Девчушек посадили отдельно от меня, среди постоянных сотрудников. Они пытались приходить ко мне в лабораторию, чтобы выяснить всякие производственные вопросы, но моё рабочее место вовсе не приспособлено для посещений. Да и мерзли они ещё сильнее моего. Приходилось мне навещать их в «запретной зоне», то есть в их кубиках. Но незаметно пройти по конторе невозможно. Через неделю-другую меня вызвали на ковер.

«Ковёр» принадлежал агентству, имевшему статус придворного в СуперМэйле. Весь найм и консультантов, и постоянных сотрудников шел через них. Формально я являлся сотрудником агентства и зарплату получал от них. За консультантами от агентства присматривала щуплая блондинистая лесбиянка Синди. Она тоже водила экскурсии по компании и включала меня в процесс обмена рукопожатиями. Разговор начался с непрезентабельности моего пледа, потому что ей пару раз задавали вопросы на этот счет. Неплохо бы, говорит Синди, тебе в куртке сидеть. Потом перешли к тому, что вместо того, чтобы делом заниматься, я торчу в чужих кубиках или вишу на телефоне. Насчёт телефона никто на меня не настучал. Просто, когда проходишь по коридору, то через стеклянную дверь хорошо виден и я, и телефон. Пытаюсь ей вежливо объяснить, что я просил и от телефона, и от кондиционера пересадить меня подальше. А с девочками занимаюсь потому, что мы в одной бригаде, нам надо координировать работу, чтобы избежать дублирования. Синди меня внимательно выслушала и завершила разговор в таком ключе, что координировать работу постоянных сотрудников не моя забота. А если я дальше буду снимать трубку, то какие-то страшные вещи со мной случатся, причем непонятно какие.

Весь мой предшествующий опыт работы в четырех американских компаниях, включая очень большие, протестовал против того, что происходило в СуперМэйле. Это был какой-то странный заповедник. Или дурной сон. Казалось, вот проснешься сейчас, и исчезнет весь этот бред, как наваждение.

Спустя приблизительно месяц после моего прихода в СуперМэйл я встретил на выходе из здания Гошу Рогожина. Гоша, в сущности, историческое лицо. Если я, как основатель первой школы тестировщиков, могу назвать себя, растопырив пальцы, «отцом русского тестирования», то Гошу в этом смысле можно считать его повивальной бабкой.

Гоша работал программистом на другом этаже, в совершенно другом отделе. Чтобы попасть на их этаж, не только моего куцего пропуска недостаточно. Не все постоянные сотрудники могли отомкнуть входную дверь. Чтобы зайти к Гоше, впоследствии мне приходилось сначала ему звонить, чтобы он подошел и открыл мне дверь.

Короче, встретил я Гошу, и пошли мы вместе пообедать, а заодно о жизни побеседовать. Где-то с годик мы не виделись. Договорились до того, что в компании бардак и народ не зря уходит. Гоша, со своей стороны, сделал поправку: уровень бардака у программистов меньше, чем у тестировщиков. То есть в их отделе бардака намного меньше, чем в нашем. Я поправку принял и говорю ему: «Слушай, Гош! А чего это так выходит, что, где мы с тобой вместе ни окажемся, там компания гибнет? И первая наша контора, и вторая. По разным причинам, конечно, но обе накрылись. Да и эта, смотри, засасывается в трясину на наших глазах».

Гоша носил бороду, имел серьезную склонность к полноте и крайне добродушное выражение лица. Нельзя ему также отказать и в некоторой склонности к философствованию. «А я не об этом думаю, Миша, – сказал он задумчиво и почти даже романтично. – Я думаю, а ведь сколько еще не сделано!»

Пусть у читателя не складывается впечатление, будто вся моя жизнь в СуперМэйле была сплошной пыткой. Вовсе нет.

Во-первых, я давно научился не обращать внимания на чудаков. Просто смотрю на них и радуюсь разнообразию форм, в которых может проистекать жизнь.

Во-вторых, в большой компании всегда достаточно симпатичных людей, с которыми общаться большое удовольствие. Я там перезнакомился с двумя десятками очаровательнейших людей: и тестировщиков, и программистов, и консультантов, и постоянных сотрудников.

