Масти Вармик был темно-гнедой, с некоторым вишневым оттенком. Он происходил от серого отца и серой матери, но вышел гнедым. Среди его предков явно преобладают серая и вороная масти, а гнедая встречается как исключение. Вероятно, гнедая масть позаимствована Вармиком от какого-то более отдаленного предка. Обратимся к иконографии этой линии. Мне принадлежит портрет кисти Сверчкова, исполненный им в 1860 году и изображающий знаменитого в свое время Пригожая. Масть Пригожая и масть Вармика – одного тона и оттенка. Степень родства Пригожая и Вармика такова: Вармик – сын Варвара-Железного, а Варвар-Железный – сын Гордой, Гордая – дочь знаменитой Грозы от Пригожая. Так что Вармик, по-видимому, унаследовал масть этого своего знаменитого предка.

Вармик 2.18,2 (Варвар-Железный – Волна), р. 1894 г., зав. Н.И. Родзевича

Быстрая (Варвар-Железный – Волна), р. 1895 г., вор. коб.

Рост Вармика колебался между тремя с четвертью и тремя с половиной вершками. Приблизительно этот же рост он передал громадному большинству своего приплода. Варвар-Железный, отец Вармика, был определенно крупной лошадью, его дед Пройда имел рост под пять вершков. Видимо, меньший рост Вармик получил от своей матери Волны, которая была дочерью Ветерка. Охотниковские лошади часто были мелки, и Ветерок не составлял исключения.

Голова Вармика была приятна, линия профиля имела незначительную выемку у носовой кости. Глаз был очень хорош и чрезвычайно живой, ухо тонкое и превосходно поставлено, затылок великолепный, и ганаш не тяжелый. Шея у жеребца была очень характерная: несколько мясистая, круто поставленная, с ясным гребнем поверху и не вполне безупречной линией снизу. Спина была превосходная, и верхняя линия (шея, спина, круп) очень плавная и приятная. Жеребец был широк, но неглубок. Плечо было с хорошим отвесом, но подплечье очень мало развито. Пясть была широка, но бабки небезупречны, а копыта плосковаты. Задние ноги были хорошо поставлены, но голень бедна. Жеребец был фризист, ногами сыроват и вообще телом лимфатичен, или несколько рыхловат. Ребра у Вармика было мало. Он не был длинен, но не был и короток (лучший его сын Барин-Молодой был определенно короче отца). При всех этих недостатках Вармик был хорошо связан и, несомненно, гармоничен. Когда он был в зените славы, им все восторгались.

Когда я впервые увидел портрет Пригожая, то воскликнул: «Да ведь это Вармик!» Присмотревшись, я, конечно, увидел, что Пригожай глубже и эффектнее, но сходство было большое. Я показал портрет Пригожая Э.Н. Родзевичу, который, естественно, лучше других знал самого Вармика и его детей. Родзевич приехал в Прилепы вместе с В.О. Виттом. Я показал им портрет Пригожая, и они оба, не зная, какая изображена лошадь, в один голос заявили: «Как много общего с Вармиками!» Причем Родзевич усиленно просил меня уступить ему этот портрет, чего я, конечно, не сделал. Покачивая в раздумье головой, Витт заметил: «Так вот в кого вышел Вармик. Как это интересно! Только теперь я вижу, какое значение имеют все эти собранные вами портреты знаменитых рысаков». Я считал и считаю, что при создании Вармика ген Пригожая получил доминирующее влияние и Вармик через много поколений повторил его.

