Слухи, что фрау Гамбургер помолвлена с более молодым из двух англичан, немедленно расползлись по Ко, как и водится в деревнях. Не подозревая о странном подтексте этой помолвки, фрау Фюссли, жена фермера, радовалась за Урсулу, как и Лилиан Якоби, пожилая еврейка, с которой они очень сблизились.

Обрученные отправились кататься на горных лыжах. Урсула к тому моменту уже была опытной лыжницей, а вот жгучий энтузиазм, отсутствие опыта и совершенное бесстрашие Лена не предвещали ничего хорошего. Однажды они добрались на маленьком поезде до вершины Роше-де-Нэ – 6699 футов над уровнем моря. На долину открывался великолепный вид. Они стремительно неслись по склону. А в случае Лена – даже чересчур стремительно: на крутом склоне он потерял управление, врезался в глыбу льда и сломал лыжи. До дома они пробирались сквозь сугробы пешком, держась друг за друга, чтобы не соскользнуть вниз. Бертон радостно хохотал всю дорогу. Урсула писала: “Я внезапно осознала, как мне нравится Лен”. Это не было ни романтическим озарением, ни внезапной захватывающей влюбленностью, лишь постепенным осознанием: невзирая на обещание дать Лену развод по первой же его просьбе, она все же надеялась, что такой необходимости не возникнет.

У Бертона никогда не было настоящего дома. “То, что он стал частью нашей семьи, ощутил тепло и заботу, был окружен радостью и взаимопониманием, сыграло решающую роль. Мы были товарищами, которых сближали работа и опасность. Мы сходились во мнениях о книгах и людях. Каждый день любовались прекрасными видами. Лен на удивление хорошо ладил с детьми”.

Для свадьбы они выбрали политически значимую дату – 23 февраля, день основания Красной армии, в дальнейшем ставший Днем защитника Отечества. Церемонию старались не афишировать, и она прошла почти незаметно. Два простеньких колечка из “Юнипри” в Веве, быстрое оформление бумаг в женевском загсе, швейцар и служащий в роли свидетелей. После чего мистер и миссис Леон Бертон вернулись домой в “Кротовый холм”, где Олло напекла к обеду оладий.

Разумеется, нет никаких свидетельств о том, когда этот брак по расчету перестал быть исключительно удобной формальностью, не подразумевавшей никакой близости. Но весьма возможно, что первая брачная ночь (в которую Лен лишился невинности) состоялась в тот самый вечер, на Кротовом холме, ровно двадцать два года спустя после появления на свет Красной армии.

По стечению обстоятельств Урсула Кучински влюбилась в Лена Бертона, придя к этой любви самыми окольными путями. Четвертая – и самая крепкая – любовь в ее жизни стала результатом нелегального шпионского замысла и фиктивного брака.

Позже они спорили, когда же именно начался их роман.

– Когда ты понял, что я тебе нравлюсь? – спрашивала она его.

– В романе бы написали: “с первого взгляда”. В нашу первую нелегальную встречу в Веве, у “Юнипри”.

– Уже тогда? Я и понятия не имела!

– Я долго сам себе в этом не готов был признаться, – говорил Лен.

Но Урсула тоже увлеклась Леном раньше, чем осознала это. В письме матери, написанном вскоре после их помолвки, она рассказывала, что собирается выйти замуж за этого англичанина, на семь лет младше нее. “Я люблю его”, – добавила она.

Много лет спустя Лен так описывал Урсулу – жену, офицера разведки и революционерку:

Как и во многих удачных браках, без трудностей не обходилось и здесь. Лен порой обвинял жену в “диктатуре”, что было ей свойственно, особенно в профессиональных вопросах, связанных с разведкой. Он никогда не забывал, что женился на собственной начальнице. Она считала его мнительным и подверженным внезапным необъяснимым сменам настроения. “Он бывал сам не свой из-за того, чему я не придавала никакого значения”. Но Урсула окружала Лена безусловной и абсолютной любовью, которой он никогда не знал. Многие годы она прожила в опасности и ходила по лезвию бритвы, не расставаясь с парализующим порой страхом. Лен же, кроме верности на всю жизнь и свидетельства о браке, дал ей то, что было побочным следствием его собственного странного склада характера: он заразил ее своим незыблемым бесстрашием.

