93. Оборона Москвы (24 мая 1571)

В конце весны 1571 г. Девлет-Гирей повел войско на Русь. Хан собрал значительные силы, он шел в поход «з двумя царевичами и со всеми своими орды, и качевными тотары, и с ногаи з большими и меньшими, и с азовскими и з белогородцкими, и с турскими людьми» (113, 237). Английский дипломат Джером Горсей пишет, что у Девлет-Гирея было 200 000 воинов, но эти данные действительности не соответствуют. Бальтазар Руссов приводит более достоверные цифры, определяя численность крымской орды в 40 000 человек (107, 204). Отправляясь в набег, хан исходил из того, что войска Ивана IV задействованы в Ливонии и южная граница будет слабо защищена. Однако в Москве своевременно узнали о походе Девлет-Гирея и приняли необходимые меры предосторожности. Русская рать заняла позиции на берегу Оки, её численность Горсей определяет в 100 000 воинов (6, 56). И вновь англичанин завышает цифры, на Оке находилась рать из пяти полков. В Разрядной книге сохранилась роспись воевод по полкам: «В большом полку бояре и воеводы князь Иван Дмитриевич Бельской да Михайло Яковлевич Морозов. В правой руке бояре и воеводы князь Иван Федорович Мстиславский да Иван Васильевич Меньшой Шереметев. В передовом полку бояре и воеводы князь Михайло Иванович Воротынский да князь Петр Иванович Татев. В сторожевом полку боярин и воевода князь Иван Ондреевич Шуйский да Дмитрий Григорьевич Плещеев. В левой руке князь Иван Петрович Шуйский да князь Иван Григорьевич Щербатой» (101, 71). Вскоре из Москвы в Серпухов прибыл с опричным корпусом царь Иван. Ничего не предвещало беды, но события стали развиваться по непредусмотренному русскими воеводами сценарию. Крымчаки подошли к Туле, сожгли городские посады и устремились к Оке. Перебежчики, во главе с боярским сыном Кудеяром Тишенковым рассказали, где находятся главные силы царя, и объяснили, как обойти русские позиции на Оке. Форсировав Оку недалеко от Кром, хан повел орду к реке Угре, обходя русское войско с запада. Переправившись через Угру, Девлет-Гирей оказался в тылу русской рати и немедленно отправил конницу на Серпухов, где находился Иван Васильевич. Государь чувствовал себя в безопасности, когда ему доложили о прорыве крымчаков. Кроме отряда опричников, никаких войск в распоряжении царя не было, его застали врасплох, о чем свидетельствует запись в Разрядной книге: «И государь царь и великий князь тогды воротился из Серпухова, потому что с людьми собратца не поспел» (102). Каким был маршрут бегства Ивана Васильевича? Генрих Штаден пишет, что «великий князь вместе с воинскими людьми – опричниками – убежал в незащищенный город Ростов» (119, 106). Данная информация подтверждается записью в Разрядной книге, где говорится, что государь пересидел нашествие в Ростове Великом: «А царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии в те поры был в Ростове» (101, 71). Иначе изображена ситуация в Пискаревском летописце: «А царь и великий князь Иван Васильевич пошол был в Серпухов да услышал, что царь прииде к Оке реке, и он побежал в Слободу, а ехал на Бронницы да в Слободу, а и[з] Слободы побежал был в Кирилов» (89, 191). Здесь ясно говорится, что государь укрылся в Кирилло-Белозерском монастыре. Свою версию излагает Джером Горсей: «когда враг приблизился к великому городу Москве, русский царь бежал в день Вознесения с двумя своими сыновьями, богатствами, двором, слугами и личной охраной в 20 тысяч стрельцов (gunnors) к укрепленному Троицкому монастырю [находившемуся] в 60 милях [от Москвы]… Русский царь бежал все дальше со своими сыновьями и богатством, направляясь к большому городу Вологде (Vologdae), где он считал себя в безопасности, находясь в 500 милях от врага» (6, 56–57). Насчёт 20 000 стрельцов Горсей явно погорячился, в лучшем случае с царем была половина опричного корпуса. Узнав о прорыве крымчаков, Иван Васильевич бежал в Москву, оттуда в Троице-Сергиев монастырь, затем объявился в Ростове. Побывал ли царь в Вологде и Кирилло-Белозерском монастыре, неясно.

Когда Девлет-Гирею стала ясна общая стратегическая ситуация, он приказал орде идти на Москву, к этому его побуждали и русские перебежчики. Поскольку Иван Васильевич бежал в Ростов, ответственность за оборону столицы легла на воевод. Вопрос заключался в том, кто раньше подойдет к Москве – царская рать или крымская конница. В этой сумасшедшей гонке выиграли русские, им удалось опередить крымчаков и 23 мая в среду полки вошли в Москву. Ситуация складывалась так, что сражаться с Девлет-Гиреем приходилось на окраинах столицы. Русская рать прикрыла Замоскворечье, полки заняли позиции прямо на московских улицах. В Разрядной книге сохранилась подробная роспись боевых порядков русской рати: «И князь Иван Дмитреевичь Бельской да Михайло Яковлевичь Морозов стояли на Большой на Варламской улице. Правая рука князь Иван Федорович Мстисловской да Иван Меньшой Васильевичь Шереметев вь Якимовской улице. Передовой полк князь Михайло Ивановичь Воротынской да князь Петр Иванович Татев стояли на Тоганском лугу против Крутицы. А опришнинской розряд стоял князь Василей Ивановичь Темкин Ростовской за Неглинною» (102). Здесь отсутствуют сторожевой полк и полк левой руки. Можно предположить, что они просто отстали во время марш-броска к Москве и не успели к началу сражения. Столицу обороняли земские и опричные полки. В ночь на 24 мая к Москве подошла орда Девлет-Гирея, хан остановился в окрестностях села Коломенское, где находился дворец Ивана Васильевича. Девлет-Гирей приказал сжечь двор царя (119, 106) и стал готовиться к атаке на город. Жители окрестных сели и деревень, монахи из монастырей, в страхе бежали в столицу. В результате массового исхода тысяч людей Москва оказалась переполнена беженцами.

