По Слободе они ехали верхом уже ближе к полудню, когда путники на тракте не должны были привлекать внимания. Но оказалось, что по тракту, идущему через Слободу, двигалось большое число организованных и разрозненных военных, в обе стороны, что красноречиво подтверждало вывод о близости прифронтовой полосы, и на Туманова никто не смотрел вовсе, всем было не до него.

На улицах Слободы сновали лёгкие повозки и телеги, груженые мешками да ящиками, и пеший народ, мелькающий между избами, в суете от неизвестности и грозных скорых перемен. Туманов был одет в овчинный тулупчик, с козьей шапкой на голове, при расчёсанной против волос бородкой, торчащей веером, этакий мужичок-боровичок, уверенно сидевший в седле. Прогреваемый солнцем морозный воздух полнился печным дымком, с ароматом домашнего уюта, от которого чувство опасности постепенно улетучивалось, но ощущение нагана за поясом и ножа в сапоге напоминало – ты в рейде, не расслабляйся.

Попалась на глаза открытая торговая лавка, с выставленным в окнах товаром: баранками и яркими бабьими платками. Туманов решил заглянуть, может что для дорожных надобностей будет, и сунув руку за пазуху, проверяя на месте ли кошель с деньгами, неожиданно больно уколол палец о клиновидный оберег, врученный Аюповым. Сразу вспомнилось его напутствие: «В первый дом не ходи…». Хм, странное совпадение. Но в лавку не зашёл, проехал мимо. Не зашёл и в постоялый двор, попавшийся на дороге и привлёкший его внимание полудюжиной привязанных у коновязи лошадей. Зато в избу почтовой станции заглянул без опасения, решив, что в просьбе испить водицы путнику тут не откажут. Не отказали. В помещении было накурено, почтовый сторож за столом степенно читал развернутую о две руки газету «Правда». Кроме него там же толклись две бабы, обе с котомками и жались ближе к печке, дымившей по центру избы. Туманов вежливо поблагодарил сторожа за доброту, протянул руки к печи и прислушался к разговору.

– … житья никакого от их нет, Миловна. Стращают, что обратно Колчак двинулся, – одна из баб, помоложе, снизила голос до трагического полушепота, и покосилась на Туманова, – Грят, скоро у нас будет, Попцовы уж встречать хлебом-солью собираются…

– А ну, цыть! – почтовый дед отложил газету и сурово посмотрел в сторону баб, и затем уже на Туманова – Што растрещались, сороки? Ты их не слухай, паря, оно вишь как: сила силу ломит, да и та не сдаётся. Не будь я ранетым при Порт-Артуре, тож, поди-ка, в окопах нынче-бы сидел. А ты чего тута ищешь? Не из местных, што ли?

– По торговому делу я, отец. Еду в Бугульму, да вот теперь не знаю, надо ли?

– Пала твоя Бугульма, паря, пятого дни как Колчак тама хозяином. Так што неча тебе туды, ежель чего другого не удумал. А ты с какой стороны едешь то, што ничего не знаешь?

– Со Спасска еду, да задержался в дороге чуток. Ну бывайте, православные, спасибо за всё.

Вышел из избы, незаметно окинув взглядом улицу поднялся в седло, нарочито слегка неуклюже. В мутном оконце мелькнули два округлых лица, мешающих друг другу от любопытства. «Живите, чёрт с вами…» – решил Туманов и неспешным шагом пустил лошадь вдоль улицы. Держа направление на северную окраину пересёк тракт, и поехал полем, вдоль речки, упруго шумевшей талой водой. Скоро его догнал Суматов, и привстав в стременах оглянулся на село, оставшееся позади.

– За нами хвост, командир.

Не спрашивая друг друга ни о чём, без лишних слов и суеты спустились в первую же балку шедшую через поле, и спешившись отвели лошадей в сторону. Сами поднялись на край овражка, и внимательно осмотрели пройденный путь.

– Вон там, – кивнул головой Суматов.

От села сноровисто вышагивала невысокая фигурка в старой короткой шинельке, отмахивая одной рукой, второй держа через плечо мешок. Человек шагал не по дороге, как было бы удобнее и логичнее, а по их следу, там, где они только что проехали. Туманов знаком показал Суматову его место, и сам расположился у края балки, ожидая появления неизвестного. Заслышав частые шаги приготовились, и едва над краем балки мелькнула голова в затертом картузе, они в четыре руки сдернули на дно оврага тщедушного человечка, от которого разило перегаром и луком. От неожиданности того заколодило, лёжа он тонко вскрикнул и прижав руки к груди поворачивал голову то к Туманову, то к Суматову, грозно стоявших от него с разных сторон. Суматов ловко уселся ему на грудь, и быстро обыскал. Пусто, только кисет с махрой и пара сухарей в карманах.

– Ты чего за нами ходишь, гнида? – спросил Суматов вытаскивая нож из голенища.

– Братцы, да я … так это самое… навозец мне нужон, свежий. – человек говорил сипло, задыхаясь под тяжестью сидевшего на нем Суматова, – Собираю… вот.

Он показал рукой на упавший мешок, в котором действительно оказалась пара свежих конских катышей.

«Врёт» – определил Туманов, наблюдая за взглядом человека. Тронул Суматова, посмотри за обстановкой, мол, а сам вздохнув принялся за допрос.

Правдивая информация пошла почти сразу же, как только Туманов вставил в оттопыренное ухо филёра лезвие ножа. Он оказался обычным деревенским пьяницей, из бедноты, прицепившимся к новомодному комбеду в качестве активиста. С зимы староста наставлял его, и ещё пару таких же бездельников, следить за всеми посторонними и чужаками, появлявшимися в селе, и немедленно информировать его о таких людях. А недавно на постоялом дворе села расположился большой чин из «чеки», со своей командой, и следить за появлением посторонних наказали с удвоенной силой. Вот он и следил за Тумановым, как только тот въехал в Слободу. Мешок с собой брать его научил тот самый чин, подробно объяснявший, как и что нужно делать и говорить, если вдруг будут спрашивать. О своей наблюдательности он никому сегодня рассказать ещё не успел, о чём пожалеть ему пришлось тут же. В общем, обошлись без излишнего членовредительства: доморощенного шпиона окунули головой в мутную реку и, когда он перестал дёргать конечностями, отпустили плыть по течению – оскользнулся человек по пьяному делу. Бывает.

Туманов решил вернуться в Слободу. Понятное дело, его крайне заинтересовала личность таинственного «чина из ЧеКи», но ещё более – интерес того к чужим людям: с чего бы это? Вполне возможно, что этот интерес по их душу. Так или иначе, а этот хвост следовало обрубить сейчас же, потом будет некогда.

К постоялому двору подъезжали с разных сторон. У коновязи кивали друг другу головами пять разномастных лошадок, под седлами, в окнах постоялой избы белели занавески, скрывавшие внутреннее убранство и посетителей. Суматову досталась позиция у крыльца: принимать всех, кто выскочит, и не пускать никого с улицы. Он облокотился о перила и застыл скрестив руки, пряча в рукаве нож. Туманов толкнул дверь и вошёл в избу.