убито восемьдесят шесть женщин и пятеро детей, сообщает Кэмпбелл. Многих жертв присутствующие в зале знали лично.
Все участники лекции – полицейские в форме и в штатском, районные прокуроры, другие работники прокуратуры, защищающие права жертв домашнего насилия активисты, психотерапевты, работники сферы здравоохранения и волонтеры приютов – собрались в этом зале, чтобы обсудить проблему насилия в семье. В презентации Кэмпбелл снова и снова появляется мрачная статистика домашнего насилия:
Кэмпбелл говорит, что в Соединенных Штатах каждый год убивают двенадцать тысяч подвергающихся насилию женщин[41].
В это число не включены дети. В него не включены агрессоры, которые совершают самоубийство после убийства своих сожителей, те самые убийства-самоубийства, о которых каждый день пишут в газетах. Статистика молчит и об однополых отношениях, в которых один из партнеров мог скрывать свои сексуальные предпочтения от общества. Кроме того, эта статистика не учитывает других членов семьи, например, сестер, теть и бабушек, которых часто убивают вместе с главной жертвой. Не учитываются и невинные прохожие: например, двадцать шесть прихожан в техасской церкви, куда пришел зять, чтобы убить свою тещу, или двое работников спа в Висконсине, которых убил бывший парень одной из клиенток. Это бесконечный список. И в него не включены территории, которые не сообщают информацию об убийствах, потому что данный тип отчетности, поступающий в ФБР через специальную базу данных, является необязательным. Так сколько же людей в год умирает из-за домашнего насилия? Как же быть со случайными прохожими, другими членами семьи, самоубийствами убийц? С жертвами, которые не смогли вытерпеть мучений и покончили с жизнью сами? С несчастными случаями, которые оказываются не такими уж случайными: жертв выкидывают из машин, сбрасывают с обрывов, вместе с ними врезаются в деревья. Эти трагедии навсегда остались вне категорий.
В этом зале Кэмпбелл окружена понимающими людьми, которые знают, как работает домашнее насилие. Многие из них знакомы со статистикой лично, и они видят не цифры, а лица женщин, мужчин, детей, попавших в порочный круг агрессии, которой, кажется, нет конца. Кэмпбелл рассказывает историю двадцатишестилетней женщины из Мэриленда, недавно убитой своим семнадцатилетним партнером. В Мэриленде насильственная смерть – главная причина материнской смертности. По словам Кэмпбелл, то же верно для Нью-Йорка и Чикаго. Иностранным армиям, международным террористам и нетрезвым водителям можно нас и не убивать, мы и без них отлично справляемся.
У этой пары из Мэриленда – двадцатишестилетней женщины и семнадцатилетнего мужчины – также был двухмесячный ребенок, а помимо этого у женщины было еще трое детей от трех других мужчин. Ее пятилетний ребенок видел, как мать расстреляли, он смотрел на это и кричал. Двое других малышей прибежали на крик и тоже увидели мертвую мать. Трое маленьких детей с травмированной психикой и новорожденный. Биологический отец одного из детей жестоко с ним обращался. Отец убитой жестоко обращался с ней, когда она сама была ребенком. Над семнадцатилетним парнем в детстве издевались так сильно, что его забрали из семьи на пять лет. Слои, годы, поколения насилия.
Когда Кэмпбелл и ее коллеги выяснили, что случилось с этими детьми после убийства, оказалось, что новорожденного воспитывают родители умершей матери, включая ее жестокого отца. Остальных тоже воспитывают агрессоры. А когда через двенадцать лет тот семнадцатилетний парень выйдет из тюрьмы, вероятнее всего он получит право на воспитание своего ребенка, который к тому времени будет подростком. Так прямо перед нашими глазами закручивается спираль насилия в рамках одной неблагополучной семьи. Кэмпбелл говорит, что они сообщили чиновникам из Мэриленда, что: «[Через двадцать лет] мы увидим еще одно дело, в котором будут фигурировать эти самые дети…». Чиновники проигнорировали замечание, сказав Кэмпбелл, что их не интересует, что может случиться в будущем. Их не интересует то, как дети, ставшие свидетелями насилия, вырастая, сами попадают в этот порочный круг. Им нужен безотлагательный ответ. Что делать прямо сейчас?
Но смысл именно в будущем.