В 8 часов утра 24 мая ханское войско двинулась на Замоскворечье. Навстречу крымчакам повел дворянскую конницу Иван Бельский, тысячи всадников сошлись в прямом бою на подмосковных лугах, послужильцы и дети боярские насмерть рубились с нукерами Девлет-Гирея. Когда битва достигла наивысшего накала, воевода Бельский лично возглавил атаку поместной конницы. В круговерти рукопашной схватки воевода был ранен и вынужден покинуть поле боя. Как записано в Соловецком летописце, «Князь Иван Дмитриевич Бельской выезжал против крымских людей за Москву реку на луг за Болото и дело с ними делал, и приехав в град ранен и преставися» (113, 237). Но умер главный воевода не от раны. Потеря командующего не сказалась на ходе сражения, в русской рати было много хороших воевод, способных организовать оборону столицы. Отступать действительно было некуда, за спиной у ратников была Москва. Яростные бои продолжались, когда ситуация на поле сражения резко изменилась. И не в пользу русских. Чтобы сломить упорное сопротивление противника, Девлет-Гирей приказал поджечь московские посады. Хан предполагал, что вражеские военачальники отправят часть своих людей на тушение огня и тем самым ослабят оборону города. Крымчаки сумели поджечь несколько строений в Замоскворечье, пожар стал медленно разгораться, постепенно охватывая новые постройки. Даже Девлет-Гирей не ожидал того результата, который в итоге получился. Стоял ясный день, когда неожиданно налетел сильный ветер, раздул пламя и банальный пожар превратился в огненное море, затопившее Москву. Русские полки, стоявшие на столичных улицах, оказались в критическом положении, оставили позиции и перемешались с толпами охваченного паникой и страхом народа. Русские ратники и воеводы сделали всё возможное для спасения столицы от вражеского нашествия. Успешно отразив атаки крымчаков, они были бессильны против огненной стихии. Но и Девлет-Гирей не смог воспользоваться своим преимуществом: из-за бушующего огня крымская конница не смогла войти в Москву. Из Симонова монастыря хан наблюдал, как гибнет в огне вражеская столица. В этом пожаре и погиб Иван Бельский. В Пискаревском летописце сохранился рассказ о гибели главного воеводы: «А князь Иван Бельской приехал з дела к себе на двор побывати да вошол в погреб к сестре своей к Васильевой жене Юрьевича, и тамо и задохся со всеми тут, да кнегиня Аксения Ивановна, князя Юрьева книгини Михайловича Галицына» (89, 191). Данная информация подтверждается и другими свидетельствами: «А затхнулись в городе бояре князь Иван Дмитриевич Бельской да Михайло Иванович Вороной» (101, 71). Воевода Бельский пал не в бою на поле брани, он погиб в каменном подвале, задохнувшись от дыма вместе со своими родственниками. Люди гибли не только от огня, но и в жуткой давке на улицах Москвы. В том числе и представители знатнейших русских фамилий: «Да князь Никита Петрович Шуйской, меньшой брат князю Ивану, ехал в ворота на Живой мост и стал пробиватися в тесноте вон, и тут его Татева человек ножем поколол, и он тотчас и преставися; и иных от радных без числа» (89, 191). Так от руки убийцы погиб брат воеводы полка левой руки. Огненный Апокалипсис уравнял всех: «И затхнулся в городе боярин князь Иван Дмитреевич Бельской, а был он ранен, да боярин Михайло Иванович Воронова Волынской и много дворян и народу безчисленно от пожарново зною» (102). Горело Замоскворечье, горел Китай-город, всепожирающий огонь подбирался к Кремлю.

