В любом случае это истории из разряда «Дедушка Лайхо вспоминает события двадцатилетней давности». Не современную реальность, это уж точно. Как бы то ни было, моим ядом всегда был алкоголь. И это тоже не очень-то здорово, потому что спиртное уже давно считается одним из самых «нездоровых» наркотиков. Но так уж сложилась моя жизнь. Бесполезно сейчас ныть об этом и размышлять «а вот если бы…».
В молодости я увлекся курением травки, но должен сказать, что в ближайшем окружении ничего подобного не было ровно до появления в моей жизни группы T.O.L.K. и школы Огели. Видимо, неслучайно травку называют джазовым табаком, хе-хе. Несколько раз я из-за нее погружался в достаточно странное состояние, и эта психоделия казалась мне чем-то крутым, но эффект отнюдь не длился вечно. На самом деле жаль, потому что в какие-то моменты было бы разумнее покурить травку, чем употреблять алкоголь.
Большим подспорьем для нашей группы стало то, что чуть позже мы нашли репетиционную точку в подвале клуба Lepakko. Расположение было удачным, и еще я мог временно жить там. Всё это организовал Але. Он знал парня, группа которого, съезжая, искала других плательщиков аренды. И это стало первым местом, где у нас появилась возможность играть почти сутки напролет, семь дней в неделю. И на этой точке мы провели больше времени, чем на любой другой до этого.
Клуб Lepakko во многом был для меня убежищем, и именно поэтому решение о его сносе, принятое несколько лет спустя, стало для меня сильнейшим ударом. С ним было связано много действительно эмоциональных воспоминаний. Как о группе, так и о личной жизни.
Было в этом ощущение какого-то фатализма. Когда я услышал о том, что в «Пещере Летучих Мышей» (Lepakko – с фин. летучая мышь, –
Но в жизни были не только страдания. Я приходил в Lepakko на чертовски хорошие концерты, например, на Amorphis, Kingston Wall и на Waltari.
1997 год принес нашей группе очередную серьезную перемену в составе. Яни вышел из игры, но, к счастью, в гимназии Тапиола к Хенкке в класс попал Янне Вирман. Он тогда появился в самый идеальный момент. Помимо длительного обучения игре на фортепиано, Янне уже обладал крепкой джазовой и теоретической базой. У него тогда были слишком короткие волосы, но, к счастью, сообща мы это преодолели.
Янне раньше слышал что-то из хард-рока 1980-х, но, в принципе, он пришел другой дорогой, нежели все мы. Ему нравился Чик Кориа и подобный ему более современный математический джаз.
В любом случае IneartheD уже твердо решили записать свой первый альбом, и хороший человек нам бы в этом пригодился. Поскольку мы с Янне тогда еще почти не знали друг друга, то сначала обозначили его как сессионного музыканта. Вскоре выяснилась интересная деталь: я с Янне учился в Огели в одно и то же время. Но мы там ни разу не встречались.
Именно тогда произошел необычный поворот в истории нашей группы – мне пришлось записывать ноты к песням. Янне хотел, чтобы это помогло ему учить материал, и я «снял» ноты с песен первого альбома. Сначала он учил партии один, дома, и только потом пришел репетировать вместе с нами. Это было просто круто.
Позже у меня с Янне было много хороших моментов в духе занятий в Огели и работы с теорией. Мы с ним крутили какие-нибудь сочиненные мною фрагменты с помощью транспонирования аккордов до тех пор, пока всё не вставало на свои места. И, конечно, в конце концов нам это удавалось. Истинное удовлетворение ощущаешь, когда от смены тональности основная мелодия получается точно такой, как нужно.
С тех пор мне несколько раз удавалось сэкономить время для всех, записывая некоторые идеи с помощью нот или изображая на бумаге пять линий и кружочки на них. Это удобно, потому что у меня есть привычка повторять в песне одни и те же фрагменты, иногда с небольшими вариациями. Когда ребята в группе умеют читать ноты, то не нужно показывать им все на гитарном грифе, медленно, звук за звуком.