С Вармиком к заводу С.В. Живаго пришел серьезный и значительный успех. Вармик привел, так сказать, все приплоды к одному знаменателю, создал классных лошадей, дал много резвых. Лошади завода Живаго получили определенный тип, большую известность, а сам Живаго стал знаменитым коннозаводчиком. Именно в это время в его заводе родились лучшие лошади: Небось 1.33,3, Варавва 1.33 и 2.15,3, Вариант 1.34,3 и 2.20,1, Зодиак 1.35,1, Вахлак 1.39,1, Верняк 2.25,1, Пусти 2.23,3, Варнак 1.35 и 2.17,1, Вьюн 2.22, Тревога 2.25,5, Тайга 2.22¹/₄, Ваграм, Чуткая, Вероник и другие. Казалось, что завод Живаго, ставший на ноги, будет долго существовать, но владельца завода постигла тяжелая и неизлечимая болезнь, заставив его подумать о том, чтобы удалиться на покой.

Остановлюсь здесь на симпатичной и крайне интересной личности Николая Семёновича Тихомирова, который был до известной степени создателем этого завода. В то время, когда я познакомился с ним, Н.С. Тихомиров был человеком весьма почтенных лет. Это был седой как лунь старик, коренастый, с большой окладистой бородой и шапкой серебряных волос. Лицо у него было простое, но очень приятное. Держал он себя с достоинством, был несколько медлителен и говорил спокойно, как бы обдумывая каждое слово. Он, несомненно, обладал красноречием, был очень умен и наблюдателен. Одевался он скромно: носил картуз, высокие сапоги и косоворотку, поверх которой надевал пиджак, застегнутый на одну верхнюю пуговицу. Человек этот вышел из народа и своим положением, знаниями и небольшим состоянием был обязан только себе, своему трудолюбию, настойчивости, желанию работать и учиться. Тихомиров пользовался громадным авторитетом в наезднических кругах, хорошо знал дело наездки рысака и все тонкости призовой езды. Имя его некогда было весьма популярно также среди коннозаводчиков и охотников, но потом его мало-помалу забыли.

В свое время широкую известность Тихомирову принесло его сочинение «Рысак, его выдержка, выездка и подготовка на приз». Это сочинение впервые появилось в 1879 году и было издано самим автором. Книжку читали с большим интересом. Написанная своеобразным, но хорошим языком, она заключала в себе ряд ценных и весьма интересных сведений. Книжка была издана в типографии И.И. Родзевича, старшего брата знаменитого коннозаводчика Н.И. Родзевича. Второе издание книги Тихомирова вышло в 1883 году и было посвящено графу И.И. Воронцову-Дашкову. Оно было несколько дополнено и переработано. Разумеется, теперь данные о выдержке и езде, которые относятся ко времени, когда наши рысаки ехали еще в простых дрожках, устарели и особого интереса не представляют, но в книге Тихомирова есть и другие сведения – например, о заводе М.С. Мазурина, о некоторых знаменитых наездниках, старинных кучерах и прежних известных рысаках, – и поныне имеющие большую историческую ценность.

Тихомиров много видел на своем веку, был человеком больших знаний и опыта, а потому я решил расспросить его о прежних лошадях, главным образом о мазуринских рысаках, так как сведения о заводе Мазурина очень немногочисленны и отрывочны (даже опись его никогда не была напечатана). А Тихомиров по своей прежней службе у Мазурина хорошо знал этот знаменитый завод. Во время обеда, к которому Тихомиров по моей просьбе был приглашен, я приступил к делу и стал расспрашивать старика. Тот охотно согласился удовлетворить мое любопытство, но совершенно неожиданно для меня запротестовал Живаго. «Давайте говорить, – сказал он, – о современных лошадях, а после обеда я лягу соснуть, а вы побеседуете с Николай Семёновичем о старине. Я сам много раз слышал рассказы Николая Семёновича и кое-что даже записал. Вам, конечно, они будут интересны».

Мы подчинились просьбе хозяина. Живаго был превосходный рассказчик. В этот же день он был в ударе и немало сообщил интересного о том, как он начал охоту, как купил своих первых лошадей, сколько выпил красного вина и сколько провел бессонных ночей за беседой с Малютиным, прежде чем купил у него четырех кобыл. Довольные друг другом, мы засиделись бы за послеобеденным кофе очень долго, но решили, что давно пора дать хозяину соснуть.