Джером Горсей оставил описание чудовищной катастрофы, погубившей столицу Русского государства: «Неприятель зажег высокую колокольню св. Иоанна, но в это время поднялся сильный ветер, и распространившийся огонь в течение шести часов обратил в пепел все церкви, дома, палаты, построенные почти полностью из сосны и дуба, как в городе, так и в округе на 30 миль. В этом свирепом огне сгорели и задохнулись от дыма несколько тысяч мужчин, женщин, детей; та же участь постигла и тех, кто укрылся в каменных церквах, монастырях, подвалах и погребах, лишь немногие из немногих спаслись как вне, так и внутри обнесенных стенами трех городов. Река и рвы вокруг Москвы были запружены наполнившими их тысячами людей, нагруженных золотом, серебром, драгоценностями, ожерельями, серьгами, браслетами и сокровищами и старавшихся спастись в воде, едва высунув поверх нее головы. Однако сгорело и утонуло так много тысяч людей, что реку нельзя было очистить от трупов в течение двенадцати последующих месяцев, несмотря на все предпринятые меры и усилия. Те, кто остался в живых, и люди из других городов и мест занимались каждый день поисками и вылавливанием на большом пространстве [реки] колец, драгоценностей, сосудов, мешочков с золотом и серебром. Многие таким путем обогатились. Улицы города, церкви, погреба и подвалы были до того забиты умершими и задохнувшимися, что долго потом ни один человек не мог пройти [мимо] из-за отравленного воздуха и смрада» (6, 56). Очевидцем грандиозного московского пожара был Генрих Штаден, его свидетельство представляет особую ценность: «На другой день он поджег земляной город (Hackelwehr) – целиком все предместье; в нем было также много монастырей и церквей. За шесть часов выгорели начисто (vorbranten innen und aussen) и город, и кремль, и опричный двор (Aprisna), и слободы. Была такая великая напасть, что никто не мог ее избегнуть! В живых не осталось и 300 боеспособных людей (Wehrhaftiger). Колокола у храма и колокольня (Mauren), на которой они висели [упали], и все те, кто вздумал здесь укрыться, были задавлены камнями. Храм вместе с украшениями и иконами был снаружи и извнутри спален огнем; колокольни также. И остались только стены (Maurwerk), разбитые и раздробленные. Колокола, висевшие на колокольне посредине Кремля, упали на землю и некоторые разбились. Большой колокол упал и треснул. На опричном дворе колокола упали и врезались в землю. Также и все [другие] колокола, которые висели в городе и вне его на деревянных [звонницах], церквей и монастырей. Башни или цитадели, где лежало зелье (Kraut), взорвались от пожара – с теми, кто был в погребах; в дыму задохлось много татар, которые грабили монастыри и церкви вне Кремля, в опричнине и земщине. Одним словом, беда, постигшая тогда Москву, была такова, что ни один человек в мире не смог бы того себе и представить. Татарский хан приказал поджечь и весь тот хлеб, который еще необмолоченным стоял по селам великого князя» (119, 106–107). О чудовищном взрыве пороховых погребов в Кремле и Китай-городе сообщает и Пискаревский летописец: «Да в ту же пору вырвало две стены городовых: у Кремля пониже Фроловского мосту против Троицы, а другую в Китае против Земского двора; а было под ними зелия; ино и досталь людей побило многих» (89, 191). Информация Штадена, что из всей русской рати остались боеспособными 300 воинов, действительности не соответствует, после отступления крымчаков от стен русской столицы, воевода передового полка Михаил Воротынский устремился в погоню за ханом: «А царь крымской пошел от Москвы с великим страхом. А за царем ходил боярин князь Михайло Иванович Воротынский» (101, 71). Что вряд ли это было возможно, если бы у Воротынского осталось несколько сотен воинов. Тем не менее личные наблюдения Штадена о московской трагедии очень интересны: «Когда татарский царь Девлет-Гирей приказал запалить слободы и подгородние (auswendige) монастыри, и один монастырь [действительно] был подожжен, тогда трижды ударили в колокол, еще и еще раз… – пока огонь не подступил к этому крепкому двору и церкви. Отсюда огонь перекинулся на весь город Москву и Кремль. Прекратился звон колоколов. Все колокола этой церкви расплавились и стекли в землю. Никто не мог спастись от этого пожара. Львы, которые были под стенами в яме, были найдены мертвыми на торгу. После пожара ничего не осталось в городе (in alien Regimenten und Ringkmauren) – ни кошки, ни собаки» (119, 109–110). В своей автобиографии Штаден рассказывает о событиях, в которых лично принимал участие: «Когда крымский царь подошел к Москве, никто не смел выйти из нее. Так как пожар все распространялся, я хотел бежать в погреб. Но перед погребом стояла одна немецкая девушка из Лифляндии, она сказала мне: «Погреб полон: туда вы не войдете». В погребе укрылись, главным образом, немцы, которые почти все служили у великого князя – с их женами и детьми. Поверх погреба под сводом я увидел своего слугу Германа из Любека. Тогда я пробился через [толпу] русских и укрылся под сводом. У этой сводчатой палатки была железная дверь. Я прогнал оттуда половину [бывших там] и оставил там мою дворню. Между тем от огня Опричного двора занялся Кремль и город. На свой собственный счет по воле и указу великого князя я добыл для него трех горных мастеров. Я увидел одного из них, Андрея Вольфа: он хотел тушить пожар, когда вокруг него все горело. Я выскочил из палатки, втащил его к себе и тотчас же захлопнул железную дверь. Когда пожар кончился, я пошел посмотреть, что делается подо мной в погребе: все, кто был там, были мертвы и от огня обуглились, хотя в погребе стояла вода на высоте колена» (119, 150–151). Люди натаскали в подвал воду из колодца, но это их не спасло от смерти. В данном случае, Штаден ничего не искажает и не приукрашивает, по его мнению, Москва «выгорела со всем, что в ней было» (119, 97). Данная информация подтверждается свидетельством Разрядной книги 1475–1605 гг.: «И крымской царь посады на Москве зажег, и от того огня грех ради наших оба города выгорели, не осталось ни единые храмины, а горело всево три часы» (102). Некоторые подробности трагедии приводит Бальтазар Руссов: «В 1571 году, 24-го мая, в день Вознесения, татары совершенно сожгли главный город московита Москву; в этом пожаре сгорели более 40000 домов, господских усадеб и жилищ со всеми церквами и амбарами, и погибло около трехсот тысяч человек, старых и молодых. Этот пожар продолжался всего только три часа. Потому что татары пришли в 8 часов утра с 40000 человек и зажгли город, а в 11 уже все сгорело до тла. Это крайне удивительно и все люди, видевшие Москву до того и бывшие в ней также во время пожара, говорят, что если бы московит сам нарочно захотел зажечь и сжечь город, то ему невозможно было бы сжечь до чиста в несколько дней того, что сгорело в три часа. Тут московиту было отплачено за все, что он сделал с бедной Ливонией и Финляндией прошлою зимою» (107, 204). О том, что Москва сгорела за три часа, сообщает и Пискаревский летописец: «И прииде царь крымской к Москве и Москву выжег всю, в три часы вся згорела, и людей без числа згорело всяких» (89, 191). Это противоречит свидетельству Штадена, определившего продолжительность пожара в шесть часов. Возможно, что здесь правы все – и летописец, и автор Разрядной книги, и немец-опричник. После того, как через три часа большой пожар прекратился, отдельные его очаги могли гореть ещё в течение трех часов. По большому счету, за три или шесть часов сгорела столица, значения не имеет, главным является результат. А он был катастрофическим. Хотя вопреки утверждению Штадена, русская рать сохранила боеспособность. Несмотря на потери, опираясь на укрепления Кремля и Китай-города, она могла оказать упорное сопротивление Девлет-Гирею. Не исключено, что в столицу пришли не принимавшие участия в битве полк левой руки и сторожевой полк. Поэтому хан не рискнул штурмовать Москву, а принял решение возвращаться в Крым. В субботу, 26 мая, орда двинулась на юг. Как уже отмечалось, передовой полк князя Воротынского преследовал крымчаков до границ Дикого поля. Но повлиять на ход событий воевода не мог и на обратном пути хан «положил в пусте у великого князя всю Рязанскую землю» (119, 107). У Воротынского просто не было достаточно войск, чтобы помешать Девлет-Гирею. Узнав об уходе хана от Москвы, Иван Васильевич вернулся в сожженную столицу. Вид уничтоженного города потряс царя до глубины души: «видя такую великую беду и излия многие слезы, и повеле городы чистить мертвых людей погребать. И чистили городы до Ильина дни» (102). Работы продолжались практически два месяца, до 20 июля.

