Две собаки четы Мозур трутся поблизости в поисках упавшего сыра. По городским, то есть по моим, стандартам задний двор очень просторный, и за ярко-зеленой травой на лужайке явно ухаживают с любовью. В дальнем углу разбита прямоугольная клумба с лавандой и сердцецветом. Посередине сада лежит валун, в который врезана бронзовая табличка.
Отец Роки, как и сын, невысокий мужчина, примерно метр семьдесят, очень неразговорчивый. Когда Гордон говорит, мне часто приходится наклоняться, чтобы что-то услышать. На нем бейсболка Rainbow Run Fly Shop, серая рубашка Eddie Bauer и текстильный ремень с нарисованной рыбой. Он как будто родился в реке, в рыбацких сапогах и со спиннингом в руке. «Я поверил ему как дурак», – говорит Гордон. Он рассказывает о том, как забрал ружье Роки – наследство деда Мишель – и решил, что этим всё кончится. Чтобы поверить, что человек, которого ты растил с пеленок, когда-нибудь может оказаться способным на убийство, нужно иметь невероятно живое воображение. Но это произошло, и теперь Гордон гадает: «Как можно оставить это в прошлом? Как только начинаешь об этом думать, поток мыслей не остановить, в голове вертится “почему, почему, почему?”, и, конечно, ты никогда не узнаешь почему».
Гордон рассказывает, что как-то раз Мишель в панике позвонила ему. Она говорила, что Роки угрожал их убить. Охотничьим ружьем ее деда. Гордон помчался к ним, чтобы забрать Мишель и детей. Роки уже выбежал из дома. Через некоторое время Мишель убедила Гордона, что она знает, как говорить с Роки, и все они вернулись в дом. «Я вывел Роки в другую комнату, – говорит Гордон, – и сказал: “Ты что делаешь, сын? Так нельзя”». Роки ответил, что знает, знает. Конечно, он знал. Гордон разрядил ружье, а затем собрал всё оружие, которое смог найти в гараже и по всему дому, и забрал к себе. Кризис был предотвращен.
По словам Гордона, это было какое-то безумие. «Я наехал на него. Я сказал: “Так не поступают”. [Роки] сказал, что никогда их и пальцем не тронет. А я, дурак, поверил».
И Гордон плачет. Молча. Сара обнимает его. Напоминает, что он не виноват. И я чувствую, что его разрывает изнутри. Вина, самобичевание. «Просто, – начинает он, захлебываясь, – я думаю, что мог бы что-то изменить, или защитить внуков, потому что ведь именно так мужчины и поступают, да? И почему до меня не дошло, почему я не понял, что происходит? Не догадался? Ни о чем?!» Гордон говорит, что Роки был молчалив и мог быть очень заботливым: «Я и подумать не мог, что он сделает что-то подобное». Гордон говорит срывающимся шепотом. Я думаю о Поле Монсоне; сколько усилий требуется этим мужчинам, чтобы удержать такую невероятную боль внутри. И как несправедливо, что мы живем в мире, в котором их убеждают, что они должны стыдиться своих слез.
Годы шли, и Мишель выросла и переросла Роки, рассказывает Сара. На многочисленных видео с выездов на природу на лице Мишель практически всегда стоическое выражение. Она усмехается, но редко улыбается. Закатывает глаза. Она отворачивается от камеры, кладет голову на сгиб руки, свернувшись на камне. Она не работает на камеру, как Роки, не играет на публику. Не притворяется счастливой, если не счастлива на самом деле. Не скрывает, что ей не нравится, когда ее снимают на видео или фотографируют. Многочасовые видео, в которых Мишель сидит на валуне и смотрит, как дети рыбачат на берегу или окунают пальцы ног в холодную реку, а на фоне слышны потрескивающие звуки леса – пение птиц, вода, текущая по камням, хруст ветки – оркестр без границ. Эта музыка природы; тоскливый, одинокий стук дятла звучит как воплощенная изоляция.
Роки выступает в роли оператора. Он снимает панораму из камней и берез, пока объектив не останавливается на его молодой жене. У Мишель длинные, абсолютно прямые каштановые волосы, и она несет Кристи вниз по камням. На Кристи розовые спортивные штаны и толстовка камуфляжного цвета, которая ей велика. Вязаная шапка с символикой американского футбольного клуба Сан-Франциско Форти Найнерс. Девочка выглядит несчастной. Тихой. Слишком задумчивой для ребенка: как будто решает сложную задачку. Может быть, пытается понять, как перебраться через камни. Кайла в кадре нет. Он где-то рядом. Он озорник, любит посмеяться. За кадром Роки говорит жене: «Улыбнись». Она смотрит в объектив. Полуусмешка-полуулыбка. Потом видео, где Мишель сидит на огромном валуне, а дети со скрещенными ногами по обе стороны от нее. Кристи прижимается к матери. Они похожи словно близнецы: обеих природа одарила стройными руками и ногами и широкими улыбками. Камера дергается туда-сюда, от сосны к чертополоху у ее ствола, а затем внезапно мы оказываемся в доме на колесах, где Мишель и Кристи сидят друг напротив друга за покрытым клеенкой столом. На подоконнике за Кристи стоят рулоны туалетной бумаги. Одна рука девочки вытянута вперед на столе: Кристи лежит, облокотившись на эту руку, и кашляет. «Больная девочка, – говорит Роки, – какая-то ты несчастливая». Ему никто не отвечает. Питбуль Бандит лежит на спальных мешках в палатке на улице. Кайл в футболке с Микки-Маусом сидит на бревне. Вдали виднеются водопады, слышится весеннее пение птиц. Эта тишина режет слух на контрасте с домашними сценами, где на заднем плане постоянно гремит хеви-метал. Неважно, смотрят ли дети телевизор, играют в саду, сидят за столом или на диване – эта музыка вездесуща и беспросветна, как зубная боль.