«Речь идет о профилактике в долгосрочной перспективе», – рассказывает Кэмпбелл. Необходимо научить людей тому, как воспитывать ребенка, не проявляя жестокости, как создать систему, которая обращается к детям и родителям и предоставляет возможность интенсивного психологического консультирования должного уровня. А сейчас, даже если один из родителей был убит, детям повезет, если они побывают хотя бы на
Но есть и хорошие новости, говорит Кэмпбелл, и несколько присутствующих смеются, потому что до настоящего момента всё звучало более чем мрачно. Кэмпбелл рассказывает, что в штатах, где «есть хорошие законы и ресурсы, касающиеся домашнего насилия», и мужчин, и женщин, – но главным образом мужчин, – реже убивают сожители. Да, мужчин. Причинно-следственная связь кроется в гендерном различии. По словам Кэмпбелл, штаты, в которых ниже мужская смертность, – это те штаты, где приняты грамотные законы по защите, и жертвам насилия доступны работающие ресурсы. Иными словами, Жаклин говорит следующее: «Женщины, подвергшиеся насилию, часто не видят другого выхода, кроме как убийство мучителя». В действительности, с 1976 года численность убитых женщинами мужчин упала почти на семьдесят пять процентов[42].
Имеется в виду, что есть штаты, в которых подвергающимся насилию женщинам не нужно прибегать к убийству своих мучителей, чтобы вернуть себе свободу. Хотя национальной статистики не существует, некоторые штаты собирают эти данные. Например, в Нью-Йорке две трети женщин, заключенных в тюрьму в 2005 году, до совершения преступления подвергались насилию со стороны убитого ими человека[43]. Хотя до сих пор во многих штатах жертвы лишены права использовать длинную историю непрекращающегося насилия от рук сожителей в свою защиту. Одна из женщин, с которой я беседовала – Латина Рей – находится в заключении в Северной Каролине за убийство первой степени; она говорит, что вынесла десять лет издевательств. Ее сожитель избивал ее так сильно, что она полностью ослепла на правый глаз, но долгая история перенесенных ею мучений в деле даже не упоминается[44]. Перед тем, как Латина застрелила своего сожителя его же пистолетом, в ее досье только и значился, что один штраф за нарушение ПДД. Со снимка на ее деле смотрит красивая женщина с золотистой кожей и деформированным глазом.
Слушая Кэмпбелл, я вновь задаю себе вопрос, который так часто слышу от семей жертв: что мы могли сделать? Что мы могли заметить, но проглядели?
Но ведь дело не в семьях. Конечно, их осведомленность можно повысить, ведь, как говорит Кэмпбелл, жертвы действительно иногда делятся своими историями с друзьями или членами семьи. Но нужно принять во внимание другую группу; больше половины жертв убийств в определенный момент времени контактировали с медработниками. Другими словами, многое зависит от таких людей, как сама Кэмпбелл. Не только от сотрудников отделений скорой помощи, но и от участковых терапевтов, врачей отделений акушерства и гинекологии и многих других специалистов. Они часто оказываются первыми или даже единственными людьми, которые взаимодействуют с потенциальной жертвой убийства. Я вспоминаю клинику, в которую Салли отвезла Мишель, когда та думала, что Роки заразил ее венерической болезнью. Хотя HIPAA (закон по обеспечению доступности и подотчетности в медицинском страховании) запрещает сотрудникам клиники раскрывать любую информацию о Мишель, они увидели достаточно, чтобы прописать ей антидепрессанты. Что еще они заметили? Что могли упустить? Зашла ли речь о насилии, которому подвергалась Мишель? Молодая двадцатитрехлетняя замужняя мать двоих детей проверяется на наличие болезней, передающихся половым путем, и ведет себя так, – как бы это ни проявлялось, – как будто ей нужны антидепрессанты. Несомненно, тревожных знаков достаточно, чтобы постараться чуть больше выяснить о ее жизни.
