Наверное, общее настроение передаётся. И даже Рожественский, будучи уверенным, точнее сказать самоуверенным, глядя на раскинувшееся по курсу стылое однообразие, немного поёживался – впереди лежал длинный путь в неизвестность.

Однако волнение унялось быстро, как только стала заметна оставленная «Ямалом» темнеющая водная артерия, уходящая вдаль. Прихваченная коркой свежего…

«Как там его? Из словечек, которыми сыплет Коломейцев – “нилас”, “склянка”, “снежура”?.. – припоминал адмирал. И на всякий случай успокоил себя: – Всё по плану. Всё будет ладно».

Потомки даже немного перестраховались, оставив маркеры – две крашенные красным бочки, успевшие вмёрзнуть в лёд, обозначившие начало пролома. В этот створ уверенно устремился «Ермак».

– Ваше высокопревосходительство! Немцы уходят! – доложил старший сигнальщиков.

– А «британец»?

– Задымил…

– Неужели тоже?

– Пока непонятно…

Однако «Бервик» лишь сократил расстояние, подойдя к границе льда. За это время караван осторожно прошёл всего две мили.

– Что я говорил! – с довольным видом вымолвил, наконец, адмирал. – Не пойдёт англичанин в лёд.

Не все, а точнее, лишь Коломейцев полностью знал о всех тайнах «большого ледокола». Поэтому офицеры переглянулись, не помня, чтобы командующий что-то им говорил по поводу намерений «британца».

Следующий час Рожественский если и «оглядывался назад», то только чтобы убедиться, что на вверенных ему кораблях и судах обеспечения всё в порядке, все держат строй и дистанцию, дымя на пяти узлах.

Британский крейсер остался в прошлых переживаниях.

Льды, сковавшие Карское море, и массивом-то толком нельзя было назвать – смёрзшиеся ледяные дрейфующие поля, крупнобитые куски, спаянные перемычками, местами хаотично наваленными друг на друга заторошенными краями. Всё это образование имело определённую сопротивляемость настойчивому давлению ветра. И инертность при дрейфе.

На «Ямале» сплоченность оценивали на семь баллов[75] при средней толщине ледяного покрова до полуметра – податливое «масло» для улыбчиво-оскаленного форштевня атомного ледокола.

Шли неторопливо, практически ползли, понимая, что эскадре их нагонять уйму времени, ожидая появления каравана за кормой в пределах видимости в лучшем случае часа через три-четыре. И то по дымам.

Когда от носа с протяжным хрустом вперёд побежала длинная извилистая трещина, вторпом, стоящий на рулях, предположил, что началась подвижка льда, лишь сделав пометку в журнале.

Неладное заметил кто-то из подвахтенных, выйдя на «свежий воздух перекурить» – пробитый путь за кормой ледокола оставался ещё широким, но уже в полумиле ледяные поля медленно сходились, а ещё дальше наползали друг на друга, образуя торосистые нагромождения.

Опять же, привыкнув к атомной мощи, дрожащей под ногами, на то, чтобы сопоставить силу старичка «Ермака», для которого дорожка, пробитая «Ямалом», теперь замкнётся, потребовалась одна медленно «высмоленная до фильтра».