Рихард Зорге излучал неотразимость и опасность. Йохан Патра, моряк, представитель рабочего класса, был человеком из другого мира – ревнивцем, соперником, безудержно романтичным революционером. Лен же не был ни ее начальником, ни ее соперником. Он нуждался в ней так, как никто прежде, его любовь была простым, сильным и непререкаемым чувством. Урсула уже была не прежней своевольной искательницей приключений, а опытным агентом-нелегалом, офицером разведки с двумя детьми, агентурой и тяжким бременем ответственности. Теперь главным в ее жизни были не быстрые мотоциклы и не политические споры до утра; она нуждалась в эмоциональной и профессиональной поддержке. Ей не нужен был ни очередной сорвиголова, ни оппонент в дружеских дебатах. Ей нужен был хороший муж. И она его получила.

Урсула подала заявление на британский паспорт на следующий день после свадьбы, консул, как и было положено, направил в паспортную службу Лондона запрос о возможности оформления документов. Ответ поступил 28 марта 1940 года: “Мы не обнаружили никаких прецедентов, связанных с миссис Урсулой Бертон, возможно, что-то с коммунистическим душком есть на ее бывшего мужа. На первый взгляд, я не вижу оснований для отказа в выдаче ей британского паспорта”. В МИ-5 считали иначе.

К этому моменту семья Кучински уже вызывала глубокие подозрения у службы безопасности Великобритании, встревоженной сообщением о возможном появлении в стране еще одного ее члена. Пакт Молотова – Риббентропа лишь упрочил страх перед “красной угрозой”. И Роберт, и Юрген Кучински поддержали линию партии, публично осуждая войну как конфликт между империалистами, в котором коммунисты совершенно не заинтересованы. В МИ-5 о Роберте говорилось, что его “антивоенная” позиция способствует “распространению пораженческих настроений”. Семья была тесно связана со Свободной немецкой культурной ассоциацией, которую спецслужба считала “коммунистической ширмой”.

В конце 1939 года Юрген Кучински предстал перед судом по делам иностранцев, учрежденным Министерством внутренних дел для выявления подлежащих аресту потенциальных агентов врага из 70 000 немецких и австрийских “враждебных иностранцев” в Великобритании. МИ-5 предоставила доказательства коммунистических пристрастий Юргена (чего он и не пытался скрывать), а 20 января 1940 года его отправили в лагерь Ситон в Девоне, бывшую базу отдыха, наряду с другими 568 интернированными “категории А”, большинство из которых были нацистами. Роберта отнесли к “категории С”, оставив его на свободе, что вызывало у МИ-5 лишнее раздражение: “Все знают, и судья в том числе, что он настоящий коммунист, на каждом углу заявляющий об отвращении к этой империалистической войне”. В МИ-5 с тем же недоверием относились и к Лену Бертону, еще не зная, кому он симпатизирует – коммунистам или нацистам. “Как нам известно, Бертон настолько заинтересовался Германией, что купил грамматику немецкого языка и пособия для чтения, по некоторым данным, в сентябре 1939 года он находился в Германии”. Его внесли в военный черный список Центрального управления службы безопасности как возможного диверсанта.

Интернирование Юргена Кучински вызвало распри между МИ-5, настаивавшей на его заточении, и Министерством внутренних дел, не видевшим оснований для его задержания. В дело вмешались многие его друзья со связями, требуя освободить Юргена и настаивая (необоснованно) на полной его невиновности. Лидер лейбористов Клемент Этли в Палате общин поднял вопрос содержания Юргена Кучински в лагере для интернированных. Лилиан Боуз-Лайон, двоюродная сестра королевы, написала Маргарите, выразив сочувствие в связи с арестом ее мужа. Сэр Александр Максуэлл, постоянный заместитель госсекретаря в Министерстве внутренних дел, подчеркнул, что коммунистические взгляды не являются “сами по себе основанием для интернирования”, настаивая, что “Кучински подлежит освобождению, если только у МИ-5 нет на него каких-либо данных, помимо фигурирующих в досье”. Юргена освободили 19 апреля 1940 года с восторженной характеристикой коменданта лагеря, назвавшего его “человеком очень способным в интеллектуальном отношении и весьма славным малым”. В МИ-5 это вызвало негодование. Там до сих пор не понимали, насколько тесно Юрген связан с советской разведкой, но тем не менее считали его “человеком очень опасным”, настаивая на том, что его сестре не следует давать гражданство.