С месяц я отлеживался в своей Питерской берлоге, зализывая раны и совершенствуя свои ментальные бойцовские качества, которые неожиданно, после трёх клинических смертей, пошли в рост. Раньше я уверенно пользовался некоторыми прикладными аспектами черной магии, позволявшими мне контролировать того или иного человека ментально и физически, теперь мне не составляет труда читать мысли, внушать их, управлять действиями человека, но пока исключительно при визуальном контроле. Могу убить вас взглядом: остановить сердце или дыхание, на ваш выбор. Взмывать в астрал и перемещаться в пространстве получается тоже, но в основном ночью, я бы назвал это скорее трансформным сновидением. Как видите, арсенал подобрался вполне себе приличный, и уверен – не ради забавы или просто так. Это уже предназначение, и приходилось ему соответствовать. Короче говоря, как только встал на ноги, я занялся сменой своей личности. С документами было проще всего, в своё время я заготовил три разных паспорта и сопутствующих бумаг на разные имена. Так я стал Варфоломеем Карловичем Рубининым, потомственным негоциантом. Сложнее было с внешностью. Пришлось ждать, покуда не отрастут более-менее приличные усы и борода, обзавестись солидным профессорским пенсне с простыми стёклами, и выработать прихрамывающую походку с тростью. Трость была с узким клинком, легко обнажающимся при нажатии на рукоять и встряхивании (нашёл такой раритет в ломбарде на Невском, пригодится мне это или нет не знаю, просто душа захотела подарка, понравилась мне изящность трости и зловещий свист клинка). Денег у меня было в достатке, теперь я мог взять их вообще в любой кассе без особых проблем, с моими-то способностями. Но не в деньгах счастье, сами понимаете, они лишь средство для достижения цели, которая где-то сидела себе, в лесах, и ждала от меня правильных действий.

В Слободу я заявился в конце января, присмотрел разореную войной лавчонку, выкупил ее у жены исчезнувшего на фронтах хозяина за копейки, в короткое время организовал торговлю и наладил сопутствующий сбор информации. Деньги у местного населения были разномастные, я принимал все, а для тех у кого их было мало или не было совсем, организовал что-то вроде благотворительного фонда: выставлял на особом лотке лежалый товар, который можно было взять даром. Это стало прекрасной рекламой для лавчонки, и скоро ко мне потянулись покупатели с окрестных сёл и деревень. Очень скоро я понял, что сбор информации в сельской местности без привлечения основного его переносчика – женского языка и ушей – малоэффективен. Пришлось поступиться принципами и привлечь к делу помощницу. Ну, как привлечь… Не отказываться от предложенного, так будет точнее.

Через несколько дней после начала торговли Ирма заявилась в лавку сама, и глядя на меня в упор шалыми глазами певуче сказала:

– Не побрезгуйте принять помощь, Варфоломей Карлович. Возьмите меня в услужение. Буду у вас прибираться и по хозяйству помогать. Не к лицу вам одному со всем управляться.

Меня эта непосредственность больше удивила, чем насторожила. Наскоро копнул её мысли: «Не прогнал бы… с голоду до весны не протяну…и не старый совсем?». Опасности никакой не увидел, а вот пользу просчитал сразу, и как оказалось не ошибся. Была она местной, из потомков первых польских поселенцев, двадцати шести лет от роду, жила одна в родительском доме, похоронив всех родных прошлым летом, и бедствовала отчаянно, отбиваясь от солдатни и семейных ухажёров. С норовом была девка, рукастая и смышлёная.

Очень скоро порядок в лавке распространился и на моё холостяцкое жилище: чистота, уют и домашнее питание, от чего я давным-давно отвык. В моей постели она оказалась не сразу, буду честным, выдержала приличествующую её представлениям паузу (примерно в неделю). За этот срок я вылечил её от хронического бронхита, убрал грыжу и снял порчу, наложенную начинающей ведьмой из соседней деревни (такое умение врачевать после перерождения, тоже стало для меня своеобразным бонусом, скажем так). Надо ли говорить, что после этого появление её чернявой головы на пуховой подушке моей кровати было вполне естественным? Короче говоря, помогала она мне не за страх, а за совесть, а кроме всего и поток информации стал стабильным, да регулярно наполняемым новостями: кто с кем в ссоре, кто кому родня, кто что видел и слышал, какие события в соседних поселениях и прочие деревенские новости я теперь едва успевал сортировать. Я аккуратно направлял этот информационный насос в нужном направлении и скоро выяснил достаточно много интересного.

