МИ-5 пыталась помешать Урсуле получить паспорт. “В нашем распоряжении имеются новые сведения относительно миссис Урсулы Бертон, и мы твердо убеждены, что ей не следует выдавать паспорт гражданки Великобритании”. Последовал ответ: “В данный момент мы ничего предпринять не можем, так как с нашей стороны согласие на выдачу паспорта было дано 24 апреля”.
Урсула забрала “драгоценный документ” в женевском консульстве на набережной Вильсона, 41, вовремя получив возможность бежать из Швейцарии в случае нападения нацистов (которое они и планировали).
Через неделю после того, как Урсула стала гражданкой Великобритании, Гитлер развернул
Как писала Урсула, “Швейцария была окружена фашистами; оставался один-единственный узкий проход через Францию”.
Фут впоследствии заявлял, что Урсула и Лен были слишком заняты друг другом, чтобы обращать внимание на международную обстановку. Это было не так, но, гуляя рука об руку по Швейцарским Альпам и собирая нарциссы, они, безусловно, “напоминали голубков-молодоженов”. “Было совершенно очевидно, что это никакой не брак по расчету”, – писал Фут, которого забавлял расцветавший между ними роман. Чего нельзя было сказать об Ольге Мут. До этого Урсула заверяла ее, что выходит замуж по расчету, а брак оказался совершенно настоящим и не давал няне покоя. Олло до сих пор была привязана к Руди, который и понятия не имел, что его жена получила развод, вышла замуж, взяла новую фамилию и новое гражданство.
Но положение Рудольфа Гамбургера не позволяло ему как-то повлиять на положение вещей – в это время его пытали в китайской тюрьме.
Глава 14. Похитительница
Эмили Хан, корреспондент журнала
В свои тридцать пять лет “Микки” Хан, уроженка Сент-Луиса, штат Миссури, успела повидать немало драматических сцен: эта любительница сигар и приключений жила с племенем пигмеев; облачившись в мужской костюм, проехала через всю Америку на “форде” модели “Т” и пешком в одиночку пересекла Центральную Африку. Ее прибытие в Шанхай почти совпало с отъездом Урсулы, а сама она прославилась тем, что курила опиум и появлялась на званых ужинах в компании “мистера Миллса”, домашнего гиббона, наряженного в сшитый на заказ смокинг и подгузник. С ней подружилась Агнес Смедли, использовавшая шанхайскую квартиру Хан как тайник для писем, которые она хотела скрыть от полиции. Когда в 1937 году Япония вступила в войну с Китаем, Хан, как и многие другие коллеги-журналисты, перебралась в Чунцин, военную столицу Китая при Чан Кайши. Город постоянно обстреливали японские бомбардировщики. Заслышав сирены, иностранные постояльцы чунцинского пансиона для прессы, порой не успев ничего накинуть поверх ночного белья, втискивались в сооруженное в погребе в саду бомбоубежище. Здесь, пока на город обрушивались зажигательные бомбы, китайские официанты подавали гостям закуски и коктейли. Во время очередного такого собрания Эмили Хан стала свидетельницей злополучного и скоропостижного завершения первой шпионской миссии Рудольфа Гамбургера.
А какое многообещающее было начало! 20 апреля 1939 года Руди с Йоханом Патрой сели в Марселе на борт “Катори Мару”. На судне было множество евреев, бежавших из Европы в Шанхай – “одно из немногих мест в мире, где они до сих пор могли укрыться”, как писал Гамбургер. В Шанхае он арендовал небольшой домик, а Патра занял комнату в доме зажиточной китайской семьи. Почти все, с кем он был здесь знаком в 1930-е годы, уже уехали, зато теперь в городе жили два близких родственника Руди – его младший брат Отто, бизнесмен, и овдовевший отец Макс. Архитектурной работы почти не было, и Руди целыми днями выполнял указания Патры по подключению передатчиков и производству взрывчатки. Они прекрасно поладили. Об Урсуле разговор почти не заходил. Гамбургер сгорал от желания приступить к шпионской работе, но Москва до сих пор не торопилась бросать его на задание. Наконец, спустя почти год безделья, его отправили на юго-запад Китая в Чунцин, с невнятными указаниями завербовать информаторов среди коммунистов-экспатриантов. Патра собрал для него коротковолновой передатчик, спрятав его в обыкновенном радиоприемнике, и просил “оставаться на связи”. Добравшись сначала на корабле до Гонконга, Руди прилетел в Чунцин на самолете 9 марта 1940 года.
