Не скажу, что что-то из произошедшего со мной послужило мне каким-то уроком, сомневаюсь. Я, признаться, любитель выпить, а уж в хорошей компании так тем более, но больше в своей жизни я так, то есть в хлам, до полной потери сознания, не напивался. Хотя время пока ещё есть, немного, правда.

На работу на следующий день я не попал. Где там, глаза смог продрать только часам к двенадцати. Очухавшись, пошёл узнать, как там Витька. Он тоже работу проигнорировал, был не в лучшем состоянии, пошли пить пиво в «Шайбу». Приведя себя в порядок, пошли искать свидетелей завершения своих вчерашних представлений, нашли, порасспросили, поржали друг над другом, разошлись по домам, завтра ж на работу.

На производстве все уже были в курсе, что Славка Штыкин налажал. Реакция была разная, за враньё о смерти матери единодушно предлагали начистить рыло, а над тем, что взял деньги на похороны, половина ржала, говорили, а и правильно, не хрена нашим активистам лезть везде, куда не просят, деньги в карман силком запихивали, другая половина требовала судебного разбирательства. Начальник цеха ходил весь чёрный от злости, весь завод знал, что его одурачил какой-то пацан. На меня смотрел, как на соучастника преступления, явно подозревая сговор, отвёл в сторону и спросил: «Почему вчера не был?» Я честно рассказал, как Славка предложил помянуть его мать, как выпили и по сколько, как я не выдержал удара поллитровкой по печени и проснулся только вчера, после полудня. Он покрутил головой, сказал: «Ладно, иди работай». Обошлось.

А Славка Штыкин на заводе не появился, даже трудовую не зашёл забрать в отделе кадров.

Вскоре у нас дома произошло большое событие, маманя купила новую мебель. Событие это давно назревало – кушеточка, на которой я спал, заканчивалась где-то на середине моих икр, и спать мне приходилось, свернувшись калачиком, отчего я утром не мог разогнуться. В мебельном гэдээровском гарнитуре, который она приобрела, кроме кушетки, для меня были узенький гардеробчик, сервант, обеденный стол, четыре мягких стула и длинная тумбочка. Я был безмерно счастлив, поскольку моя новая кушетка имела возможность раздвигаться в длину, и я свободно на ней размещался, даже с небольшим запасом. Кроме того, вся мебель, по моде того времени, была изготовлена из полированных панелей. Вдобавок мамин брат, дядя Ваня, любимый мой дядька, человек добрейшей души и удивительно толковый и рукастый мужик, работающий электриком на почтовом ящике, но бывший и прекрасным столяром, слесарем, строителем, изготовил и подарил нам люстру, в общем, комната наша приобрела вид, почти приближающийся к респектабельному, как мне тогда казалось. Но всё это не уменьшало мою грусть, настроение моё было безрадостным, часики-то мои тю-тю. Эскапады Славки Штыкина стоили мне, кроме хмурых взглядов начальника цеха, на которые мне, признаться, было наплевать, моих любимых часиков. Сеструха сказала, что меня принесли без них, а уточниться у Славки Серебренникова, что и как, мне и в голову не пришло. Катька меня постоянно изводила фактом утери дорогих часов, но после покупки новой мебели, пребывая в благодушном настроении, она вдруг смилостивилась, полезла куда-то в шкаф, покопалась там, извлекла дорогие мне во всех смыслах часы и вручила со словами: «На, подавись, не будешь напиваться, как свинья». Я был настолько рад, что у меня даже мысли не появилось отвесить ей затрещину за такую подлючесть.

Мне неожиданно позвонила Наташка Фесенко, расспрашивала меня про вечернюю школу, интересовалась моим мнением, можно ли после окончания вечёрки поступить в институт. Я ответил, конечно, можно, если будешь дома заниматься, через какое-то время она перевелась в семнадцатую школу, в параллельный класс. В свои редкие посещения школы видел её на переменках, всегда сосредоточенную, неразговорчивую. Наверняка что-то произошло дома, я не спрашивал, было неловко.

