«Отмена султаната, — писал в своих воспоминаниях Исмет, — нам далась намного легче, поскольку существование халифата, так или иначе, обнадеживало сторонников султаната.

И все они очень надеялись на то, что монарх вернется под именем халифа и даст надежду на продолжение Османской династии.

Именно поэтому отмена халифата вызвала такое сопротивление и стала источником множества конфликтов…»

Другое дело, что все эти столкновения носили локальный характер и не приобрели такого широкого размаха, как это было в той же Франции, где «неприсягнувшие» священники поднимали целые восстания.

Недовольных отменой халифата хватало, но только в Бурсе местные религиозные деятели открыто призвали верующих выступить против безбожного правительства, за что были мгновенно приговорены к смертной казни.

Вместе с государственными проблемами на Кемаля навалились проблемы личные.

Как это ни прискорбно, но так много и красиво рассуждавший о роли семьи Кемаль так и не мог разобраться со своей собственной.

По большому счету нарыв начал зреть чуть ли ни с первого дня появления Латифе в Чанкая.

Несмотря на женитьбу, Кемаль и не думал менять образ жизни и каждый вечер устраивал продолжавшиеся до глубокой ночи застолья.

Латифе все чаще высказывала недовольство.

Но еще больше она была разочарована своим превращением из светской дамы и советницы президента в лишенную права голоса восточную женщину.

Да, она ходила в европейском костюме и много говорила с мужем о равноправии, но какой во всем этом был толк, если Кемаль всякий раз морщился, когда она садилась за стол вместе с мужской компанией и высказывала свое мнение.

Она дерзко отвечала ему на его замечания, позволяла себе критиковать его в присутствии гостей и громко смеялась над его рассуждениями.

Как и всякая женщина, она мыслила от одного предела до другого и не могла понять той простой вещи, что равенство женщин с мужчинами в социальной жизни вовсе не означало безмятежной семейной жизни, в которой всегда будут главный и подчиненный.

Кемалю все больше не нравилось ее слишком уж независимое поведение.

Однако Латифе продолжала вмешиваться в его разговор с друзьями, всячески старалась сократить число выпитых им рюмок и с некоторых пор взяла за несказанно раздражавшую мужа привычку входить в комнату и восклицать:

— Что такое, Кемаль? Опять ракы?

А когда застолье затягивалось, она без малейшего стеснения напоминала гостям о том, что завтра рабочий день и всем пора отдыхать.

Но особенно Кемаля убивала патологическая ревность Латифе.

Как и всякий мужчина, Кемаль хотел, чтобы его любили, но, несмотря на всю свою просвещенность, он оставался восточным мужчиной, и любовь к женщине никогда не была для него той все сжигавшей страстью, из-за которой герцог Бекингемский объявлял войны, а Наполеон мчался на свидание с Жозефиной через несколько границ.