Живаго отправился на боковую, а я опять приступил к Тихомирову с расспросами. «Давайте пойдем в лес, – предложил Николай Семёнович. – Здесь жарко и душно, а там свежо и прохладно. Я вырос в Московской губернии, люблю лес; мы там посидим в прохладе, послушаем птиц, полюбуемся природой и потолкуем о старине». Я охотно согласился, взял свою записную книжку и карандаш, и мы отправились в путь. Миновали конюшни, прошли мимо птичника и по узкой тропинке вступили в лес. Везде тень и тишина, нас тотчас же охватило особое настроение. Это был не бор, а именно лес, разные породы дерев беспорядочно росли по сторонам. Минут пятнадцать-двадцать мы шли по лесу и наконец достигли поляны. Здесь мы уселись и некоторое время молчали. Затем Тихомиров снял картуз, поудобнее уселся, а я вынул записную книжку.

«Я прослужил сорок лет у Митрофана Сергеевича Мазурина, – так начал говорить мой собеседник, – но о том, как велся и как образцово был поставлен этот замечательный завод, а равно и о самом Мазурине я рассказывать не буду, так как писал об этом в своей книге “Рысак”. Расскажу только про мазуринских лошадей».

Однако я просил Тихомирова сообщить мне прежде всего о себе, на что старик охотно согласился.

«Я родился в Московской губернии и был сыном ткача, который служил на Реутовской мануфактуре купцов Мазуриных. Отец мой пользовался расположением хозяина, а потому я мальчиком был взят в контору. Там я пробыл десять лет, научился хорошо грамоте и видел много именитых торговых людей того времени и их доверенных, бывавших по делам в мазуринской конторе. Словом, там я набрался ума-разума и отшлифовался. Читать я любил с детства и все свободное время проводил за книжкой. Другая моя страсть были лошади. На это обратил внимание Митрофан Сергеевич, и я по его предложению и по своей охоте перешел на конный завод. По наезднической части я был выучеником Александрова, а по заводской – Митрофана Илларионовича Крылова, который заведовал конным заводом Мазурина. Крылов был выдающийся знаток заводского дела и пользовался уважением коннозаводчиков и охотников. Ему так доверяли, что многие покупатели приобретали лошадей у нас заглазно: присылали прямо письмо, что, мол, нужна для такого-то дела лошадь. И Крылов посылал. Не было случая, чтобы лошадь не понравилась и ее вернули. Крылов готовил меня в свои преемники и всем со мною делился. Тогда же под его диктовку я записал многое относительно заводского дела, что потом вошло в мою книгу. Также учил меня англичанин, который одно время служил у нас при заводе. Ему я многим обязан. По-русски он сначала не говорил, но потом подучился. Он так умел обласкать лошадей, что те выходили на его голос, а самого строптивого жеребца он выводил на простом недоуздке, и тот не бесился. У этих людей было чему поучиться, и я многим обязан им.

Когда Мазурин задумал познакомить французов с орловским рысаком и открыть новый рынок, он послал меня во Францию с рысаками, и потом я всегда ездил туда с ними и удачно вел там дело. У Мазурина был в Париже свой дом, но при доме конюшен не было, и мы снимали конюшню в другом месте. Мазурин ежегодно в течение ряда лет отправлял лошадей во Францию в полуторагодовалом возрасте, и там они продавались по 400 рублей голова в голову. Раскупали их охотно, и немало мазуринской крови вошло в породу французского рысака. Тогдашние охотники из зависти относились недоброжелательно к таким отправкам рысаков во Францию, и были даже выступления в печати против Мазурина, где говорилось, что он это делает потому, что добивается от императора французов почета и ордена. Это была ложь и клевета. Не такой был человек Мазурин. Владелец фабрики, где работали три тысячи человек, миллионер, друг многих знаменитых людей в России, просвещенный, гуманный, добрый и при этом человек государственного ума. Не понимали и не умели оценить в наших коннозаводских кругах Мазурина, а во Франции его знали и уважали, пожалуй, больше, чем в России…