Мы старательно посылали все наши демо во всевозможные звукозаписывающие компании, а ответы нам приходили в духе того времени – бумажными письмами по почте. К сожалению, в сообщениях от лейблов всегда было только одно: «Спасибо, но не нужно». И так было до тех пор, пока к нам не проявила интерес бельгийская фирма Shiver Records, которая сейчас, скорее всего, уже не существует. Мы тут же загорелись этим и после непродолжительных переговоров получили конверт с контрактом. В итоге нам не пришлось самостоятельно издавать наш дебютный альбом!
Мы забронировали у Киппо неделю студийного времени, которое оплатили из своих собственных сбережений. Нам пришлось репетировать в достаточно плотном графике, чтобы запись прошла быстро. Возможно, Ансси в нерабочее время внес какие-то дополнительные корректировки на этапе микширования, но счет он нам выставил лишь за семь дней записи и один день сведения. Ни о каком мастеринге мы тогда еще не знали, но студия Spinefarm позаботилась об этом. А бельгийскую фирму мы сбросили со счетов.
Александр тогда работал в Эспоо в фирме Inex, как и Сами Тенетз, который знал команду лейбла Spinefarm благодаря своей группе Thy Serpent. Когда Але поведал Сами о записи альбома и о наших планах на будущее, в ответ он услышал несколько довольно странных фактов о той бельгийской фирме. Одно повлекло за собой другое, и наши новые записи оказались прямо в Spinefarm Records, в их офисе в Хельсинки, и ими довольно серьезно заинтересовался Эво Похъёла (настоящая фамилия – Рютконен). Было здорово, что мы столкнулись с ним, потому что на тот момент более подходящей фирмы мы и представить себе не могли.
Но на нашем пути оставалось одно препятствие, и довольно серьезное: контракт, заключенный с Shiver Records. Сначала нам посоветовали соблюсти условия договора и записать дебютный альбом у бельгийцев. А Spinefarm смогут вступить в игру уже потом, на втором альбоме. Мне эта идея не понравилась, и я спросил, какие варианты еще есть. Я был готов практически к чему угодно.
Мы договорились с Эво о новой встрече, на которой он сначала взял тот наш контракт, покрутил его в руках – я в тот момент чертовски сильно нервничал. А потом он произнес: «Мое предложение может показаться вам немного сомнительным, но оно, по крайней мере, не бесчестно, как этот договор». Это был абсолютно рабский контракт, типичный для мелких фирм, который вынуждал группу брать на себя совершенно неприемлемые обязательства по принципу «артист платит» на протяжении выпуска нескольких альбомов.
Когда Эво озвучил нам свою идею, я сразу же за нее ухватился: мы сообщим бельгийцам, что группа IneartheD вдруг внезапно распалась, и поэтому никакого альбома не будет. Этот план сработал, и вскоре наш коллектив сменил свое название. Отчасти это было вынужденной мерой. IneartheD были похоронены, и из той же могилы мгновенно поднялись Children of Bodom. Мы отправились со взрывным концертом в Леми и уже заряжали пушку нашим дебютным альбомом
Над новым названием коллектива мы работали в офисе Spinefarm. Кроме группы там также присутствовал Эво. Как только мы решили, что слово «Bodom» прекрасно подходит для начала наших раздумий, Эво положил на стол несколько альбомных листов и попросил нас набросать свои идеи и записать все пришедшие в голову предложения. И вскоре уже все листы были заполнены самыми разными вариантами.
Родители Яски были далеко от дома, так что следующим делом мы отправились к нему, чтобы выпить домашнего вина и подумать над решением. Нам показалось, что слово «дети» каким-то образом сочетается со словом Бодом. Я думаю, что по-крайней мере у меня возникла подсознательная ассоциация с фильмом ужасов