Сожжение Москвы в мае 1571 г. стало величайшим успехом Девлет-Гирея, по престижу Русского государства и лично царя Ивана IV был нанесен страшный удар. Царь пережил душевное потрясение и был шокирован случившимся. Когда к государю прибыл посол от крымского хана и стал требовать выплаты дани, Иван Васильевич неожиданно начал юродствовать. Произошла безобразная сцена: «И князь велики нарядился в сермягу, бусырь да в шубу боранью и бояря. И послом отказал: «Видишь де меня, в чем я? Так де меня царь зделал! Все де мое царьство вьшленил и казну пожег, дати де мне нечево царю!» (89, 191–192). Джером Горсей оставил подробное описание этого достопамятного приема. Крымский посол от имени своего господина поинтересовался у царя, «как ему пришлось по душе наказание мечом, огнем и голодом, от которого он посылает ему избавление (тут посол вытащил грязный острый нож), этим ножом пусть царь перережет себе горло. Его торопливо вытолкнули из палаты без ответа и попытались было отнять дорогую шапку и одежду, но он и его сопровождавшие боролись так ожесточенно, что этого не удалось сделать. Их отвели в то же место, откуда привели, а царь впал в сильный приступ ярости, послал за своим духовником, рвал на себе волосы и бороду как безумный» (6, 58). Иван IV был не только публично унижен, но и напуган этими угрозами. Царь был готов отдать Девлет-Гирею Астрахань, только бы избежать нового похода на Москву. Но Астрахани уже было слишком мало, для почувствовавшего вкус победы хана.

Комплекс снаряжения и вооружения казака XVII в.

94. Молодинская битва (29 июля – 2 августа 1572)

Девлет-Гирей решил закрепить свою победу. И если прошлогодний успех был в какой-то степени для хана делом случая, в этот раз Девлет-Гирей готовился к войне с Москвой особенно тщательно. Хан получил полную поддержку султана Селима II. В распоряжении Девлет-Гирея оказался отряд янычар, артиллерия и турецкие военные советники: «При крымском царе было несколько знатных турок, которые должны были наблюдать за этим: они были посланы турецким султаном (Keiser) по желанию крымского царя» (119, 112). Какова была численность крымской орды? Летопись приводит легендарные сведения: «А по смете и по языком с царем и с царевичи и с пашею турских и крымских, и нагайских, и черкаских людей 150 000 и больше; да вогненново бою было 20 000 янычаней» (89, 224). Как и в прошлом году, вместе с Девлет-Гиреем на Москву шла ногайская конница: «И пришел царь крымский со многими людьми да с ним ногайских тотар с мурзою Теребердием двадцать тысяч» (113, 237). Эти цифры явно завышены, по мнению Р.Г. Скрынникова, ханское войско насчитывало от 40 000 до 50 000 человек (156, 185). Это была грозная сила, способная повторить прошлогодний успех. Девлет-Гирей был настолько уверен в победе, что «росписав всю Рускую землю, комуждо что дати, как при Батые». На данный факт обращал внимание и Генрих Штаден: «Города и уезды Русской земли – все уже были расписаны и разделены между мурзами, бывшими при крымском царе; [было определено] – какой кто должен держать» (119, 111–112). Возможно, это были просто слухи.

В Москве знали о грядущем нашествии и готовились к его отражению. Ещё в декабре прошлого года Иван IV приехал в Новгород, где под охраной 500 стрельцов оставил государственную казну (47, 108). В январе царь уехал в столицу, но обозы с казной продолжали прибывать на берега Волхова и в феврале: «Да того же дни в Новгород привезли государьской казны, с Москвы, триста возов; да того же месяца февраля в 10, в неделю, привезли в Новгород государьской казны полтораста возов» (47, 110). В Москве была выстроена новая линия деревянно-земляных укреплений. По свидетельству Генриха Штадена, «ворота, как и цитадель, сделаны из бревен и снаружи вокруг обложены землей и дерном; между воротами проложен вал в три сажени ширины. Перед валом снаружи рва нету» (119, 67). Особое внимание Иван IV и воеводы уделили берегу Оки, где развернулись русские полки. Как пишет Штаден, «Ока была укреплена более, чем на 50 миль вдоль по берегу: один против другого были набиты два частокола в 4 фута высотою, один от другого на расстоянии 2 футов, и это расстояние между ними было заполнено землей, выкопанной за задним частоколом. Частоколы эти сооружались людьми (Knechten) князей и бояр с их поместий. Стрелки могли таким образом укрываться за обоими частоколами или шанцами и стрелять [из-за них] по татарам, когда те переплывали реку» (119, 110). Была и обратная сторона медали. Продолжалась война за Ливонию и значительные силы царю приходилось держать на западном театре военных действий. В феврале царь вновь отправился в Новгород, где подготовил большой поход против шведов. Что в сложившихся обстоятельствах выглядело странно. Смертельная опасность надвигалась с юга, а Иван Васильевич увел большое войско на северо-запад: «Лета 7080-го месяца ходил царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии в свою отчину в Великий Новгород, а из Новгорода на свитские немцы» (101, 76). Таким образом, накануне вражеского вторжения, вооружённые силы Московского государства оказались разделёнными, что значительно облегчало задачу крымчакам. Но у Ивана IV был свой взгляд на стратегическую ситуацию.

