— Анка пошла, — тепло обронил сержант Панов. — Даст сейчас дрозда!

Что спеть, что сплясать — нет равной Ане в полку. Да и за словом она в карман не полезет. Аннушка не раз повергала в уныние острословов, любителей пустить девчатам пыль в глаза. «Так отбреет, что хоть сквозь землю провались», — сокрушались местные сердцееды. С ней было интересно, суровая жизнь становилась радостнее и разнообразнее.

— Вот черти! — вырывается у Васнецова. — Разошлись-то как! Ненароком еще и вагон развалят.

— Нет, товарищ лейтенант, не развалят, — улыбается в ответ разведчик Зебров. — Зато от всей души дробят ребята.

В ноздри бьет пьянящей аромат весенних цветов. На душе радостно. Изнутри, от самого сердца, просится песня. «А мы что, хуже? Да нисколько!» — думает Васнецов. Как бы в ответ на его мысли кто-то из бойцов запевает «Землянку», ее тут же подхватывает весь взвод. Поют вдохновенно, прочувствованно.

На остановке к ним перескочил Спитковский. Марк возбужден, еще живет бешеным ритмом пляски. Поправив выбившиеся из-под пилотки пряди черных волос, интересуется:

— Как, гуси-лебеди, живете-можете? Веселитесь?!

— Как все, — протянул ему руку Васнецов. — Не хуже других.

Комсорг тепло ответил на рукопожатие, окинул улыбчивым взглядом продолжающих песню ребят.

— Может, сесть предложите? Притомился у соседей.

— Понятно, — улыбается Петр Бурик, придвигая Спитковскому чурбачок. — Плясать у них, а у нас отдыхать.

— Не совсем так. Дело у меня к вам, полковые глаза и уши. — И чуть помедлив: — Скоро выйдет третий Государственный заем, Мы на бюро вопрос обсудили. Решили, что комсомольцы первыми в полку должны проявить инициативу в заеме государству личных сбережений. Члены полкового комсомольского бюро подписываются не менее как на три месячных денежного содержания. Думаю, вы нас поддержите.

— Конечно, — встает Бурик. — Деньги пойдут на разгром врага. Какой может быть разговор. Так, ребята?

— Верно, правильно! — разносятся голоса. — Не подведем! Мы — за!

— Иначе и не думал, товарищу. Доложу заместителю командира полка по политической части: комсомольцы взвода управления единодушно поддержали мнение полкового комсомольского бюро. — Спитковский оборачивается к Васнецову: — Николай, слышал, у вас гитара есть. И настроена, говорят?

— Все есть, и притом в самом лучшем виде, товарищ комсомольский вожак. Ребята, где наш инструмент?

Почти тут же из дальнего угла теплушки с гитарой в руках появляется сержант Фадеев. Спитковский берет в руки инструмент, трогает струны и говорит:

— Тогда песню, друзья! Без песни на фронте, как сказал поэт, нет полной жизни!

Под переборы гитары ребята запели о Родине, ее необъятных просторах. Вдохновенно, с молодым задором выводили куплеты о красоте русской природы и с тоской — что оторваны от любимого дела. Раздольный, широкий напев вырывался из дверей теплушки и замирал в грохоте вагонных колес.

В пути следования проводили собрания, читали газеты, слушали радио. Время летело незаметно. Позади остались Мелитополь, Запорожье, Харьков, Курск, Орел, Москва, Смоленск… За окном тянулись знаменитые белорусские леса. По сторонам железнодорожного полотна деревья вырублены. У мостов, переездов, на разъездах — разрушенные доты, дзоты, площадки для стрельбы из пулеметов, траншеи с ходами сообщения в полный профиль, окопы. На месте многих поселков и хуторов почерневшие печные трубы. Даже зелень не может скрыть страшных следов войны.