А вот на работе у меня произошли серьёзные изменения. Ко мне ни с того ни с сего прицепилась наша комплектовщица, утверждала, будто я взял в работу заготовку коллектора и потерял. Я посмотрел чертёж, коллектор был сложный, я бы смог эту работу выполнить, но мне её никогда бы не доверили, сказали бы, что мал ещё, неопытен, и попытался ей это втолковать. Но она была баба хотя и не старая, где-то до сорока, но вздорная, скандально стояла на своём, я понял, что если сам не найду заготовку, она всех убедит, что я взял заготовку и потерял. Легко сказать, потерял, она килограммов двенадцать весила, как её потерять? Что я, гулял с ней по заводу, что ли? Но что делать, я стал обшаривать все стеллажи, на которых комплектовщики раскладывали заготовки, готовые детали, манжеты, различные уплотнения и прочую лабуду, необходимую для сборки. И нашёл! Нашёл на нижней полке стеллажа, задвинутую к стене, заваленную каким-то хламом заготовку коллектора, чертеж к ней и наряд, выписанный не на моё имя. Взял её, отнёс в комнату техгруппы, в которой сидели мастера слесарного и механического участков, нарядчица и комплектовщики. В комнате в этот момент находился начальник цеха, о чём-то беседовавший с нарядчицей. Я вошёл, положил с громким стуком заготовку на стол комплектовщицы и объяснил ей, спокойно и во вполне парламентских выражениях, что надо помнить или записывать, куда она кладёт изделия, поступающие на сборку, и пытаться включать мозги, когда у неё что-то пропадает, а не свалить на первого попавшегося под руку свои огрехи в работе. Грохнул я заготовкой по столу не со зла, стол был завален бумагами и каким-то мусором настолько, что я еле дотянулся до свободного места, ну и пальцы не справились, выпустили заготовку раньше, чем она коснулась стола. Посчитав, что конфликт исчерпан, я повернулся и вышел. Но начальник посчитал иначе: выскочив через мгновение вслед за мной, он стал визжать, что я щенок, посмел кричать на опытного, отличного работника, который ждёт ребёнка, и что таким, как я, не место в нашем прекрасном коллективе. Соврал он два раза, говорил я действительно на повышенных тонах, но не кричал, это точно, работник она была говно, и это было мнение всего сборочного участка. А вот что она была на сносях, мне было невдомёк, да об этом никто в цехе не знал, ну а то, что мне не место в таком коллективе, что тут скажешь. И хотя я уже привык к мужикам, бригадиру, у меня появились друзья, но оказалось, что всё же мне там и в самом деле не место, и через пару дней меня перевели в МСУ, большой механосборочный участок. На прощанье Макарыч похлопал меня по плечу, ухмыльнувшись, сказал: «Ну ты чудило, нашёл кого обматерить, она ж спит с Петровичем, да не горюй, какая разница, где мантулить». Пашка с Колькой обняли, сказали: «Заходи потрепаться».

В МСУ было пять или шесть сборочных участков, группы токарных и фрезерных станков, несколько больших строгальных, расточных и прочих станков, два мостовых крана постоянно проплывали над головами, всего работало человек двести работников, в общем, он произвёл на меня впечатление большого производства. Определили меня в бригаду к тому самому Анатолию Курганову, который как-то посоветовал нам набить морду начальнику нашего цеха. Позднее я узнал, что у него были какие-то личные счёты с моим бывшим начальником и в бригаду к нему я попал не случайно. Мужики в бригаде мне рассказали, что, находясь в кабинете у начальника МСУ, Анатолий услышал его разговор по телефону с начальником экспериментального цеха, тот просил забрать у него одного мелкого говнюка, стало быть, меня, к себе, поскольку он, в смысле я, в компании с такими же уродами его допёк до невозможности терпеть его, а именно меня, в цехе. И что он выгнал бы засранца вообще с завода, да перед Надькой-медсестрой неудобно – этот урод её сын. Услышав это разговор, Толя Курганов сказал: «Отдай его мне, раз этот (далее совсем уж непечатно о моём прежнем начальнике) его выгоняет, значит, парень нормальный». – Так я стал работать в бригаде Кургана.

