В Дубровском заводе были куплены две кобылы: Медведица (Бедуин-Молодой – Комета) и Песня (Звон – Пряха). Песня была небольшая, белая, сухая и правильная кобыла, но в заводе Живаго она ничего не дала. Медведица была дочерью известной Кометы, матери многих призовых лошадей. По себе она была настолько хороша, что, когда ее впервые увидел С.А. Сахновский, он пожелал ее купить для завода Шибаева, которым управлял. Это лучшая похвала, которую можно сделать этой кобыле. Медведица оказалась хороша и в заводе дала превосходных детей. В то время ее сын, трехлетний Бравый (от Бывалого), был не только хорош, но и ехал очень резво. Впоследствии он выиграл на московском бегу.
Еще интереснее была группа малютинских кобыл, которых было три: две родные сестры Таковская и Трынка (Бычок – Томная) и Знатная (Суровый – Звёздочка). Кроме того, была еще кобыла Зазноба, родившаяся у Живаго, дочь Леля и Заветной, то есть родная сестра знаменитой малютинской Загадки. Этому гнезду суждено было сыграть весьма видную роль в заводе Живаго.
Из остальных кобыл необходимо упомянуть превосходную по себе Досаду и интересную по породе Полыновку. Досада дала классного Принца-Рояля 4.40. Несколько особняком стояла по типу и формам светло-серая Бирюза (Кремень – Волна), р. 1891 г., завода Н.И. Родзевича. Она дала такой приплод, что на ней необходимо остановиться более подробно. Волна – мать Вармика 2.18,2 и Быстрой 2.19,6, а стало быть, Бирюза – кобыла выдающегося призового происхождения. Она не бежала, но дала замечательный по резвости приплод: она мать Блеска 2,18,6, Звёздочки 2.24, Баллады 2.29,4, Кремня 2.22,4, Купины 2.26,3, Слёзки 5.03,4 и др. Кремень впоследствии оказался замечательным производителем, а Слёзка – выдающейся заводской маткой. Бирюза была необыкновенно изящна, эффектна, породна, но при этом легка. Когда ее вывели, я невольно ею залюбовался. Живаго справедливо сказал, что по типу это стрелецкая кобыла. Но правильности стрелецкой лошади в Бирюзе не было, ибо ухо у нее было хотя и незначительно, но все же наклонено вперед, а передняя нога прямовата и не вполне безупречного рисунка. Кроме того, у Бирюзы была очень развита и приподнята холка. На выводке эта небольшая огненная кобыла производила большое впечатление.
Таковская (Бычок – Томная), темно-гнедая, почти караковая, кобыла, р. 1892 г., завода Н.П. Малютина. Лучшая по приплоду кобыла в заводе С.В. Живаго. Мать Вия 2.16,5 завода Алексеева, которому Таковская была продана. У Живаго также дала несколько призовых лошадей: Дубликата, Такую и других. Знаменитый Вий оказался одним из резвейших орловских рысаков, а его сын Ветерок ныне дает замечательный приплод и обещает стать выдающимся производителем.
Происхождение Таковской чрезвычайно интересно. Ее отец телегинский Бычок – лошадь, несомненно, выдающаяся и к тому же сын Могучего, а ее мать Томная – одна из лучших кобыл малютинского завода. Одна дочь Томной, Таковская, прославилась Вием, другая ее дочь, Таврида, была лучшей маткой в Быках во времена Новосильцова, а ее сын Тайкун дал такую лошадь, как Пустяк 2.14,6 и 4.38. Томная родилась в 1880 году от Удалого и Точёной. Имя Удалого говорит само за себя, а Точёная была коробьинской кобылой, дочерью Бедуина-Парижанина. Бабка Томной называлась Силачкой, родилась в Подах и приходилась внучкой великому шишкинскому Кролику. Заводская деятельность Томной замечательна. Ее дочь Таврида дала в Быках Тайфуна 1.31,3 и Тревогу 2.19. Другая ее дочь, Трынка, принесла из Быков в брюхе к Живаго кобылу Трель 1.40, давшую Варнака 2.17,1 и других резвых лошадей.
Была еще одна отличительная черта в этой женской семье – образцовая правильность форм. Те, кто видел Томную и ее дочерей, никогда их не забудут. Томная была высоко оценена на Всероссийской конской выставке 1899 года в Москве: ей присудили большую серебряную медаль. В Таковской было три с небольшим вершка росту. Масти она была гнедой, почти переходящей в караковую. Обе задние ноги у кобылы были с путовым суставом, неровно белы. Кобыла отличалась исключительной сухостью. Головка у нее была прямо точеная, небольшое ухо стояло красиво настороженным, словно кобыла к чему-то прислушивалась. Верхняя линия была идеальная. Таковская была глубока, но в меру.
