Сорванец – серый жеребец, р. 1866 г., завода Н.И. Ершова, от Любимца 6.15 (три версты) завода И.Н. Дубовицкого (Горюн 5.40 – Любка) и Метлы того же завода (Приятный – Змейка). Рекорды 5.14; 8.13 (четыре с половиной версты).

Сорванец был выдающимся призовым рысаком своего времени, одним из тех, что способствовали славе Г.Г. Волкова, известного московского банкира, спортсмена и охотника. Беговая карьера Сорванца началась в Москве в 1870 году. Он выиграл тогда два приза и показал небывалую по тем временам для четырехлетка резвость – 5.21 (три версты). В течение следующих четырех лет лишь два рысака на московском бегу в том же возрасте ехали резвее его: Крутой 2-й (тоже сын Метлы) и Безымянка. Особенно значительны были секунды Крутого 2-го – 5.17.

Зимой 1871 года Сорванец бежал всего два раза и оба раза выиграл. Летом 1871-го он пробежал один раз и опять выиграл (5.32 и две перебежки в 5.24 и 5.33), причем по очень грязной и тяжелой дорожке. Зимой 1872 года Сорванец снова выигрывает два приза, а летом того же года блистательно завоевывает Воейковский приз (5.14 и две перебежки в 5.22 и 5.26). Секунды 5.14 останутся его предельными секундами резвости. Зимой 1873 года Сорванец бежал всего лишь раз, но за проскачку был сведен. Летом он также ничего не выиграл, хотя и состязался с такими лошадьми, как Грозный князя Оболенского и Усердный А.И. Ознобишина. Наконец, зимой 1874 года Сорванец выступил дважды и оба раза стал победителем. Показанная им тогда резвость 5.32 для зимнего бега с крутыми заворотами замечательна, лишь один знаменитый Колдун в 1863 году был на зимнем бегу в Москве резвее на одну секунду. Вскоре после этого бега Сорванца купил Афанасьев, и весной жеребец ушел в завод. Афанасьев сделал очень ценное приобретение.

Происхождение Сорванца чрезвычайно интересно и заслуживает рассмотрения.

Мне кажется, что комментарии к этой родословной излишни. Совершенно ясно, что Сорванец явился продуктом родственного скрещивания, он имел инбридинг на Горюна и весьма сильные течения крови шишкинского Безымянки. Горюн наложил сильный отпечаток на своего внука. Лодыгин в 1874 году писал: «Как говорят, Сорванец напоминает своего знаменитого деда Горюна!» В то время еще были живы коннозаводчики и охотники, которые помнили Горюна. Однако нельзя забывать, что родословная Сорванца украшена и другими прекрасными именами. Я имею в виду Горностая, Полкана И.И. Барыкова и Метлу. Горностай – родной дед Метлы, и к его имени нет надобности добавлять какие-либо хвалебные эпитеты. Барыковский Полкан приходится дедом Любимцу – отцу Сорванца. Этот Полкан был очень интересной лошадью и бежал в Москве с большим успехом. Владелец Полкана И.И. Барыков был очень богатый человек и, по-видимому, большой оригинал. Недавно в книжке Никольского «Старая Москва» (Ленинград, 1924) я нашел об этом человеке следующие строки: «…дом стоит на месте жилища богатого помещика И.И. Барыкова, устраивавшего во время гуляний под Новинским особые званые обеды с генералами, которые по окончании обеда рассаживались на балконе барыковского дома и любовались гуляньем, а гуляющие могли в свою очередь наслаждаться выставкой московского генералитета. В дурную погоду генералы экспонировались у окон дома».