Кэмпбелл помнит, как читала дело женщины, у которой в момент насильственной смерти, произошедшей в результате выстрела в висок, на руке был гипс. Ни в полицейском рапорте, ни в документах из отделения скорой помощи, в котором принимали эту женщину, нет ни слова о домашнем насилии. Гипс! Откуда он взялся? Судя по отчету, никто даже не подумал об этом спросить. Еще одна женщина, с которой встречалась Кэмпбелл, была парализована в результате произведенного ее мучителем выстрела, но после выписки из больницы она вернулась обратно к нему. Кэмпбелл спросила, говорили ли с ней о возможности обратиться в организации, помогающие жертвам домашнего насилия, и она ответила, что нет, но она была бы рада, если бы это произошло. Эта женщина вернулась к человеку, который ее искалечил, потому что ей больше не к кому было обратиться за помощью. Кэмпбелл разозлилась настолько, что пришла в травматологическое отделение, куда изначально привезли ту женщину, где, по утверждению Жаклин, ей сказали, что у них нет времени проводить оценку на предмет домашнего насилия. Кэмпбелл помахала перед ними заполненным в их же отделении листом приемки из медицинской карты на имя этой парализованной женщины и указала на строку, где было черным по белому написано:
Во время краткого перерыва посетители проверяют телефоны и пьют кофе. Я спрашиваю одного из полицейских, как он узнал об этой лекции, и мужчина отвечает, что мэр их города, Оберн-Хилс, недавно призвал к более эффективной борьбе с домашним насилием. И теперь они ходят на подобные тренинги по оценке рисков. За неделю до этого им объясняли, как распознать признаки удушения. Позднее Кэмпбелл прервет лекцию, посмотрит на двух присутствующих вооруженных полицейских в форме и скажет: «Спасибо вам за ваш труд по обеспечению безопасности женщин».
После окончания лекции в центральном проходе люди встают в очередь: они хотят поблагодарить Кэмпбелл, хотят рассказать ей истории из своей практики, истории о том, как ее труд спас не просто «жизни» в общем, но жизнь конкретного человека. Как Жаклин помогла этой женщине, которую никогда не видела, этому ребенку, который благодаря ей не вырастет сиротой. Если в мире борцов с домашним насилием и есть статус знаменитости, то он принадлежит Кэмпбелл.
Первым этапом профессиональной деятельности Жаклин Кэмпбелл стала должность школьной медсестры в бедном районе Дейтона. Она знала практически всех учеников, мальчиков и девочек, хотя говорили с ней именно девочки. Девочки с незапланированными беременностями приходили в ее кабинет и рассказывали свои истории. О том, что у них нет выбора, что им не хватает свободы действий. О том, что, по ощущениям, они совсем не контролируют то, как может сложиться их жизнь. Благодаря своей должности Кэмпбелл наладила связи с городскими социальными службами и иногда обращалась к социальным педагогам за консультацией по проблемам учениц. Одна девушка, Энни, пришла к Жаклин, будучи подростком, и сказала, что забеременела, а ее родители отравляют ей жизнь. Кэмпбелл почувствовала особую солидарность с Энни, но она не знала, как именно помочь девушке. Тайрон – отец ребенка – тоже был знаком Кэмпбелл, хотя до беременности Жаклин даже не подозревала, что Тайрон и Энни встречаются. По словам Кэмпбелл, «Тайрон был обаятельным, просто дивным. Таким прекрасным парнем». Конечно, он был не готов связать себя обязательствами на всю жизнь, а дома у Энни были проблемы, но ей удалось получить социальное пособие и съехать в отдельную квартиру. Энни бросила школу, но продолжала общаться с Кэмпбелл, рассказывала ей о своих делах. Иногда Кэмпбелл связывалась с еще одной социальной работницей, которая была знакома с Энни через программу помощи молодым матерям в сложной ситуации. Жаклин молилась, чтобы Энни удалось прийти к полноценной жизни.
Однажды Кэмпбелл позвонила социальная работница Энни и сказала, что у нее плохие новости. Тайрон убил девушку, нанеся больше дюжины ножевых ранений. Это ужаснуло и обескуражило Кэмпбелл. И она поступила так же, как поступил бы любой другой человек после такого случая: попыталась понять, что же упустила, как могла вмешаться, чтобы остановить это, как именно могла помочь, чтобы избежать этого ужаса. Жаклин сходила на похороны, попыталась прийти в себя. А позже, анализируя произошедшее, вспомнила, что несколько раз видела Энни с подбитым глазом, вспомнила, что девушка говорила общими фразами, обходила тему побоев, говоря что-нибудь вроде «мы не ладим», или «у нас сейчас проблемы». Энни не могла подобрать слова, а Кэмпбелл еще не знала языка жертв насилия. Энни всё сказала, но Кэмпбелл не поняла ее. Это было как удар под дых. Жаклин думала, что может слушать Энни и поддерживать ее, и этого достаточно. «Если бы мне хватило ума спросить…», – говорит Кэмпбелл. Если бы хватило ума задать наводящие вопросы, чуть-чуть надавить и не бояться влезть в чужое дело.