Живаго не мог, конечно, не сознавать, что ему нужен производитель, но никак не мог раскачаться на единовременную крупную затрату и шел на полумеры: посылал кобыл в Московскую заводскую конюшню под хреновского Волшебника, родного брата Ветра-Буйного. Он купил замечательного по себе елисеевского Быстряка, не особенно резвого, но поразительной красоты, однако удержать его не сумел и перепродал в завод Хлудовых.
Скажу несколько слов о молодняке, который я тогда видел в заводе.
О сыне Бывалого Бравом я уже упомянул. Очень хорош был вороной Баловень, сын Быстряка. Из годовиков больше других мне понравился сын Леля гнедой Ловкач: он был очень пестр, но чрезвычайно хорош по себе. Среди кобылок особое впечатление произвела на меня светло-серая Артистка, дочь Добрыни 2-го и Африканки. Хорош был также и годовик Весёлый, сын Волшебника и Медведицы. Не только двухлетки и трехлетки, но годовики и сосуны в заводе Живаго поражали своим ростом, хорошим развитием, мускулатурой и костяком.
Несмотря на блестящий состав заводских маток и образцовую постановку дела, завод не создал выдающихся по резвости лошадей. Причина одна – в заводе долго не было классного производителя. В 1909 или 1910 году Живаго приобрел знаменитого Вармика. В первой же ставке Вармик дал таких лошадей, что сразу выдвинул завод Живаго на одно из первых мест среди заводов России. Я бывал в заводе Живаго несколько раз и видел там Вармика.
Приблизительно лет за десять до покупки Вармика Живаго нашел компаньона, то есть стал вести завод совместно с другим лицом. Это тщательно скрывалось. Живаго был богатейшим человеком, но расчетливым и даже скупым, и только потому подыскал себе компаньона – И.И. Казакова (не смешивать с известным коннозаводчиком Ив. Ив. Казаковым). Отец Казакова вел крупное чайное дело, был очень богат и был против увлечения сына лошадьми. Молодой Казаков вынужден был охотиться тайно. Вот почему его имя и не фигурировало на афишах. Так продолжалось лет десять, до тех пор, пока обо всем случайно не узнал старик Казаков.
Казаков-сын дважды в год делал определенный взнос на содержание завода, тайно от отца. В это дело был посвящен только старший доверенный фирмы, который покровительственно относился к благородной страсти Казакова-младшего. Однажды Казаков-младший послал свой очередной взнос не деньгами, а сериями; на их размене Живаго должен был потерять рублей сто, не больше. Живаго пришел в негодование и, забыв, что Казаков охотится тайно от отца, в сердцах послал своего приказчика вернуть серии и получить от Казакова деньги. Приказчик, прибыв в чайное дело Казаковых, направился прямо к хозяину. Положив серии на стол, он заявил старику, что Сергей Васильевич приказали кланяться, прислали обратно серии и просили заменить их на деньги, так как им возиться с разменом нет времени. Старик Казаков был в полном недоумении, поскольку не вел никаких дел с Живаго. Тогда приказчик все объяснил, отметив, что эти серии поступили в уплату за лошадей. Был призван молодой Казаков, дело открылось. Старик негодовал, кричал, бранился и буянил, даже пригрозил сыну лишить его наследства. Тут же он приказал отправить к Живаго деньги, а сыну велел немедленно продать свой пай в заводе. Когда Живаго узнал об этом, то немало горевал, так как Казаков был для него дойной коровой. Однако делать было нечего, пришлось примириться с фактом. Живаго утешился тем, что купил по дешевке у своего компаньона лучших лошадей. Позднее Казаков-отец сменил гнев на милость и разрешил сыну охотиться, но сын этим, кажется, уже не воспользовался. В заводских книгах лишь изредка можно встретить имя коннозаводчика И.И. Казакова. Например, известная Трель показана его завода. Она мать Варнака.
Теперь я расскажу о последнем этапе жизни завода Живаго, и прежде всего об обстоятельствах, при которых был куплен Вармик. Вирский, которому в то время принадлежал Вармик, был в хороших отношениях с Сахновским и частенько вечерком заходил к нему на чашку чая. Однажды он пришел к Сахновскому очень озабоченным и весь вечер был, что называется, не в своей тарелке. Наблюдательный хозяин не мог этого не заметить и спросил Вирского, в чем дело. Тот пояснил, что его денежные дела очень плохи, у него несколько векселей, которые пойдут в протест, и добавил, что, вероятно, ему придется расстаться с Вармиком. Сахновский высоко ценил Вармика и справедливо считал его великим производителем. Он тут же сказал Вирскому, что у него есть покупатель на лошадь, и поинтересовался ценой. Вирский запросил 12 000 рублей. Сахновский признал цену справедливой и просил Вирского в течение двадцати четырех часов не продавать лошадь.