Третье имя в родословной Сорванца, на котором я хотел остановиться, – Метла. Эта кобыла, бесспорно, принадлежала к числу самых замечательных заводских маток орловской рысистой породы. Прожив свыше 20 лет, Метла дала девять жеребят, из которых восемь появились на ипподроме. Если принять во внимание время деятельности этой кобылы, подобный результат не имел прецедентов. Из всего ее приплода лишь один жеребчик, проданный в езду, не появился на ипподроме. Все остальные не только бежали, но и показали высокий класс. Ее сын Резвый выиграл Императорский приз в 1868 году в Санкт-Петербурге; Соболь блестяще начал свою призовую карьеру и был, по общему уверению, класснее Резвого, но пал на старте своей беговой карьеры. Дочь Метлы Змейка выиграла крупнейший приз для кобыл – приз Мейендорфа. О том, что представлял собой Сорванец, я уже говорил. Но лучшим сыном Метлы был знаменитый Крутой 2-й, потомки которого и сейчас украшают собою российские ипподромы.

Лодыгин в своей газете так описал нам формы Сорванца: «Хотя Сорванец имеет несколько тяжеловатую голову и коротковатую шею, но в остальном сложен замечательно правильно, спина его безукоризненно хороша, и… корпусом он, как говорят, напоминает своего знаменитого деда Горюна». Я могу судить о Сорванце по двум изображениям – портрету кисти Чиркина, исполненному до 1874 года, и фотографии. Снимок с портрета был помещен в «Газете коннозаводчиков и любителей лошадей» и отдельно издан в виде литографированного портрета. Кроме того, сохранилась фотография Сорванца, где он уже белый, в то время как на портрете Чиркина он светло-серый в яблоках, с более светлой гривой и хвостом. По поводу портрета Сорванца в «Газете коннозаводчиков…» за 1874 год были следующие строки: «На днях мы любовались его портретом, писанным с натуры масляными красками художником А.Д. Чиркиным, специально посвятившим себя этого рода живописи. Один богатый одесский негоциант заказал г-ну Чиркину написать для него коллекцию замечательнейших типов русских лошадей, предоставив выбор их на волю г-на Чиркина, и портрет Сорванца войдет в эту коллекцию в числе наших призовых рысаков».

Между портретом Сорванца кисти Чиркина и портретом Варвара (Колюбакина) кисти того же художника очень много общего, только Варвар миниатюрнее. Это крайне интересно отметить, так как оба жеребца – внуки Горюна.

О формах Сорванца мы имеем исчерпывающие данные. Как в прежнее время, так и теперь охотники и коннозаводчики не любят, когда говорят о недостатках их лошадей, если таковые имеются. Переписка же коннозаводчиков часто проливает свет на дефекты лошадей. О Сорванце имеются крайне интересные данные в письме С.Д. Коробьина к смотрителю своего завода, почтенному А.М. Быкову. Приведу выдержку из этого письма: «В Москве прошу тебя, любезный Алексей Максимович, исполнить следующие поручения… побывай у Гаврила Гавриловича Волкова, кланяйся ему от меня и спроси, имел ли его Сорванец (белый, завода г-на Ершова) шпат или шпатил». Далее Коробьин делает распоряжение осмотреть другого Сорванца, завода Черкасского, и дает подробную инструкцию, как это сделать. Письмо заканчивается следующими характерными строками: «…и спроси как будто от купца Бабёнышева, случает ли Сорванец у них в заводе и есть ли приплод». Тут речь идет уже о другом Сорванце, но примечательно, что Коробьин, заинтересовавшись какой-либо лошадью, вынужден был ее торговать от третьего лица, иначе спросили бы ни с чем не сообразную цену. Для нас, однако, представляет интерес сейчас лишь первая часть письма. Из нее можно заключить, что до Коробьина дошел слух, будто у Сорванца был шпат. Это ново, и в спортивной литературе об этом не было никаких сведений. Что ответил Волков Коробьину, мы не знаем, но знаем, что Коробьин так и не купил для своего завода Сорванца. Весьма возможно, что и преждевременное окончание карьеры Сорванца было вызвано тем, что он начал шпатить.

