– Двое утекли. – добавил виновато.

Казаки окружили трофеи, довольно охлопывая им бока: подмена для уставших лошадей была кстати.

– Может и остальных заберём, командир? – предложил Щукин, – свои посвежее будут, если что.

А Суматов подошёл ближе и тихо сказал:

– Вот эту лошадь, с таким седлом, я видел в Слободе, командир. У постоялого двора на коновязи. И остальные оттуда же, скорее всего.

– Уверен?

– Я белую кайму по седлу запомнил. Приметная вещь.

Действительно, седло было штучным, с отделкой из кожи белого цвета по канту.

– Командир, не трогайте лошадей, – вдруг заявил Аюпов, закончивший перевязку и внимательно разглядывающий теперь трофеи. – И сёдла тоже, не надо.

Он подошёл к лошадям, которых держал в поводу Филатов, и потеребив им гривы ловко выплел из них два чёрных шнурка, держа их словно гадюк, на вытянутом ноже. Казаки замолчали, смотрели на командира – неуж-то снова началось непонятное? Аюпов тем временем кинул шнурки на землю и вдавил их каблуком, хмуро посмотрев на Туманова: позже поговорим.

Организовали охранение и щедрое на засады место обыскали, вытащив к дороге из леса пять тел. Убитые были одеты разномастно, разного же возраста, обычные мужики из местных. Никаких документов, само-собой, при них не было. Вооружены винтовками, но видно было, что к оружию особо не приучены – патроны россыпью в карманах, да пара ножей в сапогах, ничего более. Обнаружили живыми двоих тяжело раненых: у одного ранение в живот, у другого в голову. Допрашивать сначала взялись первого, но оказалось, что он зажимает руками простреленную печень и жить ему оставалось считанные минуты. Он кривил рот в кровавой улыбке, и смотрел на Филатова, нависшего над ним с шомполом от винтовки. Туманов не стал тратить на него время, рывком подтащил второго раненого ближе, и перевернув первого лицом вниз отчётливо сказал, используя шомпол Филатова как указку:

– Смотри сюда. В него стреляли сзади. Ты видишь? – он ткнул в кровавое пятно на спине умирающего, – В него стрелял свой. Кто он? Кто был с вами? Имя? Фамилия?

Филатов покачивал в руке окровавленный шомпол, медленно примеряясь к единственному открытому глазу пленника. Тот безучастно смотрел на окружающих и тихо, часто икал. Раненый в печень дернулся и обмяк, а второй неожиданно прохрипел:

– Не смогли… отомстить… вам… – и вдруг повернув голову к Туманову, добавил:

– А ты чёрт…

И бездыханный упал рядом с товарищем.

Продолжили движение прежним порядком, оседлав заводную лошадь вместо убитой под Щукиным. Вроде бы всё обошлось без потерь, все живы, обоз и груз целы, но Туманов кожей ощущал идущую по их следу грозную опасность. Думы тоже были безрадостными. Во-первых, это было первым нападением на обоз за всё время, спланированным, и можно сказать прицельным. Во-вторых, их маршрут и планы смогли просчитать, и в расчётах не ошиблись. В-третьих, таким оперативным талантом мог обладать один известный Туманову человек, о добром здравии которого он узнал буквально четыре дня назад – а уже сегодня кто-то его смог вычислить. В-четвёртых, казалось бы сущий пустяк – шнурок в гриве, но вышло, что у каждой добытой в бою лошади был вплетён такой шнурочек. Кобылы все разномастные, а шнурочки у всех чёрные. Да и это не важно, главное реакция Аюпова: насторожился бывалый воин, ждёт беды, а ему нужно верить, не раз уже выручал своими знаниями и предвидениями. Аюпов поделился опасениями, и выходило по его словам, что Шляхтич, живой или не живой, каким-то непостижимым образом продолжает искать обоз, используя свои неординарные способности, и шнурочки прямое тому подтверждение. По уверению Аюпова, они были обработаны магическим обрядом, ему не известным, но от этого не менее опасным. Ну, и в-пятых, если можно было предположить, что жив Макаров, то и смерть Шляхтича под большим вопросом, а два таких волка на хвосте у обоза – это очень серъёзно, чрезвычайно. Сплошные минусы. Плюс пока был один: преследователи сейчас вынуждены действовать не на своей территории, людей у них нет, и их возможности резко ограничены. Что-ж, значит, нужно усилить бдительность и увеличить продолжительность суточного перехода.

Так-то оно так, но отдыхать и лошадям, и людям тоже нужно, поэтому делали часовые привалы через каждые четыре часа движения, а ночью организовали большой привал, на четыре часа. Скоро выбрались на Черемшанский тракт, и лошади пошли веселее. Тракт теперь выполнял функции рокады, прифронтовой дороги, и по нему, навстречу обозу, двигались подводы, телеги, пехота и редко – кавалерия. Беженцев было мало, за два года войны все, кто хотел уехать и имел такую возможность, сделали это. Сейчас на дороге встречались редкие жители, добирающиеся до соседних сёл по своим делам, в основном пешком: лошадей позабирали на фронт. Казаки в разговоры ни с кем не вступали, Туманов запретил, если обращались военные, то он показывал сбережённую с Казани бумаги за подписью Каппеля, и все вопросы отпадали. За это время отдалились от фронта настолько, что раскаты артогня уже не беспокоили, можно было считать, что выбрались в тыл. Такой режим движения позволил к концу следующих суток добраться до Хорошиловки, где решили встать на отдых – устали все. До Клявлино оставалось четыре версты, их преодолели следующим утром и вышли к железной дороге.

Станция была невелика, скорее полустанок, едва ли в версте от небольшого села. Стрелочник, ходивший с большой жестяной маслёнкой по путям и обслуживающий перекидные рычаги, был хмур и озабочен. На путях стоял военный эшелон из платформ и теплушек, без паровоза, и с открытыми настежь створками вагонов – он был пуст. Видимо с него сгрузились части, двигавшиеся им навстречу по тракту. Смотрителя станции на месте не оказалось, вообще тут было очень мало народа: три фронтовика с различными ранениями, добирающиеся до дома, и молодая женщина с подростком, державшим большую плетёную корзину с пожитками. Туманов подошёл к стрелочнику и поздоровавшись поинтересовался, где и как увидеть старшего, нужно было решать вопрос с вагоном и погрузкой.

– А никак, господин штабс-капитан, – стрелочник глянул на погоны и махнул цигаркой зажатой в ладони, – на Бугульму путя нету. Все там, и смотритель тожа.