Появление на свет моего старшего сына было моим первым гинекологическим приключением. Я обзавелась прекрасным врачом, который никогда не паниковал, ни на что не обращал внимания, со всем соглашался. У меня со своей стороны практически никогда не было никаких жалоб, так что мы были вполне довольны друг другом. Он был членом группы, состоящей из четырёх врачей, где на роды приходил дежурный. В моём случае это мероприятие было довольно тяжёлым, моментами комичным и длилось настолько долго, что в нём, конечно же, приняли участие все врачи группы кроме моего, который появился только на следующий день и с сарказмом извинился, что пропустил великое событие.

К счастью, всё завершилось прекрасно, и мне торжественно вручили умопомрачительное существо с круглыми голубыми глазками и тремя жёлтыми кудряшками на голове, удивительно похожее на моего папу и моментально преподавшее мне урок. Оказывается, совершенно необязательно как вихрь нестись по жизни, покоряя какие-то вершины только для того, чтобы через пять-десять минут после взятия очередной высоты ощутить необыкновенную пустоту, спросить себя, а стоило ли столько мучиться, и тут же поставить перед собой очередную цель; оказывается, с точки зрения смысла жизни, всё гораздо проще.

После рождения сына я стала работать намного меньше и без какого-либо энтузиазма, всё больше времени проводила с ним. Когда я уходила на работу, за ним смотрела мама, и всё было как нельзя лучше. Когда ему исполнилось два года, я решила, что возраст мой не позволяет ждать, и пора бы подумать о втором ребёнке.

Удача опять была со мной: вскоре гинеколог показал мне на экране бьющееся сердце.

Дело было летом 2001 года. Мы жили в Джерси Сити (штат Нью-Джерси), прямо напротив (через реку Гудзон) нью-йоркского Торгового Центра. Утром 11-ого сентября – это был солнечный, ясный день, не жаркий и не холодный,– я шла на работу и увидела много людей, стоящих на улице. Я спросила у одного из них, что случилось. Он многозначительно направил свой взгляд в сторону горящей башни Торгового Центра. Я, не поняв, почему из-за пожара в Торговом Центре Нью-Йорка люди в Джерси Сити не идут на работу, и, будучи достаточно обязательной и верной своему чувству ответственности, продолжила свой путь.

Придя в офис, я не нашла там никого, кроме сослуживца-грека, который громко и взволнованно говорил, что это – война, и пытался любой ценой дозвониться до Греции, чтобы оповестить своих родителей, что с ним всё в порядке. Тут я уже начала подозревать, что всё же происходит что-то особенное и направилась в кабинет своего начальника, который стоял у окна на 38-ом этаже и смотрел на горящие башни. Увидев меня, он стал показывать на вылетающие из башен объекты, говоря: «Смотри, смотри, люди выпрыгивают».

Тут я, наконец, поняла, что происходит и бросилась домой, чтобы предупредить маму. По дороге я наткнулась на огромного афроамериканца, который, громко рыдая, как ребёнок, кричал: «Смотри, смотри, она падает». И она, огромная стодесятиэтажная башня, действительно упала у всех на глазах. А к моменту, когда я добежала до дома, упала и вторая.

Многие люди, проживавшие в нашем комплексе, работали в этих башнях. Мы не знали, кто из них вернётся домой, а кто нет. Семь дней я билась в дверь своего соседа и уже потеряла всякую надежду, но, к счастью, он нашёлся. Потом, довольно долгое время, нам рекомендовали ходить по нашему городу в масках, так как с другой стороны реки до нас доходил ужасный запах гари вперемешку с другими запахами.

На следующий день мы пошли на работу, и там в какой-то момент нам сказали, что в здании бомба, и нам надо его покинуть, не пользуясь лифтом. Это были бесконечные тридцать восемь этажей, по которым сползала толпа людей, содрогающихся от ужаса.

А на следующий день мне надо было пойти к своему врачу на проверку. Это был мрачный, холодный, туманный, дождливый день вне и внутри любого нью-йоркца. Всюду пробки, полиция, скорбь, ужас. Я кое-как добралась до больницы. У врача моего на груди был прикреплён значок с американским флагом. Он спросил у меня, как я себя чувствую, я сказала, что нормально, и рассказала об эпизоде накануне, о том, как было страшно. Моё здоровье для нас обоих было на втором плане, ужас происшедшего за последние два дня вытеснил всё – мы думали о других вещах. Тем более, что оба знали: у меня всегда всё нормально, всё идёт своим чередом, беспокоиться не о чем, просто надо проверить.

Он включил аппарат ультразвука и уставился на него молча и мрачно. Я приписала это общему настроению и сама уставилась на экран. Он там начал что-то крутить и вертеть, смотреть, искать, потом как-то почти виновато спросил, сколько уже недель, выключил аппарат, вздохнул и, отводя от меня взгляд, сообщил, что сердцебиения больше нет, плод погиб. Ему пришлось повторить это пару раз, так как я не понимала, что происходит, о чём он говорит, и не верила своим ушам. Чувства боли, обиды, потери, страха переполняли меня. Я спросила, почему это случилось. Он со свойственной ему лёгкостью сказал, что причин искать не надо. Типа – ерунда, со всеми бывает.

И вот, начиная с этого печального дня, нормой стал стандартный сценарий: подтверждение сердцебиения; радость и надежда; ожидание; токсикоз, слабость, низкое давление на протяжении трёх месяцев; чувство подавленности и страха; стремительный набор веса и недостаток времени, чтобы от него избавиться; гормональные перепады; анализы; ультразвук, подтверждающий отсутствие сердцебиения; чувства отчаяния, безнадёжности, потери, обиды; хирургическое вмешательство; хромосомный анализ; выяснение пола несостоявшегося ребёнка; последствия и осложнения хирургического вмешательства – так шесть раз на протяжении двух лет. После последнего раза я получила откровенный совет своего врача: «Мне кажется, что с тебя хватит и физически, и психически».

Я какое-то время пыталась с этим смириться, но смиряться, когда я чего-то так хочу, не в моём характере.

Через некоторое время мой врач перестал принимать нашу страховку. Мне не хотелось от него уходить, но я подумала, что может оно и лучше, начну с нуля. И записалась на приём к специалисту по патологиям во время беременности, начальнику отделения родов весьма уважаемой больницы в одном из южных пригородов Нью-Йорка. Это был пожилой человек с огромным опытом и узкой специализацией. Вдобавок мой новый доктор был греком по национальности, то есть человеком южным, похожим на армян, а значит – хорошо понимающим мой менталитет. Внутренний голос мне твердил, что всё должно быть как нельзя лучше.

И вот, я пришла на первый приём пообсуждать и поговорить о своих шансах.

– Вы гречанка? – сразу же спросила секретарша, увидев меня.

Я растаяла, думаю: «Какая проницательность, знание истории и географии!»

– Нет, армянка. А почему вы подумали, что я – гречанка?

– Потому что у него все пациентки – гречанки, – чётко обосновала она.

После такого объяснения моего оптимизма, конечно, поубавилось, но не намного. Меня завели в какую-то комнату и велели ждать. Ждала я очень долго, мне говорили, что врач занят. Часа через полтора, он появился с кошёлкой с покупками, зашёл в свой кабинет, долго устраивался, переодевался и наконец решил меня принять.