118. Птицелов, Ястреб и Жаворонок
(L’Oiseleur, l’Autour et l’Alouette)
В несправедливости испорченных и злых
Мы часто для себя находим оправданье,
Но есть закон: щади других,
Когда к себе ты ищешь состраданья.
Крестьянин птиц ловил на зеркала:
Блестящая поверхность их влекла
Обманчивым виденьем.
Над полем реявший внезапно Ястреб злой
С высот кидается стрелой
На Жаворонка, с звонким пеньем
Слетевшего к силкам: избегнувший сетей,
Певец не ускользнул от хищника когтей.
Но Ястреб сам, пока с ожесточеньем
Терзал несчастного, запутался в силке.
На ястребином языке
Стал умолять он Птицелова:
«Пусти меня: не причинил пока
Я зла тебе, даю в том слово».
Но молвил тот: «И ты наверняка
Не видел зла от этого зверька?»
О. Чюмина
Содержание басни заимствовано из сборника Абстемия.
119. Лошадь и Осел
(Le Cheval et l’Âne)
Добро, которое мы делаем другим,
В добро послужит нам самим;
И в нужде надобно друг другу
Всегда оказывать услугу.
Случилось Лошади в дороге быть с Ослом.
Но Лошадь шла порожняком,
А на Осле поклажи столько было,
Что бедного совсем под нею задавило.
«Нет мочи, — говорит, — я, право, упаду,
До места не дойду».
И просит Лошадь он, чтоб сделать одолженье,
Хоть часть поклажи снять с него.
«Тебе не стоит ничего,
А мне б ты сделала большое облегченье», —
Он Лошади сказал.
«Вот, чтоб я с ношею ослиною таскалась!»
Сказала Лошадь и помчалась.
Осел потуда шел, пока под ношей пал.
И Лошадь тут узнала,
Что ношу разделить напрасно отказала,
Когда ее нести одна
С ослиной кожею была принуждена.
И. Хемницер
Содержание басни заимствовано у Эзопа.
120. Пес с куском мяса, отражавшимся в воде
(Le Chien qui lâche sa proie pour l’ombre)
Много есть глупцов на свете,
Что за тенями бегут.
Вот они, хватай! Но тут
Пропадают тени эти.
На доказательство мне хватит двух минут,
Коль даже я себя Эзопом ограничу.
Эзопов пес с добычею своей
По мостику бежал через ручей,
Который отражал в воде сию добычу[3].
Добычу первую пес выпустил тогда,
А за второю — плюх в ручей. Под ним вода
Взметнилась. Бедный пес настолько испугался,
Что еле выбрался на брег. Да вот беда:
И с мясом жадный пес расстался,
И тень исчезла без следа.
В. Васильев
121. Завязший воз
(Le Chartier embourbé)
Однажды Возчик сено вез
И увязил тяжелый воз
В грязи дороги непролазной.
На помощь чью-нибудь была б надежда праздной.
Всем, посещавшим Нижнюю Бретань,
Довольно ведомо, что там дороги — дрянь,
И путники, по воле Рока
Туда попав, должны страдать жестоко.
От этого пути да сохранит нас Бог!
Вернемся к Возчику. Застряв среди дорог,
Охвачен бешенством, проклятья
На все он сыплет без изъятья:
Клянет он грязь и ямы от дождей,
Себя, повозку, лошадей.
В конце концов зовет он полубога,
Свершившего деяний трудных много:
«О, Геркулес! Ты поднял на спине
Весь шар земной: так помоги же мне
Скорее выбраться отсюда!»
И вдруг — о, чудо! —
Ответ послышался с небес:
«Помочь в беде согласен Геркулес,
Но прежде осмотрись и сам найди причину
Задержки всей.
Сними с колес густую грязь и глину,
Их облепившую собою до осей,
Разбей мотыгою тот камень на пути,
И колею вот эту замости.
Окончено?» — «Готово!»
«Теперь я помогу тебе! — раздался голос снова. —
Бери свой кнут». — «Я взял его». — «Вперед!»