В зале прилетов при досмотре его багажа китайская полиция конфисковала приемник, сказав Гамбургеру, что он сможет забрать его через два дня. Более сметливый шпион немедленно бы скрылся. Гамбургер же сделал ровно то, что ему сказали. Когда ему, как и было обещано, “без лишних слов” вернули радиоприемник, он удивился, как же “некомпетентные” китайцы умудрились не заметить скрытого внутри нелегального передатчика. Уже потом он понял, что “они прекрасно знали о предназначенном для шпионажа приемопередатчике и теперь были начеку”.
Международные кризисы притягивают разных эксцентричных персонажей, и в чунцинский пансион для прессы отовсюду стекались журналисты, писатели, предприниматели и шпионы. Гамбургер удивился, столкнувшись здесь с Агнес Смедли, дружба с которой сыграла ключевую роль в жизни Урсулы, а по совместительству и в его собственной. Агнес продолжала свой донкихотский поход в борьбе за коммунизм в Китае: выходила на марши с Красной армией, брала интервью у ее командиров (в том числе и у Мао), занималась почти неприкрытой пропагандой в статьях для западных газет и проводила на китайском фронте больше времени, чем любой другой корреспондент или корреспондентка. Она повсюду умудрялась вызывать любовь и раздражение одновременно. Когда Агнес появилась в пансионе для прессы после очередного нервного срыва и почти года в зоне боевых действий, она страдала от недоедания, малярии, крапивницы, болезни печени и, возможно, тифа. У нее выпадали ногти на ногах, зубы, но она оставалась по-прежнему незаурядной, “несуразной в своем персиковом сатиновом халате”, как запомнила ее Хан. Руди знал, что Агнес занимается шпионажем, но Смедли вряд ли догадывалась, что муж ее старой подруги теперь и сам стал участником шпионских игр.
Сгорая от нетерпения приступить к работе, Руди Гамбургер отправился в магазин за недостающими деталями для передатчика. Каждая такая покупка внимательно отслеживалась китайской разведкой. Генерал Дай Ли, “китайский Гиммлер”, руководил Национальным контрольно-статистическим бюро, секретным полицейским подразделением, занимавшимся ликвидацией шпионов. Руди был для него легкой добычей.
Эмили Хан обратила внимание на “мнимого немецкого беженца”, едва он появился в пансионе, но старательно избегала архитектора в берете, “приняв его за типичного мюнхенского художника-тевтонца… он идеально соответствовал этому образу”. Поздним вечером 21 апреля 1940 года постояльцы слонялись по убежищу, “дрожа и позевывая” в ожидании конца авианалета, когда в помещение ворвался отряд китайских солдат. Во время ареста Руди “возражал, что ему нечего скрывать”, но, противореча собственному тезису о невиновности, вдруг стал размахивать револьвером, которым и пользоваться-то толком не умел.
Хан не могла поверить своим глазам:
Разжевав клочок бумаги, он попытался его проглотить. На ней был записан шифр, точь-в-точь как в кино. Всех невероятно потрясла эта сцена. До этого мы принимали его за самого обыкновенного беженца… Казалось, арест его не удивил и даже не слишком возмутил. “Позвольте мне одеться, будьте любезны”, – сказал он. Солдаты связали ему руки веревкой и провели мимо всех нас, стоявших разинув рот рядком в пижамах. Он не взглянул ни на кого из нас. Чего мы только потом не слышали, но наиболее правдоподобными были слухи, что он шпионил не на нацистов, а на китайских красных.
