ВСЁ НАЧИНАЛОСЬ С ЗУБОВ

Приехала я в Америку в безупречном состоянии здоровья. Даже зубы у меня были по советским меркам в полном порядке: всего лишь несколько пломб, и только одна требовала удаления нерва.

В Америке люди бдительно следят за своими зубами, даже до их появления. Большинство американцев в год два раза ходит на проверку: профессионалы чистят им зубы, пломбируют, отбеливают, точат, выпрямляют, отодвигают, придвигают, наращивают и так далее. Имеется огромное количество самых разнообразных специалистов, каждый из которых отвечает за одну или две из перечисленных процедур. Я знаю много американцев, у которых даже в возрасте пятидесяти с лишним лет нет ни одной пломбы, и, если не считать регулярной полугодовой проверки, им никогда не приходилось ходить к дантисту с какой-нибудь проблемой.

Работая, имея страховку и не имея ни особых развлечений в жизни, ни свободного времени, я решила, что можно сходить на проверку к стоматологу. Я не испытывала особых угрызений совести по поводу отсутствия с работы, так как причина медицинская, следовательно, по американским меркам уважительная. Но всё же, отлучаться с работы можно было только вечерами. По счастью, доктор иногда принимал во вторую смену.

Должна сказать, с дантистом мне крупно повезло. Кеннет Гудман оказался прекрасным врачом и ещё более замечательным человеком. Выяснилось, что мне нужно запломбировать и перепломбировать этак зубов пятнадцать. Работал он безупречно: чётко, аккуратно, ни за что не хотел допустить даже минимальной боли. Я сидела в кресле в огромном напряжении, поскольку каждый раз, стоило мне сделать малейшее движение глазами, он останавливался, сдирал маску, интересовался, было ли очень больно, узнав, что не было больно вообще, просил не терпеть, если будет больно, а сразу же дать ему знать.

Моей ситуацией он проникся до глубины души: одна, без машины (то есть весьма ограниченные возможности передвижения при пригородном образе жизни), шестнадцати-восемнадцати часовой рабочий день, зыбкий иммиграционный статус, переполняющее душу горе в связи с болезнью папы и отсутствием надежды увидеться с ним. Доктор каждый раз назначал мне последний визит, после которого подвозил меня до дому, потом начал приносить овощи со своего огорода, познакомил с женой и детьми, они стали приглашать меня (а позже – и маму с папой) на обед, в общем, опекали как могли. Каждый раз на следующий день после похода к дантисту у меня было приподнятое настроение. На работе этого феномена никто не понимал: ну можно ли ТАК любить походы к зубному врачу?

Как-то раз на очередном приёме (после того, как доктор Гудман запломбировал мне уже какое-то количество зубов) я, удобно сидя в стоматологическом кресле, поинтересовалась:

– Do I have many Soviet fillings left?

Вопрос мне казался понятным, простым и без какого-либо подвоха. И каково было моё удивление, когда Кеннет остановился, снял маску и минуты две-три смотрел на меня абсолютно беспомощными, растерянными глазами.

– Do you mean sadness? – подумав ещё пару минут, наконец, выдал он.

Тут была моя очередь уставиться на него в полной растерянности. Неуклюжий разговор продолжался довольно долго: я – про пломбы, а он – про советское чувство грусти. Наконец, примерно через минут пятнадцать его осенило:

– Do you mean fillings? – спросил Доктор Гудман.

– Yes, fillings, – в замешательстве ответила я.

– Три, – засмеялся он.

Я продолжала недоумевать: неужели я что-то не то сказала и почему это заняло столько времени – сначала удивлённо уточнить мой вопрос и, наконец, ответить на него с таким опозданием.

А дело было в следующем: пломба по-английски filling, а чувство – feeling. Для меня в слове «пломба» буква «i» произносится чуть короче, чем «ее» в слове «чувство». Но, оказывается, как бы я ни старалась, правильно произнести на слух американца слово «пломба» я просто не могу.

На следующий день я рассказала об этом случае на работе – все прямо умирали от смеха. Мне-то казалось, что они смеются над тем, что доктор Гудман в такой очевидной ситуации не смог сообразить, что я имею в виду. Каково же было моё удивление, когда оказалось, что все хохотали от того, как я произношу слово «пломба»!!!

Тема гласных не раз оказывалась весьма развлекательной. Буквально через две-три недели после случившегося, в городке, где я жила и работала, открылся новый гигантский супермаркет (куда я добиралась на персональном автобусе) под, на первый взгляд простым, но, как оказалось, непроизносимым названием «Shаw’s». И вот, через несколько дней после открытия я поинтересовалась у сослуживца, сидевшего рядом со мной, весь день слушавшего мою английскую речь и громче всех смеявшегося по поводу конфуза с пломбой и чувством, успел ли он побывать в «Shаw’s»-е.

– Где? – то же растерянное и беспомощное выражение лица.

– В «Shaw’s»-е.