Разумеется, я тоже не хотел отдавать все разом. Пока я был там, Тереза снабжала меня. И так уж вышло, что друг Тима Коллинза был там в тот же момент и покупал дурь для самого Тима. Джо узнал об этом, позвонил Терезе и сказал: «Я тебе все ноги переломаю, если будешь давать Стивену кокаин!» Тем временем хозяин Ватикана, Тим Коллинз, разрешил Джо пить и делать все, что он захочет.

Они решили, что, пока трезвым буду я, группа сможет нормально существовать. Мне нужно было держать себя в руках, чтобы Aerosmith могли выступать. Надо поставить Стивена на ноги! Поэтому я оказался в «Ист-Хаусе» в МакЛине во второй раз осенью того же года. В МакЛине я познакомился с психологом по имени Боб Хирн и в первый раз начал задумываться о каком-то будущем помимо наркотиков и бухла. Проблема в том, что рок-н-ролл – это мир фантазий, и часть этих фантазий заключается в том, чтобы быть под кайфом. Как и большинство рок-звезд, я болен Пубертационным тупиком. Я никогда не повзрослею. Такое бешеное двенадцатилетнее настроение – без него и на сцену выходить невозможно. В мире рока не надо взрослеть, потому что ты настолько изолирован от мира, что ни о чем не думаешь. Все делают за тебя… ты окружен своей командой, менеджерами, промоутерами, PR-агентами. А как арендовать машину, купить билет на самолет, снять комнату в отеле? А, так им надо сначала звонить?

На реабилитации они там придумывают всякие теории:

– Нет-нет-нет, Стивен, не рисуй правой рукой! Рисуй недоминантной рукой!

– Зачем? Потому что я не умею играть левой рукой?

– Да, тогда ты сможешь придумать что-то новое!

Аааа-га.

И даже если бы я – благодаря молитвам, воздержанию и сверхчеловеческой силе духа – смог избавиться от демонов наркотиков и алкоголя, то что насчет моих друзей? Разумеется, время от времени я звонил Тиму из центра и спрашивал:

– А где Джо? Когда Джо сюда приедет?

– А Джо сейчас на островах.

Тим отпустил Джо на остров, где он пил опиумные настойки, от которых немели десны. Проблема со мной, Нулевым пациентом, заключалась в том, что все остальные в группе и по всему миру все еще принимали – в огромных количествах, – поэтому, естественно, мне ничего не помогало.

Теория Тима о том, что группу сразу же надо отправлять на гастроли, была ужасно нелепой. В целом, это было что-то вроде терапии 411… Он просил своего секретаря разузнать все о встречах ОАА в тех городах, где мы играли. Звонок. Начинаем считать… один шимпанзе, два шимпанзе, три шимпанзе, четыре шимпанзе, пять шимпанзе. Оператор Лили Томлин:

– С-кем-мне-вас-соединить?

– Соедините, пожалуйста с ОАА в центре Лос-Анджелеса. Спасибо, я подожду.

Гнусавый голос помощника оператора:

– Диктую номер…

В смысле, это займет минуту, вам не кажется? Две? Потом набираешь номер ОАА в Лос-Анджелесе:

– Здравствуйте. Какой у вас адрес? У вас проводятся собрания? По каким дням?

Такой у Тима Коллинза был план – сохранять Aerosmith трезвыми.

Тим Коллинз нашел нам с Терезой квартиру на Бикон-Хилл, Бостон, и еще одну для Джоуи. Потом мы переехали из этой квартиры в квартиру получше, в Бруклине. Мы с Терезой начали ходить в метадоновую клинику на Кенмор-сквер, чтобы привести себя в порядок. Это было осенью 1986 года. В метадоновой клинике я снизил дозу до пяти миллиграммов в день, потому что мне не нравилось, как идут дела. Было слишком много наркотиков и слишком много героина, и я понимал, что если ничего не сделаю, то мне придет Конец. Кто знает, справился ли бы я сам, но я уже начал что-то понимать. Никто не просил меня ходить в метадоновую клинику. Мы с Терезой просто сами так решили. Мы хотели пожениться и завести детей, нам нужно было как-то менять свою жизнь.