Появление моё в бригаде прошло буднично. Бригадир поручил тёзке Анатолию, работнику бригады, привезти на сборку какие-то детали и узлы из гальванического участка, с участка термической обработки, со сварки, дал ему чертежи, перечень и сказал: «Алика возьми в пару, это наш новый сотрудник, вместе телегу катить легче будет». Алеком, моим именем по паспорту, меня называли редко, всё больше Аликом, Алькой, Олежкой или Олегом, но меня это мало парило, какая разница. Мы впряглись в ручную четырёхколёсную тележку и двинулись путешествовать по заводу. В принципе, работу эту обычно выполняли комплектовщики, но делали они её всегда с запозданиями и неряшливо, зачастую с ошибками, поэтому иногда для ускорения работы бригадиры подключались сами к этой работе, точнее, подключали своих работяг.

Занимались мы этим дня полтора, Анатолий, Толик, как его звали в бригаде, был парень презабавнейший. Тридцати двух лет от роду, ростом был с меня, широкоплечий стройный, с удивительно красивым лицом, с такими данными ему бы в кино сниматься, а не горбатить слесарем четвёртого разряда на заводе «Металлист». Бабы наши цеховые явно Толику благоволили, а Толику было всё по барабану, назревала личная драма – развод с женой, которую он любил. Но об этом позже, а тогда мы с ним ржали до упаду, Толик был хохмач, знал множество уморительных историй и в целом был парень хороший, незлобивый и контактный.

Изготовляли в МСУ малые партии различных технологических устройств, наша бригада к моменту моего зачисления полгода делала пескоструйные аппараты, в сборке головного образца которых, кстати, я принимал участие, работая ещё в экспериментальном цехе. Мужикам-то обычно было всё равно, что собирать, лишь бы зарплату платили, да и когда всё знаешь назубок, дело идёт быстрее и с меньшими проблемами, но бригадир бунтовал. Помнится, перехватив в начале очередного месяца нашего начальника цеха – Анатолия Блохина, он наседал на него, потрясая альбомом чертежей очередной партии пескоструек, грозно вопрошая: «Ты знаешь, что такое квалификация?» Но Анатолий тоже был не лыком шит, отвечал ему с напором: «А ты знаешь, что такое специализация?» Битва эта продолжалась на моих глазах и вне их ещё с полгода, потом начальник смилостивился – систему распределения заказов изменили, работу в бригадах стали менять чаще. Мы начали собирать гидроаккумуляторные станции, устройства не шибко сложные, позволяющие, как я сегодня понимаю, поддерживать стабильное давление в гидросистемах больших технологических машин.

На этой станции я прошёл слесарное «крещенье». Мужики о чём-то пошептались, потом один из них подозвал меня с просьбой помочь, велел подтянуть мне какой-то патрубок, располагавшийся внизу резервуара с машинным маслом. Пока я пытался подтянуть затянутую до упора гайку на патрубке, он слегка ослабил муфту на стыке напорного трубопровода, расположенного надо мной, и окатил меня машинным маслом с ног до головы. Я пытался уворачиваться от струи масла, но он ловко направлял её на меня, затем затянул гайку и с чувством выполненного долга вернулся к наблюдающей за этим действом бригаде. Я, ошалевший, толком не понимая, что произошло, подошёл к ним же и спросил: «Это что было?» Мужики, довольно похохатывая, похлопали меня по плечам, и кто-то изрёк: «Вот теперь порядок, теперь крещёный. А ты думал, как мы тут деньги зарабатываем?» Откровенно говоря, меня мало интересовало, как они их зарабатывают, как они собирают все эти устройства, как функционируют потом в производстве машины, в сборке которых я принимал участие, и для чего они нужны. Меня больше привлекало изучение устройства милых особ, которые удостаивали меня своим вниманием.

