Термин «power» имеет двойное значение. Одно из них – иметь власть над кем-то, доминировать над ним; другое – обладать силой что-то сделать, быть способным, быть мощным. Последнее значение не имеет никакого отношения к доминированию; оно выражает обладание способностью. Если мы говорим о бессилии, мы имеем в виду именно это значение; мы думаем не о человеке, который неспособен доминировать над другими, а о том, кто неспособен делать то, чего хочет. Таким образом, власть (сила) может означать одну из двух вещей: доминирование или потенцию. Эти два качества совсем не идентичны; напротив, они являются взаимоисключающими. Импотенция, если использовать этот термин не только в отношении сексуальной сферы, но применительно ко всем сферам человеческой активности, приводит к садистскому желанию доминирования; пока человек обладает потенцией, т. е. способен реализовать свой потенциал на основе свободы и целостности своей личности, он не нуждается в доминировании и не испытывает жажды власти. Власть в смысле доминирования есть извращение потенции, точно так же, как сексуальный садизм есть извращение сексуальной любви.

Садистские и мазохистские черты, вероятно, могут быть обнаружены в каждом человеке. На одном полюсе находятся те индивиды, чья личность полностью управляется этими чертами, на другом – те, для кого садомазохистские черты не характерны. Только говоря о первых, мы можем употреблять название «садомазохистский характер». Термин «характер» употребляется здесь в динамическом смысле, как говорит о характере Фрейд. В этом смысле характер – не сумма поведенческих паттернов, типичных для человека, а доминантные побуждения, мотивирующие поведение. Поскольку Фрейд полагал, что базовыми мотивирующими побуждениями являются сексуальные, он пришел к концепциям «орального», «анального» или «генитального» характеров. Если не разделять такое предположение, то приходится предложить другие типы характера, однако динамическая концепция остается той же. Побуждающие силы не обязательно осознаются как таковые человеком, чей характер ими определяется. Индивид может быть полностью во власти садистских побуждений, но считать, что он мотивирован исключительно чувством долга. Он может даже не совершать никаких открытых садистских актов, подавлять свои садистские побуждения достаточно для того, чтобы на поверхности не выглядеть садистом. Тем не менее глубокий анализ его поведения, его фантазий, сновидений и жестов покажет, что в более глубоких слоях его личности действуют садистские импульсы.

Хотя характер человека, у которого садомазохистские побуждения являются доминантными, может быть охарактеризован как садомазохистский, такой индивид не обязательно является невротиком. Это в значительной мере зависит от конкретных задач, которые человек должен выполнять в своей социальной ситуации, и от того, какие паттерны чувств и поведения присутствуют в его культуре: является ли определенный тип структуры характера «невротическим» или «нормальным». Для большей части представителей нижнего среднего класса в Германии и других европейских странах типичен садомазохистский склад характера; как будет показано ниже, именно для такой структуры характера нацизм оказался наиболее привлекателен. Поскольку термин «садомазохистский» ассоциируется с идеями извращения и невроза, я предпочту говорить вместо «садомазохистский характер», особенно когда имеется в виду не невротик, а нормальный человек, об «авторитарном характере». Такая терминология оправдана, поскольку человек с садомазохистскими наклонностями всегда характеризуется особым отношением к власти. Он восхищается властью и склонен подчиняться ей, но в то же время желает сам стать властью, чтобы другие подчинялись ему. Для выбора такого термина имеется и дополнительная причина. Фашистские системы называют себя авторитарными в силу доминирующей роли авторитета в их социальной и политической структуре. Под термином «авторитарный характер» мы подразумеваем личностную структуру, которая служит человеческим фундаментом фашизма.

Прежде чем продолжить обсуждение авторитарного характера, нужно прояснить значение термина «авторитет». Авторитет – это не качество, которым человек «обладает» в том же смысле, как обладает собственностью или физическими качествами. Авторитет обозначает межличностные отношения, при которых один человек смотрит на другого как на кого-то, кто выше его самого. Однако существует фундаментальное различие между отношением превосходства/более низкого положения, которое может быть названо рациональным, и тем, которое может быть названо подавляющим авторитетом.

