– Ты был еще маленьким, – пожимает плечами брат. – Зачем травмировать ребенка? Мы делали так, что ты обо всем забывал. Пытались защитить…

– А когда ты бил меня ногами – это за травму не считается? А это? – я показываю на окровавленную ногу. – Это ты меня так защищаешь, Баррон?

Брат несколько раз беззвучно открывает рот, но на этот раз ничего путного соврать у него не получается.

– Филип пытался тебя защитить, – вмешивается Антон, – но ты пасть не затыкал. Никаких больше поблажек, пора взрослеть.

Он замолкает, а потом продолжает, но уже не так уверенно:

– В твоем возрасте я знал свое место и не перечил мастерам из знати. Мать вырезала отметины на шее, когда мне было тринадцать и, пока не исполнилось двадцать, вскрывала их каждый год и насыпала в раны золу. Чтобы хорошенько помнил, кто я такой, – Антон дотрагивается до белесых шрамов, – помнил, что боль – лучший учитель.

– Просто скажи, кому ты разболтал, – требует Баррон.

Честного человека нельзя обвести вокруг пальца. Только отчаявшиеся и алчные готовы все бросить ради приманки, ради того, чего они не заслуживают. Многие именно так оправдывают мошенничество, папа в том числе.

– Хочу свою долю, – обращаюсь к Антону. – Если заработал, сам решу, куда потратить.

– Идет.

– Я сказал соседу по комнате, что мастер. Но не сказал, какой именно.

– И все? Больше ничего? – Антон облегченно вздыхает, а потом принимается хохотать.

Баррон тоже смеется, и вскоре мы уже гогочем втроем, словно я невесть какую шутку отколол. Шутку, в которую готовы поверить отчаявшиеся и алчные.

– Ну и славно, – наконец успокаивается Антон. – Костюм только надень – не на школьные танцульки идем.

Хромая, подхожу к шкафу и роюсь в рюкзаке, как будто в поисках подходящего наряда. Откладываю в сторону школьную форму, джинсы, достаю чистую белую рубашку.

– Так это была идея Филипа? А ты просто согласился? Что-то на тебя не очень похоже, – пошатываясь, направляюсь к дверям. Что-то «случайно» задеваю ногой, падаю прямо на Баррона. Ловкость рук и никакого мошенничества. – Черт, прости.

– Осторожнее.

Прислонившись к косяку, зеваю, прикрывая рот ладонью.

– Ну и? Скажешь, так сразу с Филипом и согласился?

– Это нечестно, – лицо брата кривится в полуухмылке, – что именно тебе достался самый ценный дар, священный Грааль, а я всего лишь мастер памяти, могу только за другими подчищать. В быту, конечно, полезно: в школе смухлевать, заставить кого-нибудь позабыть обиду, но по-хорошему это ерунда. Ты хоть знаешь, сколько мастеров трансформации появилось в мире за последние десять лет? Вероятно, один. Вероятно. Ты родился с потрясающими способностями и даже не смог их оценить.