Да и к тому же, какое-то представление о том, как зарабатываются деньги в рабочих профессиях слесарей-токарей и фрезеровщиков, я уже себе составил, как-никак отработал около двух лет. В массе своей работяги-станочники или слесари ходили изрядно замурзанными, эмульсия, металлическая стружка постоянно попадали на руки, на одежду, через месяц работы рабочие куртки и брюки начинали блестеть, как начищенные ваксой солдатские сапоги, при этом заводское руководство никак не заботил внешний вид рабочих и никаких заводских служб, типа химчистки или прачечной для рабочей одежды, на заводе не было. В обычные прачечные рабочую одежду в стирку не принимали, каждый крутился как мог. Мне мою форменку стирала вручную мать.

Признаться, произошедшее меня не порадовало, не огорчило и не удивило, дурь, конечно, но что поделаешь, были такие дурацкие традиции и на других производствах – не они такие, жизнь такая. Обтёрся чистыми концами, благо в цеху всегда стоял большой ящик, набитый концами – обрезками тряпок, текстильными отходами, вымыл голову, руки и шею хозяйственным мылом, переоделся, занёс матери в здравпункт спецовку и пошёл домой.

В ноябре я сдал экзамен на третий разряд, зарплата моя периодически стала переваливать за сотню, жить стало веселей.

Организация труда на заводе была такова, что у работяг появлялась возможность приработка. Ведь нашей вины в том, что в начале месяца на сборке отсутствовали детали и узлы, не было, поэтому простои оплачивались по тарифу, а вынужденные переработки оплачивались по завышенному тарифу как сверхурочные. Мне, признаться, дороже было личное время, терять его из-за возможности заработать три-пять рублей мне как-то не хотелось, и я, как правило, увиливал поначалу от этих работ, ссылаясь на учёбу в вечерней школе. Меня и не напрягали, мой малый возраст не очень позволял этого, но однажды, в начале месяца, произошла такая история. Начальник производства завода бегал по цеху и уговаривал остаться кого-нибудь задержаться на три четыре часа, помочь с отправкой изделия, собранного накануне. Станок был собран и опробован, но надо было вкрутить рым-болты, присверлить и поставить на место телескопические ограждения направляющих и ещё что-то по мелочи. Поскольку в предыдущем месяце весь цех поголовно работал сверхурочно, закрывая квартальный план, желающих не находилось. Пробежав все сборочные участки и не найдя желающих потрудиться ещё полдня сверхурочно, завцехом остановился у нашей бригады, и понимая, что это его последний шанс выпихнуть станок с завода, без чего, кстати, квартальный план моментально вставал под угрозу срыва, торжественным голосом Левитана, полным значения и важности сообщения, произнёс: «Мужики! Тут работы на три часа, кто остаётся, плачу по десятке». Это было уже серьёзно, десять рублей, червонец или чирик – немалая сумма в те годы. На эти деньги можно было прожить около недели или купить недорогие ботинки, да, наконец, просто три бутылки водки с закуской или провести вечер в хорошем ресторане, народ задумался. Бригадир отмахнулся, сказал, что он не может, и двинулся в раздевалку, за ним потянулись остальные. Завпроизводством стоял с растерянным лицом, но бригадир, видно, смекнув, что без квартального плана не будет и квартальной премии, остановился, повернулся и сказал: «Парни, деньги-то хорошие, кто может, оставайтесь». Остались мы втроём: Виктор Гусев, Саша и я.

Работы, как это всегда бывает, оказалось не три часа, закончили мы где-то около двенадцати ночи, разошлись по домам уставшие, как черти. В ближайшую получку все получили свои кровно заработанные, мне, по каким-то бухгалтерским закавыкам, заработанную прибавку разнесли аж в три ведомости. Я расписался в зарплатной ведомости и двух других, но в сумме червонец никак не получался. В бригаде народ сформулировал сразу: «Об…бали, пид…сы, иди базарь к начальнику цеха». И я пошёл.