В апреле месяце царь Иван провел в Коломне смотр войскам, оборонявшим южные рубежи Московского государства, после чего уехал в столицу. Но долго там не засиделся и в начале июня под предлогом войны со шведами в очередной раз приехал в Новгород. Где благополучно переждал вторжение Девлет-Гирея: «А князь велики в ту пору был в Новегороде в Великом со всем» (89, 192). По мнению Генриха Штадена, «Как и в прошлом году, когда спалили Москву, великий князь опять обратился в бегство – [на этот раз] в Великий Новгород, в 100 милях от Москвы, а свое войско и всю страну бросил на произвол судьбы» (119, 112). Оборону столицы на случай прорыва крымчаков государь поручил князьям Юрию Токмакову и Тимофею Долгорукому. Какие силы выделил Иван IV для защиты южных рубежей страны? Согласно росписи, на берегу Оки заняла позиции рать из пяти полков: «В большом полку бояре и воеводы князь Михайло Иванович Воротынский да Иван Васильевич Шереметев. В правой руке боярин и воевода Микита Романович Одоевский да воевода Федор Васильевич Шереметев. В передовом полку князь Ондрей Петрович Хованский да околничей и воевода князь Дмитрей Иванович Хворостинин. В сторожевом полку воевода князь Иван Петрович Шуйский да околничей Василей Иванович Умного-Колычов. В левой руке воеводы князь Ондрей Васильевич Репнин, да князь Петр Иванович Хворостинин. А, собрався с людьми, воеводам стояти по берегу: болшому полку в Серпухове, правой руки в Торусе, передовому полку в Колуге, сторожевому полку на Кошире, левой руке на Лопасне» (99, 247). Летописные данные о численности русской рати значительно преувеличены: «А государевых людей было во всех полкех земских и опришлиных дворян и детей боярских по смотру и с людьми 50 000, литвы, немец, черкас каневских 1000, казаков донских, волских, яицких, путимъеких 5000, стрельцов 12 000, поморских городов ратных людей, пермичь, вятчен, коряковцов и иных 5000» (89, 224). По подсчетам Р.Г. Скрынникова, «Пояс Богородицы» защищали около 12 000 дворян, 2035 стрельцов и 3800 казаков. С учетом ополчений серверных городов, общую численность русской рати исследователь определял немногим более 20 000 воинов (156, 185). Здесь не учтены боевые холопы, что существенно увеличивало количество ратных людей. Так же в рядах русской рати воевал отряд германских наемников под командованием Юргена Фаренсбаха, но он был немногочисленным. Главные силы Воротынского располагались в трех верстах от Серпухова.

