4

Завтрак стоял на столе. Большой алюминиевый поднос. Кофе пролился, и поднос был мокрым. Он был явно из больничной столовой. Рассмотрев его получше, Максим Данилович обнаружил небольшое клеймо. Только теперь, как следует разглядев выдавленные в белом металле буквы, он установил, где находится. Малый онкологический центр. Сколько прошло времени, не определить, за окном ночь. С высоты седьмого этажа, уж никак не ниже, хорошо просматривается огромный район. Новостройки глубоко утоплены в черноте. Ни звезд, ни луны, лишь фонари рваною оранжевой лентой изгибаются вдоль шоссе, да светятся окна тысяч квартир — разноцветные маленькие квадратики. Значит, еще не ночь, а всего лишь вечер. Но вечер какого дня? Сколько он проспал? Почему его привезли сюда? Почему его поместили в отдельную палату? Медсестра, сделавшая укол снотворного, сказала, что он через неделю умрет. У нее было очень усталое лицо, могла она перепутать? Цветы лежали на постели, теперь их поставили в вазу, откуда такая трогательная забота о шофере-алкоголике, чуть не раздавившем целую троллейбусную остановку? Поднос был из больничной столовой, но то, что стояло на подносе, к больничной столовой не могло иметь никакого отношения.

Прежде чем осторожно откинуть одеяло и сесть на кровати, он долго ощупывал свое тело. Он хорошо выспался, и очень хотелось встать. Под рукой справа была небольшая белая панель. На панели три кнопки: «Вызов Дежурного», «Радио», «Кислород». Он даже потянулся к кнопке «Вызов дежурного», но вдруг, припомнив накрашенные усталые глаза медсестры, отдернул руку. Большое затвердение располагалось слева от паха. Пальцами нащупал его. Надавил. Не больно. Надавил посильнее, слегка потянуло. Нажав на рычаг, Максим Данилович уже из сидячего положения развернулся и спустил ноги на теплый пол. Пол был застлан ковром.

Кутаясь в одеяло — никакой одежды в палате не нашлось, а в постели он, оказывается, лежал совершенно голый, — сделал несколько пробных шагов. Чуть закружилась голова, но боли никакой. Много лет назад, пережив операцию, он пытался сопоставить нынешние свои ощущения с тем, что испытал в военном госпитале, когда у него из желудка извлекли пулю. Новый шрам был почти такой же, и ощущения были близкими, с той лишь разницей, что подобные ощущения он испытывал лишь на деся-тый-двенадцатый день после операции, а до того просто не смог бы оторваться от кровати. Выглянув в окно, он, осторожно ступая, пересек палату и потянул дверную ручку. Никакого результата, дверь была закрыта на ключ.

Постучал костяшками пальцев. Позвал:

— Сестра!

Прислушался. За дверью ни звука. Слегка ударил ладонью, получилось звонко, но никакого результата. Вернулся к кровати и надавил кнопку «Вызов». Маленькая красная лампочка над кнопкой вспыхнула, из динамика, спрятанного за пластмассовыми кремовыми ребрышками, послышался слабый треск.

— Сестра! — повторил он, склонившись к панели. — Разве можно запирать ракового больного?

Никакого ответа. Треск прекратился, лампочка мигнула и погасла. Он надавил кнопку еще раз, без толку. Нажал кнопку «Радио».

«Сегодня делегация ОБСЕ посетила Грозный. — Голос диктора, неожиданно ворвавшийся в палату, показался до неприличия громким. — Сегодня уже ни у кого не вызывающий сомнений факт жестоких пыток… В плену у дудаевцев находится…»

Следующим нажатием он отключил трансляцию.

«Последний раз, когда я слушал новости, они только собирались ехать, было назначено число. Когда я слушал?