В-третьих, я довольно быстро для себя решил, что надолго задерживаться в этом учреждении не собираюсь, что тоже помогает не обращать внимания на всякую ерунду. Да и работа сама по себе была интересной. Пришлось разбираться в массе новых вещей. К тому же, если я напишу, что в тако-то компании была хорошая атмосфера, то никто и читать не станет, это обычное дело. Я пишу о странных, на мой взгляд, вещах, встречать которые нигде ещё не доводилось. Но не следует думать, будто из этого целиком состоят все мои впечатления. Отнюдь!

В нашем «морозильнике» сложилась очень теплая компания консультантов. В какой-то момент рядом со мной посадили добрейшего вьетнамца Шона. Он очень любил бисквитные пирожные и употреблял их в невероятных количествах, пытаясь приучить к ним всех окружающих. Шон жевал в течение всего дня, временами тихонько срыгивая. Он же открыл для меня целый мир вьетнамских ресторанчиков и забегаловок, которые я до этого игнорировал.

В том же морозильнике с нами задружилась персиянка Джеки, молодая стройная девчонка с таким добрым и лучезарным взглядом, что мне иногда казалось, будто мы с ней родственники или просто давние знакомые. Понятно, что иранской кухне нами также была отдана дань уважения, с учетом возможностей персидского общепита в непосредственной близости от компании.

И наконец, мои девчушки-китаяночки росли профессионально как на дрожжах. Каждый день я показывал им все новые трюки, а они их впитывали, как губка. Дошло до того, что мы разбирали по косточкам резюме тех кандидатов, с которыми им предстояло проводить собеседование. Мы брали резюме, я им объяснял, где кандидат явно завирает, а где просто слегка приукрашивает, и почему это видно. И что по какому пункту резюме следует у него спросить. Своего рода школа жизни. Через пару месяцев они на собеседование летели, как на свиданку, а поначалу тряслись как осиновые листочки.

Так что не всё было плохо, как может показаться. Хотя после вызова на ковер я понял, что пора уходить, но резюме пока не рассылал. Зато я рассказал ребятам в «морозильнике», как меня песочили. Выяснилось, что с каждым из них Синди проделала точно такую же процедуру. Мы долго и дружно смеялись. Однако же, какое завидное родство душ, что клиент, что заказчик!

Я продолжал работать, мысленно уже попрощавшись с СуперМэйлом. Но, как вы помните, телефон на моем столе продолжал позванивать. И однажды позвонил незнакомый человек и спросил меня. Он представился рекрутером и сказал, что разыскивает меня по просьбе одного господина, который был моим менеджером пару лет назад в одной очень солидной компании. Сейчас этот господин возглавил отдел в перспективном стартапе, нанимает людей и просил рекрутера со мной по этому поводу связаться. Но тут начинается уже совсем другая история…

А в завершение старой скажу, что проработал я в СуперМэйле всего четыре месяца. Раджив, проработавший там пять лет, всё допытывался у меня, когда я уходил, почему да как. Пришлось ему всю историю рассказать. Он ничего не сказал. Только грубо ругнулся и вышел за дверь. А через неделю сам уволился.

Воспитанницы мои тоже долго там не проработали. И с ними, и с Радживом мы дружим до сих пор. А СуперМэйла больше нет. Да и кому он такой нужен?

Расставание с Руфиной было затяжным и крайне болезненным. Мне ещё предстояло доучить две «старые» группы, которым было обещано, что с моим уходом для них ничего не изменится. То есть после окончательного развода я ещё должен был приходить в офис к Руфине и вести там уроки. А значит, видеть ее и выслушивать упреки в коварстве и непорядочности.

Совершенно неожиданно для себя Руфина обнаружила, что многие студенты после моего ухода не видят смысла в продолжении учёбы. Концепция превращения в живую легенду каждого, кого она поставит к доске, не проникала в массы, скорее наоборот. Руфина даже не подозревала, что в глазах многих успех школы связан исключительно с моим участием, а не с участием той, которая отвечала на телефонные звонки и собирала деньги. Открытие оказалось болезненным.