Частенько я бывал на бегах, знакомился и беседовал со знаменитыми нашими наездниками, особенно был дружен с Кочетковым, отцом нашего теперешнего наездника. У наездников я стремился узнать все, что касалось езды и призовой работы. Бывало, что-нибудь интересное узнаешь или выпытаешь, придешь домой вечером и сейчас же запишешь в тетрадку. Так собирал я материал для книги, а остальное дополнил своими знаниями и опытом. Если помните, в предисловии к первому изданию у меня есть фраза, которую я помню наизусть: “А между тем каждая специальность должна иметь свою литературу, как для того, чтобы дать возможность всякому, занимающемуся этой специальностью, совершенствоваться в ней, так и для того, чтобы ознакомлять подробно со всеми своими отраслями желающих впервые заняться ею”. Эту фразу я оттого так хорошо помню, что ее собственноручно написал и вставил в мое предисловие Мазурин. Он интересовался моей работой и всячески меня поощрял. Да, выдающийся был человек покойный Митрофан Сергеевич, такие, как он, нечасто родятся…

Когда умер Мазурин, сын его, Константин Митрофанович, был малолетним, а потому опекуны и продали завод. Мазуринский завод в полном составе купил в 1880 году П.Г. Миндовский. Я оказался не у дел, и так как имел небольшой капиталец, нажитый честным трудом, – ведь прослужил я у Мазуриных без малого сорок лет, – то я и удалился на покой. А вот теперь на старости лет опять служу: потянуло меня к лошадям, к родному делу, да и Сергей Алексеевич Сахновский уговорил меня идти к Сергею Васильевичу и поставить у него дело по-настоящему. С Сергеем Васильевичем мы сошлись, работать он мне не мешает, относится ко мне как к отцу родному. Тут, видно, придется и умереть…»

После этого рассказа я просил Тихомирова поделиться воспоминаниями о лучших мазуринских лошадях. Тихомиров рассказал мне следующее: «Лебедь 7-й состоял производителем у М.С. Мазурина, потом был продан П.А. Мазурину. Это была вороная четырехвершковая лошадь, очень широкая и при этом сухая. Энергии у жеребца была масса. Он был очень резов, но не мог обнаружить всей своей резвости вследствие чрезвычайно строптивого характера. Ездил на нем в свое время Кочетков, который тогда служил у Н.И. Ершова. Лебедь 7-й отличался громадной силой, а потому во все время своего пребывания в заводе ежедневно возил в город Клин П.А. Мазурина. От завода до Клина двенадцать верст, стало быть, Лебедь 7-й делал ежедневно двадцать четыре версты, а в то время он был уже не молод. Возвращался он из этой поездки бодрым и свежим – удивительной силы была лошадь!»

Эти данные о Лебеде 7-м крайне интересны, потому что сей жеребец оказался выдающимся производителем. Он дал призовых Соболя, Шалуна, Крутого и Резвого, выигравшего Императорский приз в Санкт-Петербурге в 1868 году. Крутой – отец Крутого 2-го, рекордиста своего времени и победителя Императорского приза. И старый Крутой, и его сын Крутой 2-й оказались замечательными производителями: Крутой прославился в заводе Терещенко, а Крутой 2-й дал такого производителя, как Нежданный, от которого родился рекордист и победитель Императорского приза Недотрог, производитель в моем заводе. Современный рекордист Ловчий 2.15,7 (четырех лет) – родной внук Недотрога, так как происходит от его сына Кронпринца, также выигравшего Императорский приз. Сила у лошадей этой линии громадная, и этим они, по-видимому, обязаны своему предку Лебедю 7-му.