В июне 1572 г. крымская орда выступила в поход на Москву. Как и в прошлом году, первый удар Девлет-Гирей нанес по Туле. Каменный кремль штурмовать не стал, но посады традиционно сжег и повел войско к Оке. Форсировать водную преграду хан решил через Сенькин брод, к востоку от Серпухова. 26 июля передовые отряды крымчаков попытались переправиться через Оку: «И первое дело было с крымским царем в суботу сторожевому полку – князь Ивану Петровичю Шуйскому на Сенкине броду» (102). Опираясь на заранее построенные укрепления, массированным огнем из пушек и пищалей русские ратники отразили все атаки противника. Понеся большие потери, ханская конница была вынуждена отступить: «А на берегу в Серпухове стоят воеводы изо всех полков князь Михайло Иванович Воротынской с товарищи. И тут царя через Оку не перепустили» (89, 192). Девлет-Гирей разбил стан напротив Серпухова и стал думать, как изменить стратегическую ситуацию в свою пользу. Неудача хана не обескуражила, он знал, что русская рать сильно растянута вдоль Оки, и решил воспользоваться этим обстоятельством. Лучший военачальник орды Дивей-мурза устремился вверх по течению реки и около села Дракина западнее Серпухова без труда перешел через Оку (89, 192). Одновременно мурза Теребердей вновь повел своих людей к Сенькину броду. Ночью ногайцы разогнали охранявших брод две сотни боярских детей, разломали частокол и утром 27 июля прорвались на левый берег Оки (102). Трудно сказать, почему так получилось, ведь накануне крымчаки были успешно отбиты от Сенькина брода. Возможно, Воротынский решил, что попыток прорыва на этом участке больше обороны не будет, и снял часть войск с данного направления. Русское командование не знало, где Девлет-Гирей нанесет главный удар, поэтому предпочло держать главные силы в кулаке, чтобы оперативно отреагировать на изменение обстановки. Для этого вдоль реки рассылались дозорные отряды. Во главе одного из таких отрядов воевода передового полка Дмитрий Хворостинин поставил Генриха Штадена. Немец проявил себя плохим командиром, его подразделение было разгромлено, а сам он чудом уцелел. Опричник подробно описал свои злоключения: «Когда [крымский] царь подошел к реке Оке, князь Дмитрий Хворостинин – он был воеводой передового полка – послал меня с 300 служилых людей (Knesen und Boiaren). Я должен был дозирать по реке, где переправится царь. Я прошел вверх несколько миль и увидал, что несколько тысяч всадников крымского царя были уже по ею сторону реки. Я двинулся на них с тремя сотнями и тотчас же послал с поспешеньем ко князю Дмитрию, чтобы он поспевал нам на помощь. Князь Дмитрий, однако, отвечал: «Коли им это не по вкусу, так они сами возвратятся». Но это было невозможно. Войско [крымского] царя окружило нас и гнало к реке Оке. Моя лошадь была убита подо мной, а я перепрыгнул через вал и свалился в реку, ибо здесь берег крутой. Все три сотни были побиты на смерть. [Крымский] царь со всей своей силой пошел вдоль по берегу. И я один остался в живых. Я сидел на берегу [реки], ко мне подошли два рыбака. «Должно быть татарин, – сказали они, – давай убьем его!» – «Я вовсе не татарин, – отвечал я, – я служу великому князю, и у меня есть поместье в Старицком уезде» (119, 151–152). Судя по всему, крымчаки первыми атаковали отряд Штадена, а не наоборот, как об этом рассказывает опричник. Немец пытается себя оправдать, но получается у него это плохо. Как бы там ни было, ногайская конница вырвалась на оперативный простор и устремилась к Москве. Ситуация для русских осложнилась, активизировался и Девлет-Гирей: «А царь крымскый в неделю 27 день из-за Оки стрелять ис полков велел с наряду по полкам по нашим, по русским. А наши русские воеводы, князь Михайло Иванович Воротынский из-за гуляй-города[9] велел стрелять за Оку по тотарским полкам из пушек, да того было до вечера и вечера два часа» (113, 237). Ночью хан повел орду к Сенькину броду и начал переправу на левый берег Оки. Напротив главного расположения русских войск осталось 2000 крымчаков, в их задачу входило отвлекать внимание неприятеля. Ханский маневр незамеченным не остался, полк правой руки попытался остановить продвижение орды на реке Наре: «А назавтрее в неделю царь крымской Оку реку перелез, и было дело с ним правой руке – князь Миките Романовичю Адуевскому да Федору Васильевичю Шереметеву на Оке реке верх Нары» (102). Задержать крымчаков не удалось, полк правой руки отступил, Девлет-Гирей устремился к русской столице. Днем 28 июля ногайцы Теребердея уже появились в окрестностях Москвы и стали перекрывать дороги, однако деревни не жгли и людей в плен не угоняли. На военном совете главный воевода Михаил Воротынский предложил не спешить на защиту столицы, как в прошлом году, а идти следом за ордой и дать Девлет-Гирею сражение при первом удобном случае: «Так царю страшнее, что идем за ним в тыл, и он Москвы оберегаетца, а нас страшитца. А от века полки полков не уганяют; пришлет на нас царь посылку, и мы им сильны будем, что остановимся; а пойдет всеми людьми, и полки их будут истомны, вскоре нас не столкнут, а мы станем в обозе безстрашно» (89, 224–225). Русская рать двинулась за ханом. Впереди шел передовой полк князя Андрея Хованского и окольничего Дмитрия Хворостинина, под их началом были дети боярские, стрельцы и германские наемники. У деревни Молоди воеводы внезапно атаковали шедших в арьергарде крымчаков под командованием ханских сыновей, нанесли им поражение и гнали до самой ставки Девлет-Гирея. Побитые сыновья обратились к отцу за помощью: «Ты, царь, идешь к Москве, а нас, государь, московские люди сзади побили, а на Москве государь, не без людей же будет» (113, 238). Девлет-Гирей уступил давлению сыновей и отправил против передового полка 12 000 татар и ногайцев. Хованский и Хворостинин решили в бой с превосходящими силами противника не вступать и стали отходить к главным силам русской рати. Пока передовой полк бился с крымчаками, Воротынский установил у Молодей гуляй-город, где укрылись уставшие от быстрого перехода войска. Отступая, Хованский и Хворостинин вышли к позициям большого полка, резко повернули войска направо и погнали вражеское войско прямо на гуляй-город. Дружный залп из пищалей и пушек выкосил ряды крымской и ногайской конницы: «И в те поры из-за гуляя князь Михайло Воротынский велел стрельцам из пищалей стреляти по тотарским полком, а пушкарям из большово снаряду изс пушек стреляти» (113, 238). Последствия для степняков оказались катастрофическими: «И на том бою многих безчисленно нагайских и крымских тотар побили» (113, 238). Крымчаки и ногайцы обратились в бегство, разбитые наголову сыновья вновь предстали перед грозным отцом: «Ты государь, идешь к Москве, а московские люди у нас нгайских тотар и твоих крымских из наряду многих побили» (113, 238). Устрашенный речами сыновей, хан остановил движение на Москву и повернул к Молодям, он не хотел атаковать столицу, имея в тылу вражеское войско. Орда перешла речку Пахру и, согласно летописным свидетельствам, расположилась на «болоте». Весь следующий день, 29 июля прошел в мелких стычках, «во вторник наши полки с крымскими травилися, а съемного бою не было» (113, 238). Главные события произошли 30 июля. По приказу Воротынского, в гуляй-городе