Пример покажет, что я имею в виду. Отношения между учителем и учеником и между рабовладельцем и рабом в обоих случаях основываются на превосходстве одного человека над другим. Интересы учителя и ученика ведут в одном и том же направлении. Учитель будет доволен, если преуспеет в продвижении ученика; если ему это не удастся, это – провал и его, и ученика. Рабовладелец, с другой стороны, желает как можно сильнее эксплуатировать раба; чем больше он из него выжмет, тем больше будет доволен. В то же время раб стремится изо всех сил защитить тот минимум счастья, на который может рассчитывать. Эти интересы явно противоположны: то, что выигрыш для одного, потеря для другого. Превосходство в этих двух случаях имеет разные функции: в первом оно является условием помощи человеку, подчиненному авторитету; во втором – условием его эксплуатации.

Динамика авторитета двух типов тоже различается: чем лучше ученик учится, тем меньше разрыв между ним и учителем. Ученик делается все более схож с учителем. Другими словами, взаимоотношения, основанные на авторитете, все больше выравниваются. Однако когда превосходство служит основой эксплуатации, то со временем разрыв увеличивается.

При каждой разновидности авторитета психологическая ситуация тоже различается. При первой преобладают элементы любви, восхищения, благодарности. Авторитет одновременно является примером, с которым человек хочет частично или полностью идентифицировать себя. При второй ситуации против эксплуататора поднимается возмущение и враждебность, подчинение авторитету противоречит собственным интересам человека. Однако часто, как в случае с рабом, ненависть ведет только к конфликтам, в результате которых раб будет страдать без шанса на победу. Поэтому обычно возникает тенденция подавления ненависти, а иногда даже замены ее на слепое обожание. Такой поворот событий имеет две функции: (1) устранить болезненное и опасное чувство ненависти; (2) смягчить чувство унижения. Если человек, который мной управляет, так великолепен и совершенен, тогда мне не стыдно подчиняться ему. Я не могу быть равным ему, потому что он гораздо сильнее, мудрее, лучше, чем я. В результате при подавляющем типе авторитета элемент или ненависти, или иррационального восхищения и обожания авторитета имеет тенденцию к росту. При рациональной разновидности авторитета он уменьшается прямо пропорционально тому, в какой степени подчиненный авторитету индивид делается сильнее и потому более схож с авторитетной личностью.

Различие между рациональным и подавляющим авторитетами является только относительным. Даже в отношениях между рабом и рабовладельцем для раба существуют положительные элементы. Он получает минимум пищи и защиты, которые по крайней мере позволяют ему работать на хозяина. С другой стороны, только в идеальном случае в отношениях между учителем и учеником полностью отсутствует конфликт интересов. Существует много градаций взаимоотношений между этими двумя крайностями: между фабричным рабочим и фабрикантом, между фермером и его сыном, между домохозяйкой и ее мужем. Тем не менее, хотя в действительности два типа авторитета смешиваются, по сути они различны, и анализ конкретной ситуации всегда должен определять специфический вес каждого из них.

Власть не обязательно должен представлять человек или институт, повелевающий: тебе надлежит делать то или тебе не позволяется делать это. Хотя такой вид авторитета может быть назван внешним, авторитет может быть и интеризованным – под именем долга, совести или суперэго. На самом деле развитие современного мышления от протестантизма до философии Канта может быть охарактеризовано как замена внутреннего авторитета внешним. С политическими победами поднимающегося среднего сословия внешний авторитет терял престиж, и собственная совесть человека заняла то место, которое раньше занимал внешний авторитет. Эта перемена для многих казалась победой свободы. Подчинение приказам извне (по крайней мере, в духовных вопросах) стало считаться недостойным свободного человека; однако подавление естественных наклонностей человека, установление доминирования над одной стороной человеческой личности, его природой, другой, его разума, воли или совести, казалось самой сутью свободы. Анализ показывает, что совесть правит столь же сурово, как и внешний авторитет; более того, часто содержание ее приказов совсем не подчиняется требованиям, обладающим достоинством этических норм. Индивид воспринимает приказы совести как свои собственные, а разве возможно бунтовать против самого себя?