И Воз как следует идет.
Хваление за это Богу!
Тут голос произнес: «Ты видишь, как легко
Твой Воз, застрявший так глубоко,
Конями вывезен из грязи на дорогу?
Сам помогай себе, коль хочешь, чтобы Бог
Тебе помог».
О. Чюмина
Содержание заимствовано у Авиана и Фаерна.
122. Шарлатан
(Le Charlatan)
Свет шарлатанами богат:
Наука плутней и обмана
Весьма полезна для кармана;
Недаром Шарлатан кричать повсюду рад,
Что как актер он лучше Ахерона,
А как оратор — выше Цицерона.
И вот один из этих хвастунов
Хвалился тем, что он совсем свободно
Научит говорить кого угодно,
Будь это человек иль худший из ослов.
«Пусть приведут Осла! Безмолвную скотину
В говоруна я живо превращу,
На кафедру его пущу
И плащ оратора на серого накину!»
Так хвастался наш плут… Об этом слух дошел
До принца той страны. Принц молвил краснобаю:
«В конюшне у меня чудесный есть Осел,
Я сделать из него оратора желаю».
«Для вас возможно все!» — хвастун ему в ответ.
Изрядный куш берет на пропитанье,
И обязуется чрез десять лет
Привесть Осла на испытанье.
В противном случае обманщик наш без слов
Взысканию подвергнуться готов,
А именно: быть вздернутым за шею
С привязанной к спине риторикой своею,
В надетом на него дурацком колпаке.
Вот кто-то из вельмож и говорит при этом,
Что явится смотреть, как перед целым светом
Обманщик наш повиснет на шнурке.
«А вид-то, вид какой изящный будет!
Но, главное, пускай он не забудет
Произнести весьма пространный спич,
Исполненный возвышенного чувства
И неподдельного искусства,
Которого б никто не мог постичь;
Чтоб выражением и тоном
Он был примером прочим Цицеронам,
Которых проще плутами зовут».
Ему сказал с усмешкой плут:
«Зачем сомнение такое?
Прекрасный вижу я исход:
Осел, властитель, я — нас трое…
Чрез десять лет один, конечно же, умрет!»
Друзья мои, вы согласитесь,
Что справедлив его ответ;
Кутите, пейте, веселитесь —
Смерть одного из трех похитит в десять лет.
В. Мазуркевич
123. Ссора
(La Discorde)
Лишь из-за яблока внесла
В семью богов раздор богиня Ссора,
Однако ж скоро
С небес за это изгнана была.
Богиню человек пустил к своим пенатам
И принял радостно в свой дом;
«Мое-твое» богине был отцом,
«Ни так ни эдак» был ей братом;
Они явились на землю втроем.
И вот богиня с ними вместе
Нас удостаивает чести
Остаться здесь у нас
Навек, а не на час,
И предпочесть всем антиподам,
Необразованным народам
И темным, грубым дикарям:
Без мэров и попов вступают в браки там, —
А потому, коль молвить смело,
Там Ссоре было б мало дела.
Но чтоб могла она повсюду поспевать,
Молва взялась любезно
Ей сообщать,
Где Ссора может быть полезна.
Будь это тризна или пир,
Туда сейчас же Ссора поспешала,
Предупреждая Мир,
И в пламя искру раздувала.
Приходится бывать богине там и тут;
Но наконец Молва всем плачется тревожно,
Что Ссору отыскать отныне невозможно:
Ее на части рвут;
А при работе беспрестанной
Нельзя ей не иметь квартиры постоянной,
Чтоб все могли бы знать,
Куда за Ссорой посылать.
Найти убежище скорее
Ей стоило немалого труда,—
И вот в корчме у Гименея
Осталась Ссора навсегда.
В. Мазуркевич
124. Молодая вдова
(La Jeune Veuve)
О мертвом как ни плачь, а он уже не встанет,
И всякая вдова
Поплачет месяц — много два,
А там и плакать перестанет:
Жаль мужа, и себя ведь жаль!