На другое утро старик Сахновский, желая наверняка застать Живаго в магазине, поехал на Тверскую к десяти часам. Сергей Васильевич сидел в отдельной комнатке при магазине и… считал пуговицы. Перед ним на столе лежали кучи военных пуговиц, и он разбирал их. Это было любимое занятие Живаго. Приказчик тут же в почтительной позе стоял перед хозяином. Счет пуговиц – дело мелкое, и не миллионеру бы этим заниматься, но такова уж была у Живаго привычка, оставшаяся у него с детства, когда он этим занимался при покойном отце. Недаром говорится, что привычка – вторая натура. Аналогичный случай рассказал мне Г.Г. Елисеев: любимым занятием его папаши, который в то время был глубоким стариком и имел состояние в пятьдесят миллионов, было приехать в магазин и отпускать покупателям сыр, который он сам резал и взвешивал.
Живаго сердечно поздоровался со стариком Сахновским. После этого Сергей Алексеевич прямо взял быка за рога и рассказал, в чем дело. Живаго, который незадолго до этого просил Сахновского подыскать ему выдающегося производителя, поморщился и заявил, что цена высока. Сахновский был натурой непосредственной и человеком прямым, любил резать правду в глаза. Он стукнул своей клюкой и громовым голосом произнес: «Вот что, Серёжа, брось дурить, лошадь отдают задаром. Из-за тебя беру грех на душу: Вирский нищий, лошадь стоит сто тысяч, а мы берем ее за красненькую. Если сейчас же не купишь Вармика, забудь порог моего дома и не считай себя охотником и коннозаводчиком! Никто из вас не знает, что Вармик – лошадь великая и нет ему равных. Это второй Кряж! Купишь лошадь – придет успех и будешь знаменитым коннозаводчиком. Не купишь – разводи тихоходов, а я дам телеграмму Измайлову. Он купит Вармика для Дубровки, а вы все, кто проворонил лошадь, тогда себе пальцы искусаете от зависти». Живаго отступил: «Ну что рассердился, Серёжа (они друг друга называли не иначе как по именам), дай подумать». – «Думать нечего, – отвечал Сахновский, – брать надо лошадь!» – «Тоже сказал, второй Кряж! – возразил Живаго. – Много их, таких Кряжей… Лошадь резва, не спорю, и дала резвых. Да мелка и простовата». – «Яйца курицу не учат!» – отрезал старик Сахновский и грузно встал, чтобы ехать на телеграф и дать депешу Измайлову. Живаго вовремя спохватился, поблагодарил своего друга, сказал, что согласен, и на семь часов вечера назначил осмотр лошади на даче Сахновского.
Обрадованный старик вернулся домой и сейчас же дал знать Вирскому. В семь вечера приехал Живаго. Лошадь была показана, и Сергей Васильевич выторговал тысчонку, купив Вармика за 11 000 рублей. Напрасно Сахновский кричал на Живаго, чтобы он не торговался. Тот только головой махнул и пробурчал: «Не твое дело. Деньги плачу я, я и торгуюсь. А вы, дворяне, в этих делах не смыслите, оттого почти все и вылетели в трубу».
Так был куплен Вармик. Через три года старик Сахновский умер, но предсказание его сбылось: Вармик оказался великим производителем и даже затмил славу Кряжа. На ипподроме трехлетки от Вармика летели, в заводе Живаго была выдающаяся молодежь, а сам Сергей Васильевич торжествовал, брал куш за кушем за детей Вармика и сдувал пыль со своего знаменитого жеребца. Словом, Живаго стал знаменитым коннозаводчиком и этим всецело был обязан Вармику и Сахновскому. Однако сам он об этом быстро позабыл и любил в своей компании потолковать о том, как все проворонили Вармика и только он один, мол, его оценил и сумел купить. «А где был в это время Щёкин? Где был Бутович? – любил спрашивать Живаго и добавлял: – То-то и оно-то, все проспали, а еще знаменитые коннозаводчики!» Мало-помалу обожание Вармика у Живаго дошло до такой степени, что он о нем только и говорил, причем выходило так, что мы все простаки, а он один умный… Эта похвальба однажды вынудила меня добродушно сострить, и я прозвал Живаго «генералом от Вармика».
Я дважды видел Вармика в заводе Живаго, и один раз мне его показывали на езде.
Вармик 1.32; 2.18,1; 5.07,1 и 7.10,1 (Варвар-Железный – Волна), темно-гнедой жеребец, р. 1894 г., завода Н.И. Родзевича. Состоял производителем у Н.И. Родзевича, С.В. Живаго и А.А. Щёкина. Погиб после революции вместе со значительной частью щёкинского завода, оставшейся в Курской губернии.
Рекорды Вармика дают полную и исчерпывающую характеристику силы и резвости этой лошади. Рекорд 1.32 на версту был показан не в трехлетнем возрасте, а десяти лет в Козлове, а потому он не имеет того значения, как если бы был поставлен Вармиком в три года. Рекорд 2.18,1 на полторы версты, конечно, очень хорош и дает полное представление о классе лошади. Рекорд на три версты 5.07,1 совершенно неудовлетворителен и показывает, что Вармик был флайером. Вармик был резов, но не силен, и это перешло ко всему его потомству.