Потом неспешное путешествие с юта в «ходовую», где не найдя капитана, уже обсудив с вахтенным, с выходом на мостик и изучением «колеи» в бинокль… и только тогда наконец растревожили руководство.

Ещё какое-то время отнял «въезд» в ситуацию кэпа.

Затем составление сообщения, чтоб на том конце правильно поняли, так как лёд и по меркам «Ермака» был довольно лёгок, и не хотелось нагонять излишнюю панику.

Следом зашифро́вывание, помня о британских «ушах» в виде «Бервика».

И уж потом радист взялся за ключ-раритет, отстучав нужное «морзянкой».

Однако уже было поздно.

Подвижка льда началась не внезапно. Сначала сквозь завывания ветра прокатился утробный стон, потом басовито затрещало, переходя во что-то более тонкое.

Капитан «Ермака» Рудольф Карлович Фельман ранее не сталкивался с такими масштабами, и поначалу, признаться, испугался, глядя в бинокль, как доселе удобный пролом стал медленно сжиматься, а вдалеке так и просто схлопываться, с тем самым протяжным тонким треском. Хребет горбатящихся друг на друга льдин, спорадически выбрасывая снежную взвесь, неумолимо приближался к каравану.

Под рукой капитана лежал журнал с условными сигналами, хотя он уже успел его изучить наизусть. Дав команду по каравану «Р» – уменьшить ход, он уже хотел срочно сигналить «Лима» и распорядиться переложить машинный телеграф на «стоп ход», но «Ермак» весьма легко раздвинул сжавшиеся льды и шёл дальше, разбивая носом образовавшиеся складки.

– Да что вы так переживаете, Рудольф Карлович, – помощник с улыбкой поддержал капитана, хотя сам вмиг покрылся на лбу испариной, – наш красавец и три аршина осилит, не чета этим пару футам. А торосы не смёрзшиеся. Чего их опасаться. Пробьёмся.

Фельман лишь покосился на недавно назначенного старпома. Капитан-то знал, что весь ремонт перед отправлением на Север наверняка был по сути «латанием дыр», и при больших нагрузках проблемы снова вскроются.

А разница по мере следования дальше, конечно, ощущалась – корпус заметно дрожал, и те три узла, до которых они снизили ход, были весьма актуальны. Подвижка льда продолжалась, создавая впереди серьёзные препятствия.

– Нам проще и лучше уйти от торосов, бить свою дорогу, – высказал верную мысль помощник.

– В таком случае надо обязательно известить командующего, – согласился капитан, и без того забирая чуть вправо от непролазных нагромождений, положив руку на штурвал, поправляя рулевого.

Рожественский категорически отказался сходить с проложенного курса, опираясь на свой чёткий план. И не принял никаких доводов. Более того, потребовал увеличить ход до прежних пяти узлов.

И случилось то, что должно было случиться – на ледоколе повылезали «старые болячки». Спустя полчаса карабканья через заторошенности, наверх поступил доклад, что начали греться валы в дейдвудной части. Левый и кормовой.

Сообщения на флагман о назревающих проблемах были проигнорированы.

Пройдя ещё полумилю, на «Ермаке» «без предупреждения» встала кормовая машина, как и сам ледокол!

Теперь Фельман дал уже весь экстренный «набор»: «Стоп! Я застрял во льду». «Дайте обратный ход машинам», – в совершенно естественном порыве оглянувшись назад на накатывающуюся сзади бронированную тушу «Суворова».

И на эскадре испытали все «прелести» хождения во льдах друг за дружкой. Благо ход на тот момент держался в пределах четырёх узлов.