Книги
Альбрехт Дюрер
На самом деле Дюрер был совсем не беден. Он владел домом — пусть за него пришлось дорого заплатить, но собственным домом могли похвастаться не столь уж многие нюрнбержцы. Когда Дюрер думал о денежных делах, он склонен был по своему характеру к крайностям: то видел все в необычайно радужном, то в очень мрачном свете. На этот раз перелом в его настроении произошел, пока он писал эти строки.
Разве дела его столь уж плохи? Может, не стоит так огорчаться? Он продолжил перечень имущества. «Также есть у меня сносная домашняя утварь, хорошая одежда, оловянная посуда, хорошие инструменты, постельное белье, лари и шкафы, более чем на 100 рейнских гульденов хороших красок».
Хорошие инструменты и хорошие краски у него есть. Что может быть важнее для художника! Есть надежды, связанные с заказами. Только вот заработок они принесут не скоро. Задатков Дюрер не брал. В мастерской стоит законченное изображение Марии. Подумав о нем, Дюрер снова встревожился. В мастерской тесно. Картину могут повредить. А покупателя нет. Дюрер решил обратиться за содействием к богатому франкфуртскому купцу Якобу Геллеру, с которым состоит в переписке по поводу заказанного алтаря.
«Если вы знаете кого-нибудь, — пишет он Геллеру, — кому нужна картина, предложите ему изображение Марии, которое вы у меня видели... Я отдам вам ее дешево. Если бы я должен был для кого-нибудь ее написать, я взял бы не менее 50 гульденов, но когда она стоит готовая у меня в доме, ее могут повредить. Поэтому я хочу дать вам право продать ее дешево, за тридцать гульденов. Чтобы она не осталась не проданной, я готов ее отдать даже за 25 гульденов. Я потерпел на ней большой убыток»[20].
Грустно читать это. У Дюрера — у Дюрера! — стоит готовая картина, но он не может найти на нее покупателя. Он готов уступить ее за полцены. Он пишет об этом простодушно и доверчиво, надеется на благожелательность Геллера. Геллер не отозвался на эту просьбу. Прошло несколько месяцев. Дюрер отказался от своего предложения: «Не ищите покупателя для моего изображения Марии, — написал он, — ибо бреславский епископ дал мне за него 72 гульдена, значит, я его выгодно продал». Похваляясь выгодной сделкой, Дюрер пытался произвести впечатление на Геллера. Как раз в эту пору ему пришлось вести с ним пренеприятнейшее денежные переговоры. Но Геллер был человек — кремень. Никакого впечатления письмо Дюрера на него не произвело. Мало ли что может придумать мастер, чтобы набить себе цену!
Епископ, который купил картину Дюрера (скорее всего, «Марию с цветком ириса»), — это Иоанн IV, граф Турцо — человек весьма состоятельный. Секретарем у него служил приятель Пиркгеймера. От Пиркгеймера он узнал, что Дюрер ищет покупателя на картину. Секретарь захотел удружить и патрону, и другу, и другу своего друга. Он выступил в роли посредника и уговорил Иоанна Турцо купить картину. Дюрер отправил картину епископу сразу, но и на сей раз ошибся в расчетах: денег пришлось дожидаться бесконечно долго. Три года почтительно напоминал он о гонораре, покуда, наконец, знатный покупатель не раскошелился. При этом он сказал, что за давностью запамятовал, о какой сумме шла речь. Он обещал заплатить 72 гульдена? Так много? Не ошибается ли мастер? Дюрер отвык от того, чтобы его называли просто мастером. Не путает ли его Турцо с портным или сапожником? Секретарь был не рад, что ввязался в эту историю. Дело уладилось с трудом...
Да, обстоятельства, в которых Дюрер работал, легкими не назовешь. Часто хворала мать, доставлял заботы брат Ганс. Из учеников он вырос, а к самостоятельной работе был пока еще не готов. Агнес жаловалась, что не управляется с домом. Когда он возвращался в Нюрнберг, все, что ожидало его здесь, представлялось ему иначе. Жизнь в Венеции, где он был «благородным господином», отступила так далеко, что, казалось, приснилась ему. Горько на самом себе убедиться в справедливости старого изречения: «Нет пророка в своем отечестве». Но что толку сокрушаться. Надо работать!