Благодаря добросовестности полковника Резанова, управлявшего в 1870-х годах Тамбовской заводской конюшней, мы знаем цену, за которую Волков продал Сорванца Г.А. Афанасьеву. В 1874 году Резанов представил в Главное управление государственного коннозаводства «Сведения об искупленных производителях г.г. коннозаводчиками в свои заводы Тамбовской губернии». О Сорванце он сообщает: «…куплен в Москве за 2100 руб. с проводом до Тамбова почетным гражданином Григорием Артамоновичем Афанасьевым». Указана не просто цена, а цена с проводом! Эти 2100 рублей очень характерны для купца. Ясно, что эти сведения дал лично сам Афанасьев. Барин, тот бы показал: за Сорванца уплачено 2000 рублей, а расходы по проводу – это, мол, другая статья. Купец рассуждал иначе: товар (Сорванец) пришел на место в Сампур и обошелся в 2100 рублей.

Если принять во внимание класс, происхождение и формы жеребца, он должен был бы стоить от четырех до шести тысяч рублей. Волков, видимо, имел основания продать его так дешево и, очевидно, спешил с ним расстаться. Быть может, письмо Коробьина и проливает достаточный свет на эти основания.

Сорванец как заводской жеребец не сумел создать ни одного классного сына, достойного представителя своей линии. Он дал Машистого 5.33, хорошую лошадь и только. Остальные его сыновья – Соперник 5.39¹/₅, Быстролёт 5.55²/₅, Коралл 2.45 и другие – были тише и никакого класса не имели. Но Афанасьев чрезвычайно ценил Сорванца, он оставил в заводе его сына Машистого и широко им воспользовался как производителем. По словам И.Г. Афанасьева, Машистый был очень хорош по себе, но мельче отца. Среди 19 призовых лошадей, которых дал Сорванец, было 7 жеребцов и 12 кобыл. Сорванец давал лучших кобыл, чем жеребцов, и его дочери были резвее, чем сыновья. Лучшей его дочерью стала Потеря 5.01, классная кобыла, мать рекордистов Пылюги и Слабости. Не менее резвы и хороши были его дочери Лава 5.18 ¹/₂, Любушка 5.26, Пастушка 5.39, Стрелка 5.38. Кровь Сорванца и сейчас имеет значение не только в орловском коннозаводстве, но и в метисном. В последнем исключительно через детей Потери.

Лучший сын Сорванца Машистый бежал на все дистанции – две, три, четыре и четыре с половиной версты, но преимущественно в провинции. Поступив в завод, он оказался успешным производителем: дал 25 призовых лошадей, выигравших свыше 45 000 рублей. Если Сорванец давал лучших кобыл, чем жеребцов, то Машистый, у которого было менее выражено влияние его матери Машистой (да ее и сравнивать нельзя было с Метлой, матерью Сорванца), давал лучших жеребцов, чем кобыл. Сын Машистого Вестник оказался выдающейся лошадью и выиграл 22 533 рубля. Показали хорошую резвость Ларчик, Лентяй, Укор и другие. Лучшей дочерью Машистого стала Победа 5.20¹/₅. Кровь Машистого была весьма распространена в заводе Афанасьева, она текла в 10 кобылах завода – в Ухватке, Тосе, Тамаре, Ледяной, Пагубе, Победе, Паутине, Тайне, Прелестнице 2-й и Комете.

Интересно посмотреть, какие кобылы в заводе Афанасьева оказались лучшими, какие из них образовали свои гнезда и от каких маток-родоначальниц происходили те 16 кобыл, которых я видел в 1908 году. Говорю 16, а не 17, потому что одна (Москва) происходила из завода М.С. Синицына.