В результате обыска в номере Руди обнаружили передатчик и прочие компрометирующие предметы. Наутро после ночи, которую Руди провел в деревянном сарае на территории полицейского участка, начались допросы: “Меня раздраженно спрашивали, «на какую страну и на какую организацию я работаю», – но ничего не могли добиться”. Возможно, как шпион Руди Гамбургер был безнадежен (“Из-за своей наивности он был совершенно непригоден для конспиративной деятельности”, – писал его сын), но отличался необыкновенным упрямством. Он отказывался отвечать на вопросы. “Спустя восемь часов они перешли к пыткам. Связав мне за спиной руки и подтягивая их при помощи какого-то подъемного механизма, меня подняли на пару футов от земли”. Его оставили в подвешенном состоянии – плечевые сухожилия постепенно растягивались и рвались. “Я висел в воздухе в довольно болезненном положении”, – писал Руди с характерной сдержанностью.
После четырех недель допросов его увезли за двенадцать миль по реке Цзялинцзян в особняк Бай, большой загородный дом в живописной долине региона Гелешань, раскинувшейся у подножия покрытых соснами холмов. В особняке располагался концлагерь с камерами пыток для политических заключенных, “обнесенный проволокой под напряжением и охранявшийся вооруженным патрулем, который стрелял по незваным гостям без предупреждения”. Местные называли лагерь “Долиной счастья”.
В особняке размещалось около пятидесяти заключенных. Гамбургер был единственным иностранцем. Его сокамерником был Вон Пинь Фон, молодой человек, говоривший по-английски и утверждавший, будто его арестовали за участие в незаконных уличных демонстрациях. Очевидно, его подсадили к Гамбургеру с целью выяснить, на кого тот работает. Руди был невероятно осторожен с засланным казачком, но Вон самостоятельно пришел к совершенно точному выводу: “На самом деле ты наверняка работаешь на американские или советские спецслужбы”, – заявил он. В течение пятнадцати минут каждый день Гамбургеру дозволялось созерцать вид, открывавшийся из зарешеченного окна особняка, – тридцать миль холмистого пейзажа, покрытого сочной зеленью, – после чего его вновь запирали. Этот изощренный вид психологических издевательств дополнял физические истязания. Каждые шесть недель его приводили к начальству и требовали дать признательные показания. Как и все остальные заключенные, он заболел малярией. На все более скудной рисовой диете он с каждым днем чахнул – физически и морально. “Сколько они еще меня здесь продержат? – пытался понять Руди. – Месяцы? Годы? Страна воюет, а в военное время возможно все”. В июне 1940 года, вскоре после капитуляции Франции, Урсула получила из Москвы указание выйти на связь с “Альбертом”, товарищем в Женеве, и задать ему ряд вопросов: “Работает ли еще его бюро? Каково его финансовое положение? Может ли он отправлять донесения в Центр через Италию? Требуется ли ему передатчик?” Вывод из всего этого был очевиден и крайне удивителен: в Швейцарии действовала еще одна советская агентура под руководством таинственного Альберта. В соответствии с указаниями Урсула опустила записку в почтовый ящик на улице де Лозанн, пообещав вернуться через несколько дней.
Открывший ей дверь мужчина был “приземист, склонен к полноте, у него были темные волосы, темные глаза и скорбный вид”. В круглых очках, с набрякшими веками и безрадостным выражением лица он напоминал крупного и немного удрученного филина. “Привет от мистера Вебера”, – произнесла Урсула. Мужчина кивнул в ответ на пароль, провел ее в свой кабинет, “полный книг и карт, с разбросанными на столе бумагами и журналами”, и расчистил ей место, чтобы она могла сесть. Урсула подумала, что он может быть каким-то ученым. “Филин” изучал свою посетительницу, “высокую, стройную, даже хрупкую на вид женщину в облегающем шерстяном платье. Выглядела она лет на тридцать пять. Двигалась плавно и немного томно”.