В последние десятилетия «совесть» в значительной мере утратила свое значение. Представляется, что ни внешний, ни внутренний авторитет не играет большой роли в жизни индивида. Каждый совершенно «свободен», если только не нарушает законных требований других людей. Однако мы обнаруживаем, что авторитет, вместо того чтобы исчезнуть, сделался невидимым. На замену явной власти пришла «власть анонимная». Она маскируется под здравый смысл, науку, душевное здоровье, нормальность, общественное мнение. Она не требует ничего, кроме самоочевидного. Кажется, что она использует не давление, а лишь мягкое убеждение – мать ли говорит дочери: «Я знаю, тебе не понравится гулять с тем парнем», в рекламе ли говорится: «Выбирайте этот сорт сигарет – вам понравится их мягкость». Это та самая атмосфера тонкого принуждения, которая пронизывает всю нашу общественную жизнь. Анонимная власть более эффективна, чем открытая, поскольку никто не подозревает, что существует приказ, которому должно следовать. При наличии внешнего авторитета ясно, что имеется приказ и кто отдает его; человек может бороться против власти, и в этой борьбе могут развиться личная независимость и мужество. Однако если при интернализованном авторитете приказ, хоть и не тот внешний авторитет, который на самом деле его отдает, остается видимым, при власти анонимной и приказ, и тот, кто его отдает, делаются невидимы. Это похоже на то, как если бы в вас стрелял невидимый враг. Нет никого и ничего, против кого или чего можно было бы бороться.

Возвращаясь теперь к обсуждению авторитарного характера, следует отметить, что самая его важная особенность – отношение к власти. Для авторитарного характера существуют, так сказать, два пола: могущественный и бессильный. Власть, принадлежит ли она личности или институту, автоматически вызывает его любовь, восхищение и готовность подчиняться. Власть завораживает его не благодаря каким-то ценностям, которые она отстаивает, но просто потому, что она – власть. Так же как его «любовь» автоматически вызывается властной силой, так бессильные люди или учреждения возбуждают у него презрение. Сам вид бессильного человека вызывает у него желание напасть, подчинить, унизить. Если у человека с характером другого типа сама идея нападения на того, кто беспомощен, вызывает возмущение, обладатель авторитарного характера возбуждается тем больше, чем беспомощнее его жертва.

Имеется одна особенность авторитарного характера, которая вводила в заблуждение многих наблюдателей: тенденция бросать вызов власти и возмущаться любым видом влияния «сверху». Иногда такое отношение затемняет всю картину и тенденции к послушанию уходят на задний план. Человек такого типа будет постоянно бунтовать против любой власти, даже той, которая на деле защищает его интересы и не проявляет элементов подавления. Иногда отношение к власти оказывается раздвоенным. Индивид может бороться против одной правящей группы, особенно если он разочарован отсутствием у нее влияния, и одновременно или позднее подчиняться другой группе, которая благодаря большей власти или более привлекательным обещаниям представляется отвечающей мазохистским влечениям. Наконец, существует тип, у которого бунтарские тенденции полностью подавлены и выходят на поверхность, только когда сознательный контроль ослаблен; они могут быть опознаны a posteriori, когда проявляется ненависть к власти, которая начинает шататься или чья сила уменьшается. В отношении личностей первого типа, для которых бунтарские настроения занимают центральное положение, легко поверить, что структура их характера прямо противоположна покорному мазохистскому типу. Кажется, будто это люди, оппозиционные любой власти на основе чрезвычайно выраженной независимости. Они представляются людьми, в силу внутренней силы и целостности борющимися с теми силами, которые блокируют их свободу и независимость. Впрочем, борьба против власти человека с авторитарным характером есть по сути всего лишь демонстративный вызов. Это попытка утвердить себя и преодолеть собственное чувство бессилия благодаря борьбе с властью, хотя сохраняется жажда подчинения – осознанная или бессознательная. Индивид с авторитарным характером никогда не бывает «революционером»; я назвал бы его «бунтарем». Есть много людей и политических движений, представляющихся загадочными на поверхностный взгляд из-за того, что кажется их необъяснимым переходом от «радикализма» к экстремальному авторитаризму. Психологически это типичные «бунтари».

Отношение носителя авторитарного характера к жизни, вся его философия определяются его эмоциональными побуждениями. Он обожает те условия, которые ограничивают человеческую свободу, он любит покоряться судьбе. Что «судьба» значит для него, определяется его социальным положением. Для солдата это воля или каприз его начальника, чему он с радостью подчиняется. Для мелкого предпринимателя его судьбой являются экономические законы. Для него кризис и процветание не общественные феномены, которые могут быть изменены действиями человека, а выражение высшей силы, перед которой он должен склониться. Для тех, кто на вершине пирамиды, принципиальной разницы нет. Различие заключается только в размере и всеобщности той власти, которой он подчиняется, а не в чувстве зависимости как таковой.

