Он резко встал и подойдя к окну долго смотрел на Дворцовую площадь. Я присел на край стола за его спиной и тоже задумался. Выходило, что совсем неожиданно для меня Макаров оказался в команде Глеба. Пока он находился в моём непосредственном подчинении, всё было под контролем, но сейчас я ощущал надвигающуюся угрозу. Получилось, что наш обоюдный компромат перестал быть уравновешенным: мой на Поручика просто испарился (разве ему сейчас поставишь в укор карточные долги на царской службе и работу на большевиков?), а вот его на меня наоборот – стал более опасным. Да что там, фатально опасным. Сотрудничество с царской охранкой это смертный приговор для революционера. Значит, моя судьба полностью в руках Макарова, с которым мы оказались квиты – я спас его, он спас меня. Но его вызывает к себе Феликс. Учитывая, что состоявшийся только что разговор касался моей миссии (это стало теперь понятно), вызов Макарова в Москву означает только одно: допрос, в ходе которого обязательно выплывет та паршивая история с моей вербовкой. Или не выплывет? А зачем я сейчас Макарову? Я теперь для него всего лишь конкурент в розыске тумановского обоза, о котором знаю я, да он. Кроме всего, скрывая факт моей вербовки Макаров делает себя более уязвимым. Ай, как плохо… Я ни на секунду не усомнился в том, что Макаров расскажет всё: на Лубянке умеют задавать вопросы и выбивать ответы. Ах, Феликс, Феликс, неужели решил перепроверить своего старого знакомого?

Ту-тук… ту-тук… в ушах застучало биение моего сердца и я снова оказался в операционной.

– Морфий, быстро! – громко сказал доктор, державший руку на моём пульсе.

«Да вы так меня наркоманом сделаете, помощники смерти..», – успел подумать я прежде, чем сознание заново уютно устроилось в черепной коробке и прикрыло за собой дверь.

«Бумм-с!» – словно кто-то дал мне шелчок точно в лоб, и я от неожиданности выпорхнул из тела и затаился в дальнем углу потолка, оценивая и внимая происходящему.

А у моего вместилища души и разума находились двое, Глеб и доктор, и продолжали начатый разговор.

– … неизвестно, но вы можете быть уверены, что я сделал, делаю и продолжу делать всё возможное, для спасения нашего пациента. – напористо убеждал доктор Глеба. Тот, судя по всему, не очень-то верил.

– Он у вас уже месяц, а толку, извините, ноль. – Глеб перестал разглядывать мои немощные телеса и недобро смотрел на доктора, – Мне нужен не просто живой человек, а способный адекватно понимать происходящее и отвечать на вопросы, это как минимум. Вам выделены все необходимые медикаменты, инструменты и аппаратура, созданы условия, пора бы дать и результат – а что прикажете делать мне с бесчувственным телом?

Доктор скорбно потряс бородкой и развёл руками – понимаю, мол, но…

– Неделя. У вас ещё одна неделя. – Глеб жёстко качнул пальцем перед докторским лицом. – Не хочу даже предупреждать, что будет в ином случае. Идите.

Эскулап испарился из палаты словно эфир. «Правильно, Глеб, гони этого ветеринара, измучил он меня…» – подумал я. Глеб вздрогнул, снова наклонился над моим телом и удивлённо оглянулся, осматривая помещение и скользнув взглядом сквозь меня. Что такое? Он меня слышит?

– Слышу, Марк, слышу. Ты где?

Хм, чего ж столько времени ушло впустую? Неужели мы с ним не могли раньше пообщаться?

– А раньше ты молчал. Скорее всего ты эволюционируешь ментально, Шляхтич, с каждой клинической смертью. Ты меня слышишь?

– Слышу. Скажи, Глеб, а сколько раз я умирал?

– Три раза тебе запускали сердце. Ты помнишь?

– Не явно… а ты видишь меня?

– Нет.

– Глеб заинтересованно присел на край стола и внимательно оглядывал палату.

– Что-то случилось? Зачем я тебе нужен? Не по старой же дружбе ты торопишь докторишку, Глеб.