Вскоре настало время делать ТВП. Ультразвуковая часть теста прошла прекрасно. Потом из моего пальца выдавили три капли крови в три отведённых кружочка и велели ждать магического числа дней через десять. Счастью моему не было предела, мне казалось, что всё в порядке, и я даже не волновалась, ожидая окончательного результата. А зря!!!
Через дней десять, как и обещали, раздался телефонный звонок. Я схватила трубку, и суровый женский голос сообщил:
– Шанс генетической патологии один из восемнадцати, анализ крови нехороший, несмотря на то, что результат ультразвука нормальный. Пришлось с основательно поубавившимися спокойствием и оптимизмом, хотя и не совсем понимая для чего, захватив с собой толстую папку с накопившейся за последние два года информацией и заглянувшего к нам из Еревана брата, отправиться к Генетику-Консультанту.
Здесь нам не пришлось долго ждать. Правда, сначала нам надо было пообщаться с Лаборанткой, которая, видимо, проходила у Генетика практику по маркетингу генетических тестов. Без запинки, гладко, прекрасно отработанным и поставленным голосом Практикантка-Лаборантка отчитала блестяще зазубренный текст, сопровождая его рисуночками и схемами с хромосомами, нормальными и дефективными, спаренными и неспаренными. А потом сделала плавный переходик к тестам, обнаруживающим всевозможные хромосомные патологии, и к тому, как жизненно важно их делать. Эта часть презентации сопровождалась большим количеством процентов всяких разных событий на земле. После завершения своего выступления она вежливо поинтересовалась, нет ли у нас вопросов. Вопрос, конечно же, был один: что всё это, собственно говоря, означает в моём конкретном случае.
Ответ на этот вопрос в компетенцию Практикантки-Лаборантки не входил, на него должен был ответить сам Генетик-Консультант, так что она распрощалась с нами и, видимо, отправилась просвещать своими процентами очередную молящую о помощи пациентку. А к нам зашёл Генетик-Консультант. Большой, серьёзный, строгий человек в очках посмотрел на картинки, на нас, на мои бумажки с результатами, и тут мы стали свидетелями того, как вторая часть презентации начала обретать конкретный облик в применении ко мне – отдельно взятой жертве!
Угрюмо посмотрев на все бумаги и проценты, Генетик поднял глаза и уставился на меня. Наконец, вероятно, сочтя, что сделанной паузы достаточно, мрачно спросил:
– Знаете ли вы, какой процент детей рождается с умственной отсталостью?
Я растерялась. Вопрос был задан с такой интонацией и таким напором, что напрашивался ответ: не меньше, чем 98%. Я пробормотала, что не знаю. После очередной паузы он назвал какое-то довольно маленькое число (уже не помню), но добавил: с моими анализами вероятность страшная – один из восемнадцати!!! А посему мне совершенно необходимо сделать биопсию хориона – генетический тест, когда под управлением аппарата ультразвука из плаценты берётся щипок для изучения хромосомного набора плода. Чреват этот тест, конечно же, всякими рисками, которые преподносились мне, опять-таки, с процентами, но, несмотря на это, всё равно он настоятельно рекомендует сделать этот тест. На этом визит окончился, мы вышли на улицу с неприятным осадком на душе.
Ничего не поделаешь, генетики оказались настолько профессиональными, что на следующее утро я уже звонила договариваться о дне биопсии. Сама процедура весьма неприятная, да и последующие дни были полны настораживающими симптомами. Но, пожалуй, самым трудным для меня был моральный аспект этого теста. Делался он под управлением ультразвука, и на экране телевизора я видела собственными глазами, как мой ребёнок забивался в максимально отдалённый от вмешательства угол своего жилья. Я долго вспоминала этот кадр.
Постепенно всё пришло в норму, и в назначенный день я позвонила узнать, каков результат. Кокетливый голос сперва поинтересовался, как я думаю, у меня мальчик или девочка. Мне почему-то казалось, что будет девочка. На что кокетливый голос ещё более кокетливо заявил, что нет – мальчик. И потом уже по-деловому сообщил, что с хромосомами всё в порядке. Гора спала с плеч.
Непредвиденные бурные отклонения от главной линии развития событий завершились, и я вернулась к своим будням: повышенному протеину S, аспирину и фолиевой кислоте.
К этому моменту мы переехали в отдалённый пригород в северной части штата Нью-Йорк. Добираться до больницы было долго и трудно – более трёх часов в оба конца. Если учесть, что при каждом походе к Доктору Греку ждать приходилось два-три часа, то, понятно, что времени уходило довольно много, да и самочувствие оставляло желать лучшего. Поэтому я начала подумывать о том, чтобы подыскать приличного доктора вблизи от дома. Думала, если удастся найти такого, который внушит доверие – поменяю, нет – как-нибудь приспособлюсь. Я порасспросила своих новых соседей, мне казалось, что прислушаться к ним можно, так как у многих из опрошенных было по четыре ребёнка, причём среди них – рождённые преждевременно и не без других проблем.