На крыльях времени летит от нас печаль,
И нечувствительно спокойствие приходит.
Большое Лафонтен различие находит
Во всех вдовах чрез день и через год.
И подлинно: теперь вдова горюет, плачет,
И через год, смотри, мазурку пляшет, скачет.
Таков уж, видно, женский род!
Одна красавица, лишь только овдовела,
Кричала, билася, рыдала и рвалась,
Ни пить, ни есть, ни жить на свете не хотела —
Река горчайших слез из глаз ее лилась.
Отец печалиться дал полную ей волю,
Но, видя, что уже проходит шесть недель
И что она слегла в постель,
Свою оплакивая долю,
Сказал ей: «Полно плакать, дочь!
Слезами ведь нельзя помочь.
Не ты одна вдова на свете;
Еще ты очень молода.
Муж умер — экая беда!
Есть у меня жених прекрасный на примете,
Уж не покойному чета!
Красавец, молодец, почти в твои лета…»
«Ах, батюшка! — Вдова прервала. —
Мне замуж?! Мне другой венец?
Нет, нет, я в монастырь пойду!» — и зарыдала.
Смолчал и прочь пошел отец.
Источник слез помалу иссыхает.
Проходит месяц и другой.
Вдова уж менее вздыхает;
Почти забыт муж дорогой,
И слезка на глазах ее не навернется;
Невольно иногда и улыбнется,
Увидя в зеркале, что траур ей к лицу.
Прошло уж полгода, глядит в глаза отцу,
Но тот не говорит ни слова.
Решилась, наконец, она спросить его.
«Что ж, батюшка, увижу я…» — «Кого?» —
«Кого хвалили вы». — «Кого же?» — «Молодого…
Ну сами знаете… Ха! ха!..
Красавца жениха?»
А. Измайлов
Книга VII
Госпоже де Монтеспан
Богам обязаны мы дивным даром басен;
А если смертного уму благодаря
Мы обладаем им, — настолько он прекрасен,
Что мудрый смертный тот достоин алтаря.
Волшебный этот дар исполнен обаянья,
К себе влекут чудесные сказанья
Сердец вниманье и умов,
И к ним нас дивные приковывают узы.
Коль скоро место для смиренной Музы
Моей нашлось на пиршестве богов,
Молю, Олимпия, чьим несравненным чарам
Подчинено все в мире, — с высоты
Брось на нее взор благосклонный ты,
И Музу не отринь с ее посильным даром.
Своим вниманием сама
Ты поощри игру ума,
И Время, все вокруг губящее сурово,
В трудах моих мне жизнь дарует снова:
Кто самого себя захочет пережить,
Тот похвалу твою обязан заслужить.
Лишь от тебя я жду стихам награды:
В твореньях наших красоты
Тебе известны все малейшие черты.
Пленительны слова твои и взгляды;
Кому ж прекрасного быть лучшим знатоком?
На этот путь я Музою влеком;
Но воспевать хвалу тебе не смею:
Тебя прославить лирою своею
В удел певцу великому дано.
А я, Олимпия, прошу о разрешенье:
Лишь именем твоим да будет суждено
Украсить мне последнее творенье,
И тем спасти его в грядущем от забвенья.
И в будущем, на зависть несмотря
Врагов моих, тебе благодаря,
Удастся заслужить ему вниманье мира.
Пусть милости такой моя не стоит лира,
Ее прошу во имя басни я:
Сильна над нами власть ея,
И если ей обязан счастьем буду
Я угодить тебе, обязан ей возвесть
В награду храм; но храмы только в честь
Тебя одной хочу я строить всюду.
О. Чюмина
Француаза Атенаиса де Рошешуар де Мортемар, маркиза де Монтеспан (1641–1707) была, по своему влиянию на Людовика XIV, всемогуща в то время, когда Лафонтен писал это посвящение. Она всегда покровительствовала писателям, особенно Буало и Лафонтену. Мнения ее очень ценились: она считалась замечательно умной женщиной.