Курфюрст Фридрих Саксонский заказал Дюреру алтарную картину «Мучения десяти тысяч христиан» для церкви, в которой он собирал реликвии и изображения святых и мучеников. Работал Дюрер и для уже упоминавшегося франкфуртского торговца сукнами Якоба Геллера — личности прелюбопытнейшей! Один из бургомистров Франкфурта, ведавший делами неимущих, он был человеком очень состоятельным. Геллер поддерживал постоянные отношения с Нюрнбергом. Он приезжал сюда в 1507 году, услышал о Дюрере, только что вернувшемся из Венеции, побывал в его мастерской и лишился покоя: Дюрер должен непременно написать картину для его приходской церкви! Геллер был постоянно озабочен тем, какая судьба постигнет его и его жену на том свете: все время покупал отпущения грехов, жертвовал церквам алтари и дорогую утварь, чтобы за него возносили молитвы к небу, совершил паломничество в Рим ради отпущения грехов, завещал душеприказчикам снарядить в Рим еще нескольких паломников, дабы они молились там за него, строго предусмотрел, как проверять исполнение его посмертной воли. Вкладывая большие деньги в спасение души, хотел твердых гарантий, что они вложены надежно. Благочестие и расчетливость, убежденная вера и жесткая деловая хватка — характерные черты этого человека и его эпохи. Вот с ним-то пришлось Дюреру иметь дело, и не один год. Он обещал написать для франкфуртца картину «Вознесение Марии», как только закончит алтарь для Фридриха. А эта работа оказалась такой сложной, что Дюрер не мог отвлекаться от нее ни на что другое. К тому же он хворал: его знобило, разламывалась голова, во сне его мучили кошмары. Видно, это была малярия, вывезенная из Италии, а может быть, возвращение его прежней болезни.
Адам и Ева. 1507. Мадрид, Прадо
«Меня долгое время мучила лихорадка, — писал он Геллеру, — что мешало мне несколько недель в работе для герцога Фридриха Саксонского, из-за чего я потерпел большой убыток. Но теперь его картина скоро будет совсем закончена».
В эту пору Дюрер пером и красками рисует удивительнейший автопортрет. Смотрит на себя пристально и рисует с предельной откровенностью. Он изобразил себя почти во весь рост, обнаженным. На листе бумаги немолодой, некрасивый, изможденный, сутулый человек. Бесконечно грустный и бесконечно усталый. Некогда пышные волосы поредели. Трудно поверить, что это тот человек, который так гордо и победно смотрел на зрителя с прежних автопортретов. Дюрер увидел себя слабым, некрасивым, смертным, почти сломленным. История искусства другого столь безжалостного автопортрета, пожалуй, не знает.
Дюрер опасался, что Геллеру наскучит ждать, он обещал, что скоро примется за работу для него — вот только закончит алтарь для герцога Фридриха, но, видно, снова недооценил сложность работы и переоценил свои силы. Прошло много месяцев, прежде чем он смог сообщить Геллеру: «Я закончу работу для герцога Фридриха через четырнадцать дней». Но и с этим сообщением он поспешил.