расположился большой полк, остальные полки заняли позиции в непосредственной близости от укреплений. Полк левой руки оборонял обоз. На этом тактические изыскания воевод не закончились, «три тысечи стрельцов поставили от приходу за речкою за Рожаею, чтобы поддержати на пищалех» (89, 225). Однако из этой задумки ничего не вышло. Девлет-Гирей быстро разобрался в обстановке и по настоянию Дивей-мурзы бросил в бой ногайскую конницу. Военачальник был уверен в успехе и перед боем заявил хану: «Яз обоз руской возьму; и как ужаснутца и здрогнут, и мы их побием» (89, 225). Атака степняков была молниеносной, русские не успели изготовиться к бою, что привело к трагическим последствиям: «которые стрельцы поставлены были за речкою, ни одному не дали выстрелить, всех побили» (89, 225). Развивая успех, хан приказал атаковать главные силы Воротынского. Летописец подвел итоги сражения: «А в среду, в 30 день, нашим полком с крымцы и нагайцы было дело великое и сеча была великая» (113, 238). В бой вступили главные силы Девлет-Гирея, однако прорывать оборону гуляй-города крымчакам и ногайцам не удалось. Раздосадованный неудачей, Дивей-мурза с небольшой свитой отправился осматривать вражеские позиции и неосмотрительно приблизился к расположению сторожевого полка Ивана Шуйского. Русские заметили воина в богатых доспехах, пошли на вылазку и напали на мурзу. Военачальник обратился в бегство, но под ним споткнулся конь и Дивей-мурза оказался на земле. Сын боярский Иван (Темир) Шибаев из Суздаля пленил вражеского полководца и доставил пленника воеводам. Бой продолжался до сумерек: «И того же дня к вечеру был бой, и татарской напуск стал слабее прежнего, а руские люди поохрабрилися и, вылазя, билися и на том бою татар многих побили» (89, 225). Ханское войско понесло большие потери, в битве погибли ногайский мурза Теребердей и трое знатных крымских вельмож из рода Ширин, сын астраханского хана попал в плен. Степняки отступили от вражеских позиций. Согласно свидетельству летописца, потери русских составили 70 человек (113, 238). До поры до времени Воротынский с соратниками не знали, кто к ним попал в плен, выяснилось это только на следующий день, когда был пленен бывший слуга Дивей-мурзы. Состоялся примечательный диалог: «Его спросили – как долго простоит [крымский] царь? Татарин отвечал: «Что же вы спрашиваете об этом меня! Спросите моего господина Дивей-мурзу, которого вы вчера захватили». Тогда было приказано всем привести своих полоняников. Татарин указал на Дивея-мурзу и сказал: «Вот он – Дивей-мурза!». Когда спросили Дивей-мурзу: «Ты ли Дивей-мурза?», – тот отвечал: «Нет! я мурза невеликий!». И вскоре Дивей-мурза дерзко и нахально сказал князю Михаилу Воротынскому и всем воеводам: «Эх, вы, мужичье! Как вы, жалкие, осмелились тягаться с вашим господином, с крымским царем!». Они отвечали: «Ты [сам] в плену, а еще грозишься». На это Дивей-мурза возразил: «Если бы крымский царь был взят в полон вместо меня, я освободил бы его, а [вас], мужиков, всех согнал бы полоняниками в Крым!». Воеводы спросили: «Как бы ты это сделал?». Дивей-мурза отвечал: «Я выморил бы вас голодом в вашем гуляй-городе в 5–6 дней». Ибо он хорошо знал, что русские били и ели своих лошадей, на которых они должны выезжать против врага» (119, 111). Это свидетельство Генриха Штадена, который мог либо сам присутствовать при разговоре, либо слышать о нем от кого-то из участников допроса. Дивей-мурза был прав: у русских были серьезные проблемы со снабжением: «А в полкех учал быти голод людем и лошедем великой; аще бы не бог смилосердовался, не пошел царь вскоре назад, быть было великой беде» (89, 192). К счастью для русских, остальные ханские военачальники не обладали талантами Дивей-мурзы, поэтому в ставке Девлет-Гирея было принято совсем другое решение – штурмовать гуляй-город и отбить у противника лучшего крымского полководца. Два дня хан приводил в порядок своё потрепанное в предыдущих боях воинство, поэтому 31 июля и 1 августа прошли спокойно. Решающая атака на русские позиции началась 2 августа. Ногайская и крымская конница волнами накатывалась на гуляй-город, несмотря на пищальный и пушечный огонь степняки прорывались к русским позициям и пытались разрушить деревянное укрепление. Во многих местах дело доходило до рукопашных схваток, где перевес неизменно оставался на стороне русских ратников. Все попытки крымчаков и ногайцев прорвать оборону русских, потерпели неудачу: «И татарове пришли к гуляю-городу да ималися руками за стену, и наши стрельцы тут многих тотар убили и рук безчисленно тотарских отсекли» (113, 238). В разгар сражения, Михаил Воротынский незаметно вывел из гуляй-города большой полк и «долом» обошел вражеское войско. Оборону гуляй-города возглавил Дмитрий Хворостинин, под его командованием остались стрельцы и германские наемники. Когда Воротынский завершил маневр, все русские пушки дружно ударили по степнякам. Под прикрытием артиллерии главный воевода нанес удар противнику в тыл, одновременно из гуляй-города повел своих людей в атаку Дмитрий Хворостинин. Ханское войско оказалось между молотом и наковальней: «Да учали с нагайцы и крымцы дело делати съемное, и сеча была великая» (113, 238). В рукопашных схватках погибли ханский сын и внук, множество мурз попало в плен. Ордынская конница откатилась на исходные позиции, но Девлет-Гирей ещё не до конца осознавал масштабы катастрофы. Лишь к вечеру хан понял, что его поход на Москву потерпел крах. Потери в войсках были огромные, боевой дух ногайцев и крымчаков сломлен, о продолжении войны не могло быть и речи. Последней каплей, побудившей Девлет-Гирея начать отступление, стала дезинформация о приближении северных полков во главе с Иваном IV. Согласно одной из версий, инициатором этой акции был московский воевода Юрий Токмаков: «А как царь стоял на Молодех, и князь Юрья, умысля, послал гонца к воеводам з грамотами в обоз, чтобы сидели безстрашно: а идет рать наугородцкая многая. И царь того гонца взял, и пытал, и казнил, а сам пошел тотчас назад» (89, 192). По версии Генриха Штадена, крымского хана обманул Иван Васильевич: «Из Великого Новгорода великий князь отправил нашему воеводе, князю Михаилу Воротынскому, лживую грамоту (falsche Brife): пусть-де он держится крепко, великий князь хочет послать ему в помощь короля Магнуса и 40.000 конницы. Грамоту эту перехватил крымский царь, испугался и обробел и пошел назад в Крым» (119, 112). На мой взгляд, именно Токмаков ввел в заблуждение Девлет-Гирея, слишком далеко от театра боевых действий находился государь. Нервы хана не выдержали, ночью он приказал уходить на юг. Чтобы скрыть отход, 3000 всадников отвлекали внимание русских. Под покровом темноты хан переправился через Оку, оставил в качестве прикрытия отряд из 2000 человек и побежал в Крым. Утром об этом стало известно Воротынскому. Князь устремился в погоню за крымчаками, атаковал вражеский заслон на Оке и наголову разгромил степняков. Половина вражеского отряда была перебита, остальные либо утонули, либо убежали за реку. После этой победы русские полки вновь заняли позиции на берегу Оки, расположившись в окрестностях Серпухова, Тарусы, Калуги и Коломны. Так бесславно закончился для Девлет-Гирея поход на Москву.

