Единственное условие, которое оказалось выполненным, – это выплата мне 50 % стоимости оборудования. Она выписала мне чек тысяч на 15–16. Все остальные пункты Руфина демонстративно нарушила. Само соглашение так никогда и не было подготовлено. На мой вопрос, когда же мы его подпишем, Руфина разразилась истеричными воплями, что уже расторгла наш партнершип в сити-холле и никакого соглашения подписывать не собирается.

Мы покрасили в гараже стены, повесили лампы дневного света, застелили ковровым покрытием бетонный пол, купили столы, доску и заказали у вьетнамцев десять «писишек», соединенных в сеть. И наш компьютерный класс стал выглядеть очень даже прилично! В самом конце октября 1995 года начались занятия в моей «гаражной академии».

У меня сохранилась видеозапись, сделанная в декабре 1995 года по моему заказу для местного русскоязычного видеоканала «Отражение». Не знаю, посмотрел ли её тогда кто-нибудь. Я точно нет. Эта запись самая первая, самая древняя, можно сказать, в истории нашей школы. Классная комната ещё в гараже. Мы специально снимали так, чтобы было непонятно, что это гараж. А где я сам на фоне книжных полок, – это снималось уже в доме. Недавно я пересмотрел эту запись, в контексте рассказываемой истории. Грустно я там выгляжу, не моя энергетика, подкошен событиями.

Седой Беня, которого я пригласил сняться в этом видео, поначалу согласился. Но потом перезвонил и плачущим голосом попросил его освободить от этого мероприятия. Не хочу, говорит, чтобы Руфина на меня обиделась. Я тогда Бене сказал: «Об одном жалею, что ты у меня учился, а не у Руфины». Он даже не спорил и не оправдывался, просто жалобно скулил в трубку.

Я оставил раскрученный бизнес и ушел ни с чем. Мой единственный капитал составляли люди, знающие правду. В свою «гаражную академию» я пригласил двух девушек, и они согласились не только без колебаний, но с радостью. Они тоже есть на этом историческом видео.

Поскольку преподавать у Руфины ни в Сан-Франциско, ни в Лос-Альтос было некому, она перевела на полную ставку Полярника, наняла самовлюбленного Гогу, еще пару вчерашних выпускников. Набрали они три группы в Сан-Франциско (по 20–25 человек) и столько же в Лос-Альтос. Они бы и больше взяли, но не хватало производственных мощностей. Всё это мероприятие рекламировалось как «та самая школа» и ее филиал в Сан-Франциско. Первым делом новые партнеры кинули на тысячу долларов каждого из полутора сотен человек.

Меня трясло от бессилия и неспособности помешать этой омерзительной бойне. ГАДЫ!!! Циничные мерзавцы, отнимают у нищих последние копейки, которые люди отдают им в надежде вырваться из нищеты. Я не мог ни спать, ни сосредоточиться на чем-то другом.

Мне следовало просто переждать, отлежаться на дне, пока сойдет мутная пена. Руфину и сотоварищи должно было хватить на два выпуска. Пока учатся первые 6 групп, никто жаловаться не будет, поскольку студенты надеются получить работу. Им ведь не просто учебный процесс обещан, а трудоустройство! К моменту выпуска первых шести групп скандал ещё не разразится, поскольку народ ещё не разобрался, что «кина не будет». Но к моменту выпуска второго потока студентов результаты трудоустройства выпускников из первых шести групп будут такими чудовищными, что на этом свежесформированный партнершип прекратит своё существование. Тут к гадалке не ходи!

Однажды у меня зазвонил телефон. Мужской голос завел странный разговор, дословно он сказал: «У вас враги есть?» Я не сообразил, кто это говорит и что он такое несет. Звонившим оказался Чук. Они с Геком забили мне стрелку.

По объявлениям в газетах я уже понял, что у Руфины в Сан-Франциско есть какие-то партнеры, но деталей не знал. Чук предложил мне встретиться, поскольку есть проблемы. Мы с женой приехали в их офис на Гирибасовской. Присутствовали: Чук, его жена и Гек.

Чисто внешне Чук выглядел очень симпатичным мужиком лет сорока: стройный, можно даже сказать, видный мужчина с интеллигентной бородкой научного сотрудника. Его выдавала довольно примитивная речь. Он оказался спортсменом в прошлом. Борцом или кем-то вроде этого. Периодически, к месту и не к месту, Чук грозил разборками. Говорил, что за них пишется братва в Нью-Йорке. Косил под уголовника.

Жена Чука выглядела довольно миловидной и дружелюбной, больше о ней нечего сказать, поскольку она в беседе почти не участвовала.

Гек был постарше, лет пятидесяти. Худощавый, чернявый, очень немногословный. Слушал невероятно внимательно, впитывая каждое слово и движение. Судя по внешности, я бы решил, что раньше Гек у себя в Кишиневе заведовал каки-нибудь складом. Может, и срок отбывал. По лицу не скажешь, но было в нем что-то такое, что я бы не удивился, узнав, что отбывал. С тех пор я называл их для краткости «молдавские уголовники».

Чук и Гек в принципе не хотели ни с кем воевать. Они просто хотели понять ситуацию. Их «завела» Руфина, которая боялась и ненавидела меня параноидально.

В городе на остановках кто-то развесил листовки, предупреждающие о кидалове, с призывом не ходить никуда учиться, если лично не знаете тамошних выпускников. Без уточнений. Мне одну такую листовку студент из города привез, родственник Гека, кстати.

Для Руфины, которая лгала, будто в школе тестировщиков кого-то чему-то научила, эти листовки показались страшным посягательством на благополучие её малолетних детишек. Я оказался главным и единственным подозреваемым и зачинщиком. Поскольку, кроме меня, никто никого ничему в школе тестировщиков не научил, то моё авторство прокламаций было Руфине очевидно. А Чук и Гек уже от нее наслушались.

Войдя в их офис, мы здороваемся и решаем для знакомства обменяться своими версиями произошедшего. Я рассказываю им нашу с Руфиной историю. Они слушают внимательно, не перебивая, если не считать Чука с его угрозами. В качестве меры пресечения моих бесчинств долбанутый на голову атлет грозит мне, дословно, «ограничением свободы передвижения».

Затем Гек рассказывает, как они хотели открыть школу и как попали к Руфине. Они хотели по-честному купить её участие. Из этого рассказа я понимаю, что именно произошло за кулисами. А из моего рассказа они быстро соображают, что у Руфины на руках ничего нет. Но, оказывается, они на Руфину в долгосрочной перспективе и не рассчитывают. Им главное – запустить школу, а Руфина должна привести студентов. После этого её можно и послать.

Они пытаются привлечь меня в свою схему, рисуют план наступления. Я им объясняю, что планы эти несбыточны, так как нереально трудоустроить 300 выпускников в год, недоученных, без английского, без транспорта. Рынок труда не безразмерный, он столько не проглотит! Но они меня не понимают. Не соглашаются. Надо, говорят, чтобы рынок проглотил!

Чук с понтом рассказывает, что тут, в Сан-Франциско, нет русской комьюнити, поэтому они сюда нью-йоркской братвой командированы, чтобы её организовать. «Комьюнити – это как?» – интересуюсь. А так, говорит Чук, люди тебе бабло сами несут и ещё спасибо говорят. «Вот мы газету создали, сейчас школу раскрутим, а потом все бабло ваше будет наше!»