— Пока прямо. — Гром несколько раз беспокойно оглянулся назад.

— Ты чего вертишься? — удивился Рулев

— На душе что-то…  —  пробормотал Гром. — Да ещё и сигареты забыл. Ну-ка, Витёк, поверни обратно.

— Да ты чего, Гром?! Дороги не будет.

— Поворачивай, я сказал!

В плохо освещённых переулках городской окраины сумерки наступают рано, потому как начальство справедливо рассудило, что тратить электричество на проживающих в этих переулках бомжей, пенсионеров и тому подобную шваль экономически нерентабельно. И не тратило.

Под одиноким желтоглазым фонарем, освещавшим покосившийся, почерневший от времени забор и протоптанную в снегу тропинку, сплошь покрытую пятнами подмерзшей мочи, остановились двое и проводили глазами огни майорской машины.

— Ты прикинь, Гусь, чё выходит! — горячился тот, что повыше. — Короче, бабка моя тут дворничихой работает уже лет пять. Ну и, в натуре, знает тут всех как облупленных. И козу эту тоже знает. И вот идет она, бля, с утряни пораньше, конкретно, с метлой и во дворы заглядывает. Любопытная она, значит. И в тот двор возьми да и загляни. А у крыльца кровищи целая лужа, и в дом кровавый след ведёт, как волокли чего.

— Может, скотину забили какую? — спросил тот, что пониже, безуспешно пытаясь закурить на ветру.

— Да ты слушай! Ну, бабка, в натуре, через забор шасть и потихоньку к окну.

— Ну?!

— Гну! На кровати мужик с перевязанным плечом, а рядом, в кресле, значит, коза эта спит.

— Хахаль ее по репе получил и приполз, — равнодушно откликнулся тот, что пониже. Матюкаясь, он чиркнул спичкой, и вспыхнувший на секунду огонёк осветил острое лицо Гуся. И тут же потух.

— Какой хахаль! Бля! — Высокий даже взвизгнул от возбуждения. — Нету у неё хахаля. Её тут все целкой зовут.

— Целкой, говоришь? — мечтательно проговорил Гусь, смачно затягиваясь забитой травкой «беломориной».

— Слышь, Гусь, бабу-то лучше не трогать, в натуре!

— А её никто и не тронет, — усмехнулся Гусь и шумно сглотнул слюну, — она сама помрёт… с испугу.

Высокий покачал головой, но не решился возразить отморозку.

— Кажется, пришли, — подал он голос немного погодя. — Вон домишко, видишь? Лесная, десять.

— Я первый её делать буду, — сказал Гусь и бросил окурок. — А ты держи… И клеёнку найди, чтобы кровища на пол не текла.