Ноябрьское событие меж Кутемой и Ибрайкино конечно же было темой номер один прошлой осенью, и за это время обросло густым мхом домыслов и слухов. Говорили о банде белого атамана, про отряд казанского князя, о беглом генерале и прочей чепухе, но вместе с тем никто не отрицал, что отряд, банда или шайка где-то рядом есть. В каком именно месте она хоронится единого мнения не было, глухие леса в округе позволяли это делать практически везде. Однако больше и чаще всего упоминался в слухах район промеж Енорускино, Черемухова и Ибрайкина, где ещё по мрачным царским временам местные ушкуйники жили разбойным промыслом. В тех же краях пропали за эту зиму два охотника, из названных деревень. Может заплутали да замёрзли, может зверь задрал, а может и того, сразбойничал кто. Информация была очень кстати, вот эту зону и надо будет обследовать подробнее. Ещё из интересного было вот что: к местному мельнику, который так безнравственно укокошил мирный продотряд той же осенью, несколько раз приезжал покупать муку и овёс чужой мужик. Не из местных, и не из соседних деревень – своих тут все знают. Откуда приезжал и куда уезжал непонятно, но муки и овса брал много, одной семье на два года хватит. Кто такой и куда ему столько припаса? И почему именно к этому мельнику заявился потом Туманов? Интересно. Жаль, не успел я дожать этого мельника в своё время, ниточку можно было и потянуть. Ещё гуляли слухи и домыслы о бойне на маслобойне (хе-хе-с…), которые я выслушивал с усмешкой, удивляясь фантазии сельчан: снова атаман да князь, да месть за украденную невесту. Какую ещё невесту? Не было там никаких невест, голову даю (не свою, конечно). В общем, насыщенная жизнь была в Слободе, к чему ваш покорный слуга в своё время тоже приложил руку. Вот кстати: могу я считать себя местным, после всего этого? Но мы заговорились.

– Хозяин! – в дверь лавки властно постучали. А вот и проверка бдительных товарищей.

– Праашу! Открыто!

В лавку ввалился одетый в черную бекешу красноармеец, втянув за собой в тёплое помещение облако морозного тумана. Не торопясь обстучал валенками косяк, сбивая снег, и властным взором окинул лавку, в конце сурово задержав взгляд на мне. В гляделки играть со мной глупо, но я решил дать ему возможность показать себя, надо же выяснить, что он из себя представляет. Пока он пучил глаза, изображая большое начальство, я смахнул у него с макушки думы верхнего слоя: «Сморчок. Жирует тут, вражина. Плевком перешибу…». А где-то я его уже видел? ЧОН?

– Ну, чем торгуешь, папаша? Какой документ при себе имеется?

– Ой, вы наверное представитель нашей народной власти? – дружелюбно проблеял я, щурясь через пенсне, – Документы в полном порядке, товарищ. – и жёстко спросил, подпустив металла в голос:

– А ваш мандат на право проверки?

Сказать, что проверяющий опешил было бы не совсем верно, он явно не понимал, как теперь перестроить модель своего поведения и с натугой соображал, отчего старый пень не проявляет уважительного страха и раболепия перед ним, могучим и всемогущим. Я мысленно пощекотал его в черепной коробке и помог быстрее сообразить: «Покажи бумагу!». Он сопя полез за пазуху и вытащил мятый лист, протянув его мне:

– Уполномоченный по комитетам бедноты Чебыкин. – на подернувшемся морщинами лбу отчётливо читалось: «Щас я его зацеплю!». – Наёмные трудящиеся имеются?

Ирмы в лавке не было, ушла готовить ужин. Я не спеша взял в руки мятый лист, и бегло пробежав стандартные установочные данные упёрся в подпись внизу документа. Вот так удача! Подпись под документом уполномоченного была Макарова. Надо же, как быстро освоился в своих полномочиях новоиспеченный спецпредставитель ВЧК… Это было везением, если Макаров тут, значит всё ещё охотится за обозом, мне оставалось лишь отслеживать его самого и оказаться рядом в нужный момент. Уполномоченного щёлкну по носу, он обязательно наябедничает своему начальству, а оно, Макаров то бишь, пожелает выяснить, что это за грамотей обосновался в его зоне контроля, и скорее всего явится для этого лично. Это мне и надо.

– Не имеются, товарищ Чебыкин. Торговлю ведём вдвоём с невестой, вот мои документы. – я вытащил из ящика бюро свой паспорт и разрешение Казанского военного коменданта на ведение торговой деятельности. – А ваш мандат действует на территории Бугульминского уезда Уфимской губернии, и если не ошибаюсь, в Казанской губернии он не действителен.

Дождавшись, когда уполномоченный спустит пар от гнева и вдохнет побольше воздуха, я вернул ему документы и продолжил:

– Но я понимаю, служба требует бдительности и всё такое. Не желаете табачком угоститься? Донской, последнего урожая. – «Тут всё в порядке, иди, и доложи начальству, как есть».

Швырнув на стол мои бумаги, он сунул в карман мандат и направился к двери. Я уже услужливо приоткрывал её и легко поддержал его под локоток, сунув под обшлаг бекеши толстую иглу. Посмотрим, где обосновался Макаров.