Снимаю пиджак, расстегиваю рубашку и приклеиваю скотчем пакет с фальшивой кровью прямо на голую кожу. Потом ведь сдирать придется вместе с волосами, но сейчас лучше об этом не думать. Протягиваю провод, слегка надрываю карман брюк. Еще немного скотча.

Десять сорок семь.

За бачком приклеена бутылка с рвотой. Кто же из них согласился на эту приятную процедуру? Я улыбаюсь.

Десять сорок восемь. Подсоединяю пусковое устройство.

– Ты там жив? – интересуется дед, кто-то хихикает.

– Секундочку.

Нарочито громко прокашливаюсь и выливаю в унитаз половину содержимого бутылки. Три дня эта дрянь простояла. Комнату наполняет отвратительный резкий запах. Меня, наверное, сейчас стошнит по-настоящему.

Выливаю остатки и аккуратно приклеиваю бутылку обратно за бачок. Теперь нужно наклониться над горшком. Мерзость. Снова сводит желудок.

– Кассель, все в порядке? – теперь у деда голос взволнованный.

– Все в норме, – сплевываю, спускаю воду, застегиваю рубашку и накидываю пиджак.

Открывается дверь, Антон кричит:

– Все на выход! Нам нужен туалет.

Пошатываясь, выхожу из кабинки и облокачиваюсь о дверь. Мои манипуляции с бутылкой уже почти всех распугали. Мимо Антона протискиваются последние запоздавшие – пара мужчин и любительница кокаина. Около раковины стоит Захаров.

– Дези Сингер! Сколько лет, сколько зим.

– Превосходная вечеринка, – дедушка торжественно кивает Захарову, только что не кланяется. – Не знал, что ты занялся политикой.

– Нарушаешь законы – умей ими вертеть. Кто, как не мы, в конце концов.

– Говорят, самые прожженные плуты рано или поздно уходят в политику.

Захаров улыбается, но вдруг замечает меня и вмиг становится серьезным.

– Здесь никого не должно быть, – говорит он Антону.

– Простите, – я качаю головой. – Напился немного. Такая вечеринка, сэр.