Сюжет картины «Мучения десяти тысяч христиан» был заимствован из «Золотой легенды», которой вдохновлены многие произведения Дюрера. Он уже однажды воплощал его в гравюре. Христианские воины, предводительствуемые епископом Агатием, разбиты римлянами в Армении, на склонах Арарата. Римский император повелел подвергнуть их жестоким пыткам и страшным казням. Картина невелика, но сложна. Старая гравюра могла помочь Дюреру лишь отчасти. С того времени, когда она создавалась, изменились его представления прежде всего о перспективе. Алтарная картина создает ощущение, которого гравюра не вызывала: расправа над мучениками происходит на огромном пространстве. Она начинается в долине, расстилающейся прямо перед глазами зрителя, охватывает ближние горы, доходит до отдаленных утесов. Вся долина заполнена палачами и жертвами. Побежденных распинают, обезглавливают, прокалывают пиками, сбрасывают с утесов на острые камни, разбивают им головы молотами. Один из распятых прибит к кресту гвоздями. Другой висит на локтях. Он прикручен к кресту веревками, которые глубоко впиваются в тело. Дюрер не останавливается перед подробностями, бросающими в дрожь: отрубленная голова валяется рядом с обезглавленным, смотрит на собственное тело остекленевшими глазами. Люди, которых сбрасывают со скал, переворачиваются в воздухе. Ужасающие движения казнящих и казнимых написаны так, как если бы писались с натуры. В картине ощущается страшный исторический опыт. Император, который распоряжается казнью, похож на императора гравюр «Мучения св. Екатерины» и «Мучения св. Иоанна». На нем точно такой же восточный наряд и чалма. Этот образ навсегда стал для Дюрера символом повелителя, по приказанию которого казнят и мучают людей. В толпе мучеников и мучителей стоят, не принимая участия в происходящем, два человека в темных одеждах. Один из них — Дюрер. Он держит в руках лист бумаги. На нем написано: «Альбрехт Дюрер, немец, 1508 год». Здесь Дюрер уже больше не щеголь. Он одет так, как одевались состоятельные бюргеры средних лет. Рядом с ним грузный мужчина. Он делает рукой красноречивый жест, приглашая художника взглянуть на все, что происходит, и запомнить, чтобы запечатлеть это. Иногда в этой фигуре видят Пиркгеймера. Иногда Цельтиса. Он скончался незадолго до того, как была написана картина. Быть может, Дюрер увековечил на ней поэта, которого высоко чтил. Во всяком случае, это кто-то близкий художнику, кто может призвать его запечатлеть страшную расправу.
Взятие под стражу. Гравюра на дереве. Из цикла «Большие страсти». 1508
О картине «Мучения десяти тысяч христиан» приходится читать, что Дюрера увлекала возможность написать обнаженные тела, разнообразные движения, сложные ракурсы. Действительно, все это картина дает, даже требует этого. Дюрер воспользовался возможностями, заключенными в сюжете, в полной мере. А глубину пространства передал столь мастерски, что гравюра с этой картины вскоре была помещена в учебном труде о перспективе. Думается, однако, что зритель не столько восхищался тем, как искусно она написана, сколь был потрясен тем, что происходит на ней. Он видел историю, которую считал действительной. Он мог не знать, когда и где произошла чудовищная расправа, но в том, что она происходила, не сомневался. Маленькие фигуры, особенно маленькие на дальних планах, заставляли его пристально вглядываться, переводя глаза с одной страшной сцены на другую. Всматриваясь, зритель читал внешне бесстрастный, но потому особенно потрясающий рассказ о мученической смерти людей, заплативших жизнью за то, что их вера иная, чем вера их гонителей.
Голова апостола. Подготовительный рисунок к геллеровскому алтарю. 1508
По иронии истории места мучительства, места массового истребления людей часто бывают вписаны в прекрасный ландшафт. Вот так и у Дюрера — все происходит в горной долине, среди живописных утесов, в тени старых деревьев, в ясный солнечный день. Радостная природа образует фон и контраст мучениям и смертям. Почти все мучители в одеяниях красного цвета. Их наряды в зеленой долине выглядят, как пятна крови. Любимый Дюрером красный цвет приобретает здесь зловещее звучание. Таким он будет позже на картине Брейгеля Старшего «Голгофа». И тут возникает смелое предположение. А ведь Брейгель мог, пожалуй, видеть эту картину Дюрера! Когда сын герцога Фридриха — заказчика этой картины — курфюрст Иоанн Фридрих попал в плен к испанцам, он выписал эту картину и «подарил» ее кардиналу Гранвелле, ставленнику испанской короны, фактическому правителю Нидерландов. Это произошло при жизни Брейгеля. Трудно настаивать на таком предположении и нелегко от него отказаться. Особенно потому, что на картине Брейгеля тоже появляется художник — безмолвный, но грозный свидетель злодейства.