Начальник наш в момент моего прихода песочил у себя в кабинете одного из наших слесарей, пьяного в хлам. Увидев меня, спросил: «Тебе чего?» Я объяснил, что, по моему разумению, мне недоплатили. Толян, так заглазно звали его в цеху, в силу его молодости, отвлёкся от своего бесполезного занятия и начал мне объяснять, что по тарифу мы получаем каждый месяц разные суммы, так как число дней в месяцах рознится, что есть подоходный налог, то, сё. Затем взял карандаш, сложил сам на бумажке цифры столбиком, поднял на меня глаза и сказал: «Ну не хватает рубля с небольшим, что ты из-за этого шум будешь поднимать?» Ничего подобного я и не планировал, поэтому поднялся и собрался уходить, но в этот момент недопесоченный слесарь поднял поникшую голову и с большим чувством произнёс: «Петрович, а может, он на этот рубль рассчитывал?» Тут задумался наш Анатолий Петрович и, посидев несколько секунд с опущенной головой, он сказал: «Ладно, дуй в цех, скажу, чтобы добавили тебе рублишко к получке». Не проверял, наверно, добавили.

На восемнадцатилетие ко мне домой пришли Лёсик, он же Борька Стуколин, Витька Медведев – Мокушка, он же Фред, кто-то ещё, не помню, конечно, поиграли на гитаре, поели, попели, попили, в смысле немного выпили, Лесик поймал ёлочную игрушку, которая сорвалась с ёлки, посидели тепло, по-домашнему. Сестра отмечала Новый год где-то с друзьями и со своим парнем Жорой Яковлевым. После Нового года мой рабочий день увеличился на час, вот же суки, эксплуататоры.

С Жорой, Георгием, они встречались уже пару лет, правда, во время нашей совместной поездки в Крым она закрутила роман с крымчанином, невысоким атлетичным парнем. Помнится, к концу нашего пребывания она попросила меня посмотреть, незаметно со стороны, на её нового парня и на то, как они смотрятся вместе, лучше чем когда она с Жорой или хуже. Ничего себе сюжетик, эти бабы выбирают себе нас, как воротник к пальто или сумку к туфлям, но сестра всё ж таки, я посмотрел, вынес однозначное суждение – Жора во всех отношениях круче. Не думаю, что моё мнение было определяющим, но, как когда-то сказал мой друг Вовка Петров, курочка по зёрнышку – весь колхозный двор в говне, оно, возможно, тоже повлияло на её выбор, на следующий год они с Жорой поженились. Мне-то её Жорик нравился, это был толковый парень из интеллигентной семьи, закончил весьма серьёзный вуз, знал два языка, при этом не кичился своим образованием, был лёгок в общении, обладал весёлым нравом, был не дурак выпить. После свадьбы он около года жил у нас, мы с ним хорошо ладили. Ещё в то время, когда они встречались с Катькой у нас, произошёл неприятный инцидент. Катька, почувствовав мощную защиту за спиной, после какой-то пустяковой перепалки со мной полезла по старой привычке руками ко мне в морду и получила оплеуху. Дальше всё по заведённому сценарию, «глубокий обморок», а после него угрозы, что-де её парень меня закопает в палисаднике под окнами. Надо сказать, осуществить это в отношении меня он мог вполне свободно в силу разницы физических кондиций, у меня возникли вопросы, ответ на которые дал Колька Писькин, когда я обсуждал с ним перспективы возможной моей трёпки, сказав: «Алек, твой кулак его не свалит, мой кулак его не свалит, кулак Джона (был у нас такой паренёк в тусовке по имени Михаил) его не свалит, но в три кулака мы его приведём в чувство, если забыкует». Но Жора оказался умнее и Катьки, и нас с Колькой, он просто со мной поговорил. Объяснил мне, что у него самые серьёзные планы в отношении Катьки и они съедут от нас, хотя сейчас это и проблемно, но что ж делать, если к ней такое отношение в семье. Я, в свою очередь, объяснил ему, что это за дурь такая – чуть что не по тебе, лезть с руками в морду. Договорились о следующем: он объяснит своей избраннице, что ей следует вести себя посдержанней и свои аргументы доносить, используя речь, а не рукоприкладство, а я взял обязательство избегать конфронтации по всяким поводам и постараться не отвечать ударом на удар, всё ж таки она женщина, хоть и сестра мне. Да и выросли мы из тех отношений, когда приходилось лупцевать друг друга для отстаивания своей правоты. На том и порешили. Стычки наши прекратились, правда, и общались мы реже – Катька готовилась к свадьбе, ну а я… да что мы всё обо мне.