Шварц смотрит на экран, будто заговорила сама панель марки «Nova». И совсем не смотрит на Антонио.
— Не хочу, — повторяет де Монтефельтро. — Я не хочу его убивать, лейтенант. Он сволочь. Он неблагодарный дурак. Но мы и сами хороши. И я точно знаю, что у него — есть. Это заготовки времен Радужного Клуба на Личфилда. Я его прикрыл тогда, а он теперь из них в меня же. У него есть.
— Я знаю. — говорит Дьердь.
Теперь Шварц не смотрит уже на него. Падай, ты убит.
Что они там тянут? Что они там делают?!
Самир следом подумал, что господа деканы хором сказали бы ему: если есть время переживать, значит, ты просто недогружен. Неправда, он был перегружен и едва справлялся с потоком приказов. Одна эвакуация в этом лабиринте — трехмерные шахматы.
— Вы когда его из системы выселите? — спросил капитан Халаби.
— Мы работаем, — ответили программисты. Над чем работают, не сказали. Не его дело. «Если ты такой умный, сам высели».
Девушку было жалко все равно. До соплей. Молодая, красивая. Своя, хотя в университете они не пересеклись: лет пять разницы. За что, спрашивается?
И собирается ли ее кто-нибудь вытаскивать?
— Анализы есть?
— Еще с пробами не вернулись! — Лифты отключены, ну да…
Господин декан Шварц расположился в противопожарной распределенной «ганглиосети» как у себя на комме. Тут взял узел, там целую гроздь узлов. Возможности «умной защиты» Шварц явно знал лучше программистов СБ. Кому она была нужна, там же не развернешься. А разработчики — в Винланде… чтоб им там «умные дома» устроили бунт машин, как в кино.
Девушка сначала сидела неподвижно, с равнодушным видом царапала в блокноте. Потом почувствовала газ, закашлялась. Принялась стучать по двери руками. Билась, словно двухслойную сталь, которую сдвигал с места привод, можно было расколошматить кулачками. А потом замерла.
— Ладно, — сказала девочка двери. Четко, громко, даже камера напротив ловила каждый слог. — Я всего-то хотела быть счастливой. Сколько можно. И почти получилось ведь. Я замуж вообще собиралась. А тут газ. Мерзость этот ваш терроризм. Одуванчик, я тебя люблю — и прости. Я бы уехала с тобой, но видишь, как оно. Переживи, пожалуйста.
Дура. Актриса. Истеричка. Время тратит же. Надышится же. И не успеем. Ведь учили всех, и на практике тоже. Определить, поверху идет или понизу. Прикрыть лицо. Молчать. Факультет управления, моллюски чертовы. Самир потянулся к пульту.
— Не мешайте человеку работать, — зашипел в наушнике Щербина.
Сволочи. Все.
— Допустим, — задумчиво говорит Шварц, — сцены ставить мы их сами и учили. А Одуванчик кто такой?
Кто такой? Ну конечно,