В Молодинской битве русские воеводы продемонстрировали высочайшее ратное мастерство, умение оперативно реагировать на резкое изменение стратегической и тактической ситуации. Ставка Михаила Воротынского на гуляй-город себя полностью оправдала. По мнению участника событий Генриха Штадена, «Если бы у русских не было гуляй-города (Wagenborgk), то крымский царь побил бы нас, взял бы в плен и связанными увел бы всех в Крым, а Русская земля была бы его землей» (119, 111). По масштабам и последствиям Молодинскую битву можно сравнить только с Мамаевым побоищем. Набеги крымчаков прекратились на два десятка лет, боевой потенциал Крымского ханства оказался капитально подорван. Ногайцы отказались от союза с Девлет-Гиреем и вновь обратились к Москве.

Разными были судьбы участников битвы. Знаменитый ханский военачальник Дивей-мурза в Крым больше никогда не вернулся и умер в русском плену: «А Дивея послали в Новгород к государю, и тамо скончася» (89, 192). Дмитрий Хворостинин при Иване IV по служебной лестнице не продвинулся и лишь после смерти государя получил боярский чин и высшие воинские назначения. После разгрома Девлет-Гирея Михаил Воротынский пользовался в стране огромным авторитетом. Это был невыносимо для самолюбивого царя Ивана, чья трусость резко контрастировала с доблестью воеводы. Государь сначала возвысил Михаила Ивановича, а затем тихо с ним расправился: «похвалы ради люцкие возненавидев Воротынъскова и измену возложив, свершити его повеле» (89, 225). Обстоятельства гибели легендарного воеводы неясны, рассказ Андрея Курбского, что князя пытал лично Иван IV, вызывает определенные сомнения. Вместе с Воротынским погиб и другой участник сражения при Молодях, князь Никита Одоевский. Сама битва оказалась незаслуженно забытой, как и её герои. Несмотря на это, имя Михаила Воротынского стоит в одном ряду с именами Александра Невского, Дмитрия Донского, Михаила Скопина-Шуйского и Дмитрия Пожарского.

95. Осада Ревеля (22 января – 13 марта 1577)

В 1575–1576 гг. Иван IV развернул большое наступление в Прибалтике, русские полки взяли замки Пернов, Гапсаль, Лоде, Падис. В руках шведов остался только Ревель (Колывань), мощная крепость и удобный порт.

Ревель. Гравюра по рисунку А. Олеария. Фрагмент

Пока Ревелем владели шведы, завоевания государя в Эстляндии были под ударом. Решение о походе на Ревель царь Иван принял в сентябре 1576 г. (99, 273). За неделю до Рождества полки должны были собраться в Великом Новгороде. На войну отправились московские и новгородские дети боярские, отряды служилых татар, возглавили рать Иван Федорович Мстиславский и Иван Васильевич Шереметьев Меньшой. У воевод имелся большой опыт в осадном деле, Бальтазар Руссов пишет, что Шереметьев был «лучший воин московита, обещавший великому князю или взять город Ревель или не явиться живым перед его лицом» (107, 257). Русское воинство насчитывало 50 000 человек при 29 больших, средних и легких пушках, на каждое тяжелое орудие приходилось 700 ядер. Упоминаются и «4 тарана, которыми бросали каменные массы в 225 фунтов». Кроме того, было 2 большие мортиры, 5 малых мортир и 6 мортир для стрельбы раскаленными ядрами, которых было 2000. Для остальных мортир боезапас доходил от 1500 до 2000 ядер (107, 265–266). В обозе везли 2000 бочек пороха (107, 258). Зима была очень суровой, выступив в поход в декабре, царская рать появилась в окрестностях Ревеля лишь ночью 22 января. На следующий день город был взят в осаду, перебежчики указали воеводам слабые места в системе укреплений. Русские возвели пять лагерей, вырыли окопы, установили на позициях пушки.

О том, что Иван IV отправит зимой рать на Ревель, в городе стало известно ещё осенью, поэтому у шведов было время хорошо подготовиться к обороне. Продовольствия было заготовлено на целый год, городские стены и башни дополнительно укреплены, крепостная артиллерия увеличена. Руководили обороной шведский военачальник Гинрик Клаусен Горн и его сын Карл Гинриксен. Общая ситуация складывалась не в пользу русских: «И хотя у московита было много орудий перед Ревелем, однако в городе и в замке Ревеле было орудий в пять раз больше» (107, 258). Огромное значение шведы придавали пожарной безопасности, под угрозой наказания горожанам приказали убрать с чердаков сено и солому. Теперь на каждом чердаке полы были выложены каменными плитами и засыпаны толстым слоем земли, были заготовлены мокрые воловьи шкуры и стояли бочки с навозом, чтобы тушить каленые ядра. Конная стража постоянно объезжала город и следила, куда падают зажигательные ядра. Был набран отряд из четырех сотен крестьян, которые должны были тушить пожары.