– Дело наживное, – успокоил Грина Верещагин. – Всему свое время.

– От конвульсий и судорог никто не застрахован?

– Вот именно.

– Ну, усыпление мне не грозит, – осклабился Грин. – Хотя многие мои коллеги погибли от хозяйской руки, а не от вражеской.

– Мой предшественник застрелился, – буднично поведал Верещагин. – Двумя выстрелами, один в висок, другой в сердце.

– Здоровый был мужик?

– Недальновидный. И доверчивый.

– Как Астра, – сказал Грин и посмотрел на овчарку. Та предостерегающе зарычала. Словно низкочастотный генератор в комнате заработал.

– А ты не дерзи старику, Глеб, не дерзи, – попросил Верещагин, и голос его совпал в тональности с собачьим рычанием. – У меня жена и дети, считай, на руках скончались. В результате ДТП, от ран, несовместимых с жизнью. Я их в головную машину сдуру посадил, а тут два грузовика навстречу. Обычное дело. Только с тех пор я предсмертных мучений видеть не могу. Лучше сразу. Во сне.

– Простите, Николай Вениаминович.

– Бог простит.

– Меня? – Глеб расхохотался, не вполне искренне, зато звонко.

Астра подскочила на все четыре лапы, показала свои клыки и снова разлеглась на полу. Ее язык трепетал красным лоскутом. Глаза отражали пляску пламени в камине.

– Дровишек подбрось, – попросил Верещагин. – Холодно.

«Просто мороз по коже идет, – добавил он мысленно. – Обижайся не обижайся, майор, а ночевать я тебя не оставлю. Уж лучше с призраками. Они все-таки безобидные».

Сунув в огонь поленья, Грин задержал руку возле головы Астры. Она возобновила рычание, долгое, тихое, угрожающее.

– Не трогай, – предупредил Верещагин. – Руку оттяпает.

– Может, оно и к лучшему? Переквалифицируюсь в управдомы, семью заведу, собаку. Как думаешь, псина?

Грин прикоснулся ладонью к лобастой башке овчарки, погладил морду, горячий от избытка эмоций нос. Она ошеломленно зажмурилась и притихла.

– Мы одной крови, ты и я, – шепнул ей Грин. – Сперва служим, потом тужим.