ЧП

Капитан достал из кармана кусок наждачного камня, открыл солидных размеров складной нож и стал его точить.

— Всякие у люден увлечения бывают, — сказал он, — а моя страсть — точить лезвие ножа. Привычку эту я вывез с Крайнего Севера, где долго жил. Но это так, к слову… Не думайте, это мне не помешает рассказывать.

На чем же мы остановились? Да, на польском рейде партизан Вершигоры. Ну что же… Партизаны и в этом рейде действовали так же, как и в первых двух, — пускали под откос фашистские эшелоны, громили вражеские гарнизоны, уничтожали их базы, взрывали мосты. Разумеется, потери и у нас были немалые. Рейд был сложный. Бои с гитлеровцами требовали большого напряжения. Тяжелое положение создалось у нас с продовольствием, перевязочными материалами, фуражом, боеприпасами. Но главное — раненые, их было много…

Капитан, задумавшись, помолчал, словно перед его глазами встали товарищи тех далеких лет. Потом продолжал:

— В те дни, как, впрочем, и всегда, санитарная часть забирала для раненых самые лучшие куски из наших небогатых запасов, но мы, перебиваясь на скудном пайке, естественно, не роптали. Недоедая, недосыпая, в условиях ежедневных тяжелых боев с сытым, хорошо вооруженным противником партизаны как только и чем только могли поддерживали своих раненых товарищей. Но однажды случилось ЧП…

Началось вот с чего: для перевозки раненых не стало хватать подвод — тяжело раненных приходилось укладывать на подводы валетом, легко раненных — возить на подводах по трое. И тогда в санитарный обоз командование дополнительно направило подводы и с ними в качестве ездовых несколько партизан, пришедших к нам во время последнего рейда. Это были окруженцы — бывшие красноармейцы, бежавшие из немецкого плена, и местные партизаны, потерявшие по разным причинам связь со своими отрядами.

Среди новых ездовых был человек… тьфу! Какой — «человек»! Не человек это был, а гад! Митька Кубышкин!

К ковпаковцам он пристал где-то под Ковелем, сказал, что бежал из плена.

Как он «бежал» из плена, нам стало известно только впоследствии. Оказалось, он был освобожден партизанами, разгромившими немецкий лагерь, ушел с ними, но вскоре удрал из отряда и стал полицаем. Когда же ковпаковцы с боями шли по захваченной врагами Волыни и победа советских войск не вызывала уже сомнений, Кубышкин пришел к нам в отряд, принес гранаты, винтовку и заявил, что давно стремился перейти фронт и сражаться в рядах Красной Армии.

— И вот, — капитан отложил точильный камень в сторону, — на испытательный срок послали Кубышкина бойцом ко мне в роту. В строю он ничем себя не проявил. А когда встал вопрос о нехватке ездовых в обозе санитарной части, в штабе вспомнили Митьку. Физически он был силен и легко, как малых детей, переносил раненых.

И вот тут-то начинается эта грустная история.

Однажды на рассвете, когда мы вели бои с гитлеровцами, обоз нашей санитарной части попал под огонь противника.

В передних санях у Кубышкина лежал раненный разрывной пулей боец Николай Маркелов. Рана причиняла ему, бедняге, страшную боль. Он дремал, просыпался, просил пить и снова начинал стонать.

Когда невдалеке с оглушительным треском стали взрываться немецкие мины, обоз рассредоточился в разных направлениях. Партизаны, отстреливаясь на ходу, хлестали лошадей кнутами и погоняли их криками. Лошади мчались, не разбирая дороги, через кочки, пни, сугробы. Взрывы колотили землю, вскидывали частые черные столбы. Осколки с визгом косили ветви деревьев.

Впереди кипел бой. Это отбивала атаку наседавших гитлеровцев наша головная застава. Вели уже огонь и отряды, замыкавшие колонну.