Следующий кадр – за валуном. Роки окружен камнями, по которым струятся ручейки. Он зовет Бандита. Собака не двигается. Зовет снова. Безуспешно. Тогда Роки протягивает руки, хватает пса за передние лапы и пытается притянуть к себе. Но Бандит в страхе сопротивляется, вырывается изо всех сил. Роки пробует еще раз, а потом решает прекратить. Бандит не осознает своей собственной силы и отходит, съежившись. «Правильно, Бандит, – говорит Мишель. – Слишком опасно». Видео обрывается.
Продавленная верхняя койка в крошечном доме на колесах. «Это большая мамочка спит в кроватке», – говорит Кристи. Мишель бормочет: «Большая мамочка». Кристи держит камеру. Роки ищет чистые носки в шкафчике; Кайл спрашивает, можно ли ему «камать». Дети используют слово «камера» как глагол. Изображение покачивается, пока Кристи без возражений передает видеокамеру Кайлу. Мальчик снимает тело отца снизу вверх. Джинсы, бордовая футболка, белая бейсболка с черной каймой. «Большой папа», – говорит Кайл.
«Как меня зовут?» – спрашивает Большой папа. «Роки Мозур». «Какой-какой Роки?» – переспрашивает Большой папа. Дети неуверенно отвечают: «Роки Эдвард Мозур». Нет, Гордон Эдвард Мозур. С ракурса Кайла его отец кажется высоким как уличный фонарь, таким высоким, что его голова вполне могла бы затеряться в облаках. «Почему никто не называет меня Мишель, – спрашивает Большая мамочка у Роки, – я мамочка. Почему не Мишель?»
Видео от весны 2001-го снимала Мишель. Это редкость. На Кристи желто-голубая безрукавка, на Кайле – рыбацкий жилет. Роки расположился чуть подальше: он стоит по бедра в воде, леска удочки змеится, раскачиваясь туда-сюда; Бандит неподалеку принюхивается к песку. Мишель снимает пейзаж. Скрученная сосна, можжевельник, ель. Семья приехала порыбачить в ручье. Может быть, это Моррис-Крик. Или Энтилоп-Крик. Никто уже точно не знает. За Роки громоздятся горные породы. Мишель спрашивает детей, знают ли они, какой сейчас месяц.
“Нет”, – отвечает Кайл.
“Нет?”
Они долго молчат. А потом Кристи говорит: «Апрель».
«Апрель? Нет, май, – возражает Мишель, – а день какой?»
Но дети не отвечают. Они сидят на песке. Кайл рыбачит. Кристи смотрит на воду. Бандит пробегает мимо: светло-бурый мех, большое белое пятно на шее. Камера мельком снимает пейзаж, семью, и опускается ниже и ниже, фокусируясь на руке Мишель. Левая рука, обручальное кольцо. Камера замирает. Ровно настолько, чтобы было понятно – это действие не случайно. У Мишель длинные, тонкие пальцы, ее кольцо для помолвки – небольшой квадратный бриллиант на ленточке из более мелких бриллиантов. На обручальном бриллианты того же размера. Камера останавливается, отмечает это и движется дальше. Затем снова возвращается и выключается.
В следующем кадре Роки идет по упавшему дереву, перекинутому через пропасть над огромными валунами и несколькими водопадами. Он ухмыляется на камеру, усмехается, поднимает одно колено и руки как каратэ-пацан. Дети смеются. Папа чокнулся! Роки переходит пропасть, прыгает на камень, оглядывается, а затем идет обратно, для баланса расставив руки в стороны. Когда он благополучно сходит с бревна на кучу листьев, Кайл говорит: «Папа всегда выживает».
Мишель целится из охотничьего ружья в мишень на дереве. Промах. Теперь очередь Роки. А теперь Кристи в ее зеленом купальнике. Теперь Кайл; ружье больше, чем дети. В этот раз с ними поехали Алисса и ее парень Эйван Арн. Блондинистые волосы Эйвана собраны в длинный неряшливый хвост. Роки называет себя семейным фотографом.
«Алисса, если хочешь, поработай за меня», – говорит Мишель, имея в виду, что Алисса может поснимать те несколько раз, которые должна была снимать Мишель. Эйван перекладывает топор поближе к дровам. Роки закрепляет блесну, а затем они с Эйваном идут к берегу и забрасывают удочки. Река бежит быстро, и белая пена перескакивает через камни. «Зая, – говорит Роки, – у тебя нет работы».
Медведь атакует