Впервые опись завода И.Г. Афанасьева была напечатана Лодыгиным в 1874 году. В ней указан приплод с 1861 года, а завод был основан в 1859-м. В описи завода (Зав. кн. рус. рысаков. Т. VIII) упоминается потомство кобылы Досадной завода П.И. Вырубова, которая дала Степенную, мать Могучей. От Могучей родилась Краля, мать Кокетки. Таким образом, в первую опись афанасьевского завода не была внесена Досадная, приплод которой впоследствии так прославился. Далее в описи, напечатанной Лодыгиным, мы видим кобылу Усердную, р. 1861 г., от Злобного И.Д. Ознобишина и Беглянки того же завода. Усердная родилась уже у Афанасьева, а ее мать Беглянка в описи не показана. Очевидно, дав Усердную, кобыла либо пала, либо была продана, либо выбракована. Здесь могла иметь место и небрежность или же купеческий расчет, ведь Лодыгину надо было платить за публикацию информации о каждой матке по рублю. Таким образом, следует иметь в виду, что полная опись завода Афанасьева никогда не была напечатана.

В описи завода Афанасьева значится 41 кобыла. Из них 13 были заводов Д.П. и Д.Д. Голохвастовых, 10 дочерей этих кобыл получили заводское назначение. То есть 23 кобылы, больше половины маточного состава, были голохвастовские. Четыре кобылы были Хреновского завода. Семь их дочерей и две внучки, родившиеся у Афанасьева, значатся заводскими матками. То есть в хреновскую группу входило 13 кобыл. Одна кобыла, Лёгкая, была завода князя Н.А. Орлова, три ее дочери получили заводское назначение. Одна кобыла, Беглянка, была завода И.Д. Ознобишина, ее дочь Усердная получила заводское назначение. И наконец, еще одна кобыла, Досадная, была завода П.И. Вырубова. Она дала у Афанасьева от Быстролёта кобылу Степенную, мать Могучей, бабку Крали, прабабку Кокетки.

Этот первый подсчет открывает интересное явление: 4 хреновские кобылы создали 7 маток в заводе Афанасьева, тогда как 13 голохвастовских кобыл дали только 10. Продуктивна заводская работа подовской Лёгкой, потомство которой будет играть роль в афанасьевском заводе до самых последних дней его существования. Потомство ознобишинской кобылы не переживет ее саму, зато из семьи вырубовской Досадной выйдет Крепыш.

Весьма интересно сравнить эти данные с данными 1908 года. Здесь цифры еще более показательны: 16 афанасьевских заводских маток в прямой женской линии происходили от голохвастовских кобыл (5) и хреновских (3), от подовской кобылы (3) и вырубовской (5). Таким образом, обширное голохвастовское гнездо, вошедшее в состав афанасьевского завода, постепенно таяло. Одна голохвастовская Тёлка смогла образовать гнездо такой силы и такого значения, что оно просуществовало в течение всей долгой жизни завода. Приведенные данные подтверждают мое предположение, высказанное в «Этюде о Бычке»: повальное увлечение Бычками, а стало быть, и голохвастовскими лошадьми было недостаточно обоснованным, оно принесло скорее вред, чем пользу орловской рысистой породе. Следует все же заметить, что если количественно голохвастовское гнездо утеряло свое первенствующее значение в афанасьевском заводе, то качественно оно стояло очень высоко.

Превосходна оказалась заводская деятельность вырубовской Досадной. Только одна кобыла завода Вырубова вошла в состав афанасьевского завода, но ее гнездо просуществовало 59 лет! И из этого гнезда вышел Крепыш! Это гнездо к 1908 году имело пять представительниц, то есть столько же, сколько имелось в заводе от всех многочисленных голохвастовских кобыл. Наконец, что особенно важно, это гнездо и сейчас имеет значение, ибо две его представительницы украшают Прилепский завод.

Остается сказать про трех заводских маток, происходивших от хреновских кобыл, а также про трех заводских маток, происходивших от подовской кобылы. Интерес заключается в том, что из четырех вошедших в состав завода старика Афанасьева хреновских кобыл уцелело только потомство Воли и Лихой. Воля была дочерью Визапура 3-го, Лихая – его внучкой. Что же касается подовской кобылы Лёгкой, то она была дочерью Мальги от того же Визапура 3-го. Комментарии излишни.