– Хорошо, – ответил Бог на этот еще не заданный, но предвидимый запрос своих любимых тварей. – И создал время.
А что, Вы не думаете, что любой ангел и человек, познавший хоть что-то о своем Творце, разделял бы чувства и мысли такой молитвы? Если кто-то ответил Богу любовью, разве не желал бы он быть в этой любви вечно, чтобы его свобода перестала хотя бы быть колебанием между добром и злом, между покорностью и бунтом непослушания. Какой безумец желал бы, чтобы его испытание на добродетель и верность длилось бы вечно? Да еще и с неизбежным риском?
Бог это знает. И пошел твари навстречу. Дал испытательный срок. Тварный мир стал временным, заключенным на отрезке между началом и концом. Слава Ему за это снисхождение!
Итак, вечная любовь проверяется и закрепляется временным испытанием. Это же хорошо! Разве можно выдвигать Богу претензии за создание вечной любви и за временное испытание? Что еще мог сделать Бог и не сделал? Любовь без свободы невозможна, мы с этим вроде бы уже согласились. Но мало того, Бог вечную любовь даровал с временным испытательным сроком. Куда еще ближе навстречу к твари?
Жених и невеста тоже не желают проверять свои чувства бесконечно долго. Они тоже стремятся променять свою свободу на счастье. Это именно обмен. Супруги далеко не так свободны, как неженатые. Вступив в брак, они взаимно связывают себя обязательствами, и уже никак не могут себе позволить жить так, как до брака. Это касается и работ, и знакомств, и досугов, и особенно, конечно же, – чувств. Драгоценная серебряная монета свободы меняется на золотую монету счастья. И новобрачные рады такому обмену, они желали бы поскорее оставить свою свободу, которая является огромной, но лишь относительной ценностью. Чтобы эту ценность сменять на абсолютную.
Такого же обмена хочет и Бог от человеческой души, и душа от Бога. Свобода относительна, а любовь Божия абсолютна. Они взаимно обусловливают друг друга, но по ценности они не равны.
Испытания не прошли
Люди не прошли этого временного испытания на вечную любовь. Именно это и случилось в Эдемском саду.
Рассказ о райском древе мы понимаем буквально: было древо, была заповедь Божья, было искушение и грехопадение. Но, понимая все это буквально, мы не утверждаем, что нам ясны психологические тонкости этого рассказа. Измена Богу была внутренней. Люди имели какой-то комплекс чувств и мыслей до искушения, в самой борьбе с ним и после поражения. Внутренний мир наших прародителей Библия не раскрывает. Она рассказывает эту психологическую повесть очень по-детски.
В своем замечательном романе “Переландра” Клайв Льюис постарался восстановить это психологическое состояние первобытной невинности людей. Показал он и “аргументы искусителя”. Его роман не повторяет сюжет Бытия, но, во всяком случае, он дает возможность оценить библейский рассказ очень серьезно. Духовный мир Адама и Евы весьма сложен. Библия показывает лишь очень внешний и пунктиром набросанный сюжет, за которым стоят очень серьезные внутренние, духовные реалии.
Адаму была поставлена задача: делать и хранить рай. Церковные учители единодушны: речь не шла об агротехнике. Эта задача была, скорее, внутренней, духовной, ангельской, соответствующей не нашему миру, а будущему веку. Возделывать такой рай можно было лишь пребыванием духа в Боге. Вот именно это Адам, похоже, и оставил. А вкушение запретных плодов стало лишь чисто внешним следствием.
Так же и попытка укрыться в кусты от Божьего призыва показывает лишь внешнее и мелкое выражение кое-чего гораздо большего и внутреннего. Внутренний мир прародителей изменился самым коренным образом, а внешнее поведение могло выразить это лишь очень поверхностно.
Как некое конечное объяснение супругов при разводе может быть достаточно сухим, сдержанным и кратким, и оно не скажет ничего о той огромной буре самых разных чувств, которую они пережили. Что-то подобное, вероятно, было и здесь. Развалился высокий союз прекрасной любви. В землю тело Адама уйдет еще через девять веков, но сейчас в небытие уходят драгоценности гораздо большие: любовь, радость, невинность – такие, которые мы совершенно не в силах сейчас себе представить.
Объяснение в суде проходит без скандала и особых эмоций. Слезы и воздыхания отчасти позади, но больше – впереди. А пока перед нами на бумаге лишь записан приговор.
И по этому приговору наш земной мир приговаривается к космической катастрофе. Хотя материальных предпосылок к этому вроде бы нет. Это – тяжелое искушение для нашего разума и чувства. Малорелигиозному человеку рассказ книги Бытия кажется каким-то пустяком, который невозможно воспринять всерьез. Но так у людей получается лишь потому, что огромный мир человеческих переживаний и глубокой внутренней деятельности они не желают поставить выше материального мира, в котором все – весомо, грубо и зримо. На самом же деле мир устроен иначе.
Видимый мир служил оболочкой для внутреннего мира. Внутренний мир в умах и сердцах первых людей управлял отношениями Творца со всей тварью.
Подумать только: мысли и чувства двух человек управляют всей вселенной! Но, строго говоря, что здесь странного? Если сам Творец существует вне пространства и времени. Протяженность и масса – не те категории, которые можно к Нему приложить. Про Него нельзя спросить: Он большой или маленький? А в сущности своей Он есть Любовь. Наверное же, и сотворенная любовь для Него могла быть главной целью всей затеи с творением! Тем более что это и главная проблема. Растянуть галактики на мегапарсеки и световые годы – это для Всемогущего не сложно. Сложнее сделать то, что стоит на грани Его всемогущества. Попробуй-ка создать любящее существо, которое должно любить свободно. Побуди к любви того, кого принципиально нельзя к этому принудить! Это дело лежит возле самой двери в страну логических абсурдов, возле которой мы уже погуляли, и куда Бог действительно не может зайти. А пространство нашей вселенной, сорок порядков в макромир, сорок порядков в микромир, парсеки туда, ангстремы сюда – это все пустяки для Творца в сравнении с любовью сотворенного существа.
Красивая штуковина – вселенная с вертящимися газовыми шарами. На снимки с аппаратов НАСА залюбуешься. Но для Всемогущего все это не ценнее, чем узоры на стекле в морозное утро. Он занялся такой забавой в творении, которая поистине достойна Его самого. Человек и его сотворенная любовь – вот штука, поистине стоящая на самой грани Божьего всемогущества. За этой гранью начинается страна невозможных вещей и действий.
Действительно, человек – это тварь на грани фантастики, в самом прямом (даже онтологически пугающем) смысле слова. Ты и я – на грани фантастики. Тварь, всецело зависящая от Творца, над вершиной и пропастью творения – и одновременно, тварь, свободная от Него.
Тварь, призываемая к любви, – и не понуждаемая к ней. Одной ногой над пропастью небытия. Дальше лежит онтологически невозможное: принужденная любовь или абсолютная свобода, то есть, как мы видели, именно небытие, в самом прямом смысле.