Не только те силы, которые напрямую определяют жизнь человека, но также и те, что представляются определяющими жизнь в целом, воспринимаются как неизменная судьба. Войны – судьба; то, что одна часть человечества властвует над другой – судьба. Судьба человека такова, что количество страданий никогда не может стать меньше, чем было всегда. Философская рационализация судьбы может выглядеть как «закон природы» или «человеческий удел», религиозная – как «воля божья», этическая – как «долг» – для авторитарного характера это всегда внешняя высшая сила, и индивид может только покоряться ей. Обладатель авторитарного характера преклоняется перед прошлым. То, что было, пребудет вечно. Желать или трудиться для чего-то, чего не было в прошлом, – преступление или безумие. Чудо творения – а творение всегда чудо – вне пределов его эмоционального опыта.

Определение религиозного чувства, данное Шлейермахером, характеризует его как абсолютную зависимость; это определение мазохистского характера в целом, и особую роль в религиозном чувстве зависимости играет понятие греха. Концепция первородного греха, тяготеющего над всеми последующими поколениями, характерна для авторитарного мировосприятия. Моральное падение, как любое другое падение, становится судьбой, избежать которой человек не может. Тот, кто хоть раз согрешил, навеки прикован к своему греху железными цепями. Собственное деяние человека делается силой, которая правит им и от которой невозможно освободиться. Последствия вины могут быть смягчены искуплением, но искупление никогда не может уничтожить вину. Слова пророка Исайи «Если будут грехи ваши, как багряное, – как снег убелю» прямо противоположны авторитарной философии.

Особенностью, типичной для авторитарного мышления, является убеждение в том, что жизнь определяется силами, внешними по отношению к личности, ее интересам, ее желаниям. Единственно возможное счастье заключается в подчинении этим силам. Лейтмотивом мазохистской философии является бессилие человека. Один из идеологических отцов нацизма, Мёллер ванн дер Брук, очень отчетливо выразил это чувство: «Консерватор скорее верит в катастрофу, в бессилие человека избежать ее, в ее необходимость и в ужасное разочарование обольщавшегося оптимиста». В писаниях Гитлера мы найдем еще больше иллюстраций того же духа.

Авторитарный характер не лишен активности, смелости, веры. Однако для него эти качества означают нечто совершенно другое, чем для человека, не стремящегося к подчинению. Для авторитарного характера активность коренится в основополагающем чувстве бессилия, которое он стремится преодолеть. В этом смысле активность означает действие во имя чего-то высшего, чем сам индивид. Такое возможно во имя Бога, прошлого, природы, долга, но никогда во имя будущего, нерожденных поколений, тех, кто лишен власти, или самой жизни. Авторитарный характер обретает силу действовать, только опираясь на превосходящую силу; она должна быть неизменна и непреодолима. Для него отсутствие силы всегда несомненный знак вины и неполноценности, и если авторитет, в которого он верит, проявляет признаки слабости, его любовь и уважение сменяются презрением и ненавистью. Авторитарный характер лишен «атакующего потенциала»; он не способен напасть на установленную власть, если только предварительно не станет слугой другой, более мощной силы.

Мужество авторитарного характера в основном проявляется как мужество переносить страдания по воле судьбы или ее личного представителя – «вождя». Страдать не жалуясь – высочайшая добродетель; мужество авторитарного характера не направлено на то, чтобы прекратить страдания или хотя бы уменьшить их. Не изменить свою судьбу, а покориться ей есть героизм авторитарного характера.

Он верит в авторитета до тех пор, пока тот силен и проявляет властность. Его вера коренится в сомнениях и представляет собой попытку компенсировать их. Однако веры, если понимать под ней твердую уверенность в реализации того, что существует только потенциально, у него нет. Авторитарная философия по сути релятивистская[10] и нигилистическая несмотря на тот факт, что она часто рьяно заявляет о победе над релятивизмом и демонстрирует свою активность. Ее основа – в безысходности, в полном отсутствии веры, что ведет к нигилизму и отрицанию жизни.

В авторитарной философии не существует концепции равенства. Авторитарный характер может иногда пользоваться словом равенство или в разговорной речи, или если это служит его целям. Однако реального значения или веса для него оно не имеет, поскольку касается чего-то вне его эмоционального опыта. Для него мир состоит из людей, обладающих властью, и тех, кто ее лишен, из сверхчеловеков и недочеловеков. В силу своих садомазохистских устремлений он способен испытывать только доминирование или подчинение, но никогда – солидарность. Половые или расовые различия для него неизбежно признаки превосходства или неполноценности. Различия, не имеющие такой коннотации, для него просто немыслимы.