– Просто, то действительно тебе не годилось. Вот тут, да… здесь нас ждут.

Действительно, опять ждали. Деда горячо расцеловали.

– Ее? Боже мой! Куда?.. На какую должность, вернее – с кем?.. Никто не подготовлен видеть ее рядом с собой на рабочем месте… – глаза этого бедняги всё быстрее перебегали от деда к внучке. – Не смотря на все возможные, все мыслимые предосторожности… Ежедневно?.. Конец работе. Бессонница сотрудников. Склоки сумасшедших. Банкротство. Да и зачем работать – вам же всего семнадцать.

– Семнадцать и пять, – поправила Мила.

– Как, и пять?.. Впрочем, тем более, милая моя, дорогая… И это исключая другие обстоятельства.

– Например, беременность? – Мила мигом обернулась к нему со зло-сверкнувшим интересом.

– О да, например. Вы будете очень этим заняты.

– Зря вы так думаете.

– О, извините.

– Нет, это вы извините.

– Не стоит извиняться, – забеспокоился работодатель.

– Почему же? Как раз наоборот.

– О, спасибо, – сказал он с облегчением.

– Не за что.

– Как это не за что? – опять забеспокоился работодатель.

Но дед, уже в который раз, уводил ее за руку сквозь выход. Так как им не придется больше видеть друг друга, Мила и работодатель глядели друг на дружку до последней полусекунды. Работодатель был противоречив в самом своем внутреннем внутри. Он вежливо прощался, как после прочих собеседований о работе – с той искренней улыбкой, когда знаешь, что никогда не перезвонишь. Однако его колол укол упущенного случая: он хотел бы видеть это свое прощание с ней иначе – как прощание до следующего теплого свидания. А это было невозможно. Прощание безнадежного собеседования никак не поворачивалось прощанием до свидания. Да, именно свидание было безнадежно не возможно. И даже в том случае если бы не было этого собеседования о работе вообще, их случайная встреча была бы все равно не возможной. Его колол не упущенный, а невозможный случай. Отчаяние этой откровенной мысли было абсолютным, когда он смотрел глазами свое́го лица в глаза её́ невозможного лица в первый и последний раз. Лучше никогда не видеть красоту, чем увидеть ее и узнать… Что? Что никогда! Легкая воображаемость мечты против бесповоротного осознания несбыточности.

По дороге домой Мила прикидывала: может, ей изучить еще один язык, или какой-нибудь вещественный, трудный, но востребованный навык… Электросварку?.. Это поможет?.. Кто подскажет? Может податься в космонавты, она бы подошла, ее девичья фамилия звучит почти как Гагарина.

Вывод напрашивался (но не находился): все собеседования унылы. Глядя на них несчастных, т.е. на собеседования, Мила тоже слегка пригорюнилась. До той степени: а сможет ли она вернуть свои годы, т.е. 17,5. И начать с нуля. Может, ее призвание в другой стороне, оно ее тянет за руку, а она не понимает, упирается ногами.

И наконец, действительно наступило оно, то есть он, долгожданный момент, когда ей позвонили, и без всяких проволочек отыскалось многотрудное место. Без обеда, без отпуска. Она уже в штате. Следующим ранним утром исполненная трудолюбия счастливая Мила, придя на службу, не смогла открыть входную дверь. Дверь была впечатана глухо-вровень со стеной и на уровне асфальта, как забытый, т.е. разукрашенный розовым граффити, черный ход, без крылечка. Мила стояла на улице и ждала, когда откроют. Одна рядом с дверью-недверью. Ей громко сигналили с проезжей части. Позже ее увел за руку дед.

– Да, дедушка.