Обнадёженная тем, что не сегодня-завтра обзаведусь чудо-доктором, я записалась на очередной визит к доктору, которого хвалила моя соседка. Местный доктор принял меня с огромным энтузиазмом, даже сказал, что его мама была поклонницей Шарля Азнавура. Такое знание достоинств моей национальной принадлежности настроило меня позитивно. Визит проходил как по маслу: разговор, ультразвук, вес, рост, обхват… Я даже про себя подумывала, что в следующий раз принесу с собой и покажу ему фотографию, на которой запечатлены Азнавур и я за кулисами, после его концерта в Вашингтоне, куда я поехала из Бостона, конечно же, по настоянию папы и по приглашению моего кузена и его супруги.
В самом конце визита я мельком описала доктору ситуацию с протеином S и наткнулась на совершенно неожиданную молниеносную реакцию. Он изменился в лице, сказал, что это очень серьёзно, что это объясняет ему всю мою прошлую историю, и лёгким взмахом руки прописал ежедневные внутривенные инъекции гепарина, так как аспирина и фолиевой кислоты, по его мнению, недостаточно, чтобы предотвратить все возможные и почти что неминуемые последствия повышенного протеина S!!!
Настроение моё моментально изменилось, сердце начало стучать 150 раз в минуту, голова стала кружиться. На все мои попытки что-то ему объяснить, Сын Поклонницы Азнавура мне отвечал, что гематолог, по всей видимости, не проверял уровень протеина S. Я стала говорить, что не умею и при всём желании не смогу делать самой себе внутривенный укол. На это был оптимистичный и жизнеутверждающий ответ, что он и его команда меня всему научат. Он сиял, будучи убеждённым, что нашёл разгадку причины моих многолетних страданий и во что бы то ни стало спасёт меня от предстоящего неминуемого кошмара. Не могу сказать, что я разделяла его счастье.
Всю дорогу домой я размышляла. И чем больше я размышляла, тем страшнее мне становилось. Я не могла понять, как можно прописывать что-то настолько серьёзное, даже не подтвердив достоверности того, что я ему сообщила. Ведь я могла перепутать и вместо какого-нибудь другого протеина, скажем C, назвать S, а может он у меня понизился, а не повысился, а может я вообще всё неправильно поняла, запомнила и рассказала. Как можно, не уточнив результата анализа, даже не поговорив с предыдущим врачом или гематологом, принимать такое кардинальное решение?
По моему поникшему виду маме и мужу было очевидно: что-то не так. Аритмия не проходила, дыхание было нарушено, руки были ледяные и хотелось выть.
Я засела за компьютер и начала изучать всё, что возможно, о протеине S, чтобы понять, каковы же мои шансы на самом деле. В течение следующих двух-трёх дней я прочитала всё, что было доступно, и поняла одно: женщины с повышенным протеином S действительно подвержены самым тяжёлым осложнениям во время беременности и родов, связанных с образованием кровяных сгустков. Однако часто повышение протеина S бывает вызвано самой беременностью, и это совсем не страшно. Оставалось понять, к которой категории я принадлежу.
К сожалению, логика подсказывала, что к первой: ведь если Доктор Грек сам посылал меня к гематологу, забил тревогу и прописал мне аспирин и фолиевую кислоту, значит, он знает: есть какая-то проблема. Единственное, что обнадёживало – я помнила, с какой степенью уверенности Доктор Пепел совершенно чётко сказал, что НИКАКИХ проблем с кровью нет. Совместив поведение обоих врачей (Грека и Пепела), я пришла к наиболее вероятному сценарию: очевидно, в первом тесте проверили всё, что угодно, кроме протеина S, следовательно, нет никаких оснований понять, к которой категории повышенного протеина S я принадлежу. А потому Доктор Грек решил принять более консервативные (по сравнению с Сыном Поклонницы Азнавура) предохранительные меры. Так я прожила ещё несколько дней, ежеминутно убеждая себя в проникновенности, дотошности, осторожности и всех прочих положительных качествах Доктора Грека. Но всё-таки внутренний голос не давал мне покоя, громко говоря, что со мной всё в порядке.
Я стала рыться в своих медицинских бумагах, которые мне были выданы Доктором Греком для похода к Генетику. И, к своему великому счастью и удивлению, обнаружила в них результат первого анализа крови, назначенного Доктором Пепелом, на основании которого он заявил, что нет проблем. И каковы были мой ужас и восторг одновременно, когда я увидела там чёрным по белому маленькими бледными цифрами напечатанное абсолютно нормальное значение злополучного протеина S. Дело было вечером, я еле дождалась утра, чтобы позвонить Доктору Пепелу.