— Тсссс… — говорят сверху. — Я ему доверяю.
— Я не…
Я не могу ему доверять. Он дьявол. У него все не так. Он непредсказуем и непредсказуемо плох.
— Он не маньяк, — хрипит Кейс, пока ее не то тащат, не то несут из комнаты по коридору, куда-то, и неоткуда ждать спасения. — Шварц не маньяк, но он себя убедил, он на грани. — Очень трудно выталкивать слова. Трудно, но необходимо. — Одно движение и…
Ее опускают в кресло перед батареей экранов. Ждут, пока она прокашляется и начнет дышать, и только потом подают стакан. В стакане, конечно, вода. Что в воде — неизвестно.
— Я ему доверяю. И вы доверяйте. Это… Считайте, что это приказ, доктор.
Он сам включает звук, без просьбы. Она пьет воду. Он может и залить насильно, несложно догадаться. Вдруг понятно — прошло всего-то секунд двадцать. Соседняя комната, смежная. И вот — есть экран, а человека за креслом, кажется, уже нет, неважно.
— Господин Шварц, — вкрадчиво вступает Сфорца в динамике и справа, живьем. — Не хочу вас слишком огорчать, хотя вы вовсе не безумны и не сорветесь, но вы ошиблись… попросту неприличным образом. У вас в расчете дыра размером с черную. Антонио не станет выбирать. Господин Шварц, главным пострадавшим в вашей игре буду я. Это мою сестру и моего племянника вы захватили в заложники. Предлагаю вам обмен на себя, подумайте — а я пока кое-что объясню. Вы просто не сможете навязать ему выбор. Понимаете, выбор — это не то, что тебе предлагают. Это то, что ты принимаешь. Нас этому учили с детства. Как раз на подобный случай. Не принимать выбор, чтобы не принимать вину. Виноват тот, кто стрелял, тот, кто взорвал. Вам ведь даже объяснили. Напрасно вы не верите. Вы можете его застрелить, но не можете заставить выбирать. Никаким давлением.
— Даже если я его простимулирую? — с интересом спрашивает Шварц. Звучит он как подросток, которому дали препарировать его первую лягушку. Старается звучать.
Он не согласится на размен. Не может согласиться, потому что он не сумасшедший. Пока еще не сумасшедший. Но даже если сойдет с ума, вряд ли забудет, что для обмена нужно поднять переборку и разблокировать кабинет. А после этого — сколько секунд потребуется Максиму? Мало. Всего ничего.
— Даже если вы все, что угодно. — Сфорца откидывается в кресле. — Это доведено до автоматизма. Это вдалбливают с того возраста, когда дети что-то начинают понимать, да? Он не станет играть, что бы вы ни придумали. Все останется на ваших руках. Так что цели вы не достигнете. Ну разве что вам хотелось просто стать убийцей — тогда зачем этот антураж, сцена, завывания?
— Ладно, — усмехается Шварц. — Уговорили. — Щелчок по коммуникатору. — Забирайте свою сестру. Синьора, приношу свои извинения за доставленные неудобства.
Он не сумасшедший — и не сойдет с ума. Он просто очень упрямый и очень последовательный человек, которому нужно сломать двоих, и совершенно не нужны бессмысленные жертвы. Он же… да, Максим же говорил. Экономия как подкормка для гордыни и тщеславия. Неплохой движок в их профессии.
Но Сфорца… ну, змий древний, диавол и сатана!..
Он освободил заложника. Он прекратил — как минимум на сегодня, — любой шантаж, а особенно подобный. Семьдесят пять секунд. Абсолютный мировой рекорд в переговорах с террористом.
— У него кардиостимулятор. У Шварца. Точно. «Харрикейн-С», отавского производства. — говорит Максим из своей комнаты. — Так что когда мы сожжем электронику — будет приступ.
— Теперь следующий рычаг. — говорит Кейс. — У Шварца наверняка есть.
— Есть, — соглашается председатель Антикризисного комитета. — И не один. Я вам, кстати, не успел сказать. Аню Рикерт отрезало в одном из нижних залов. Какая-то у нее неудачная неделя получилась. Франческо, — добавляет он в микрофон, — Надо было вам вчера испортить мой ковер. Химчистка оставляет больше шансов.
— Ну вот и все, — весело говорит Шварц. — С шантажом покончено.
— Не буду. — По Антонио не скажешь, что что-то произошло. — Не хочу.