С тех пор прошло несколько лет. Если вначале Томас, понятия не имевший о ремесле цирюльника, побаивался неудачи, то потом, пройдя неплохую школу у хорошего мастера (это поладил Гоббс), сам довольно умело начал справляться с непривычными для него обязанностями. Если бы кто-нибудь во времена его бесшабашной воровской юности сказал, что воришке придется в будущем услужливо вертеться с гребнем вокруг копны волос, а то и сверкающей в солнечных лучах лысины очередного щеголя, он, наверное, не поверил и долго смеялся бы, свалившись на землю и по-детски совая ногами. Но пути Господни, как мы уже говорили, неисповедимы и будут оставаться такими, наверное, всегда, сколько будет существовать человечество.

Томас даже благодарил судьбу, что она распорядилась именно так. Ведь если раньше, не имея крыши над головой, он ночевал, где придется, и занимался тем, за что могла или полететь голова, или ждала участь жалкого узника в подзе-мелье одной из многочисленных тюрем Лондона, то теперь страх покинул его. Это как-то опьяняюще действовало на Томаса. Какое блаженство: жить не таясь и не опасаясь, что в любую минуту все может измениться к худшему. Цирюльня оказалась не такой уж плохой, как он вначале подумал. Роберт приврал о крохотном окошке. Оно было не единственное и далеко не маленькое. Томас приобрел сразу не только ремесло, но и крышу над головой. Он стал хозяином сразу двух комнат, в одной из которых работал, другая же служила жилищем. Так что меланхолическому Сесилу, каким он начал становиться в последние годы, такой уклад жизни подходил, и сказать, что он был доволен своим нынешним положением, это значит сказать очень мало.

Сесил понимал, кому он должен быть благодарен за такие перемены, и добросовестно исполнял все приказы и наставления своего родственника. С какой целью он это делает, зачем Роберту все нужно, Томас не знал, но тем не менее был старателен и покладист.

В этот день все шло как обычно, но вдруг Сесил заметил, как в воды гавани заходит знакомый ему корабль. Все было отложено, и Сесил поспешил к берегу. Возможно, Роберт привез какие-то вести, возможно, в порыве щедрости задарит его золотишком, как это бывало, а еще, помимо всего прочего, и повод пообщаться с Робертом, отвести душу за бутылкой рома, а этого добра у него на борту всегда в избытке. Томас вел уединенный образ жизни, и разрядка была для него неким праздником.

Но что это? Нелепая надпись «Эльдорадо»? Возможно, он ошибся и спутал корабль с «Джиной»? Может, они просто похожи? Да нет же, нет! Сесил не раз подымался на палубу судна и помнит каждую деталь, каждую царапину на его борту.

Смутное предчувствие, что что-то произошло и что-то здесь не так, переросло в уверенность после того, как Томас, терпеливо выждав на берегу, увидел спускавшихся с корабля на берег людей. Среди них не было не только Гоббса, но и ни одного члена его команды, а Сесил их знал по визитам на судно. И это еще больше смутило Томаса. Ведь в разговорах с ним Роберт предупреждал: может случиться так, что он погибнет в бою, или команда его низвергнет, или другие неприятности произойдут. Гоббс начинал, бывало, о них говорить, но, как правило, не договаривал. Тем не менее он приказал Томасу, увидев «Джину», но не обнаружив среди экипажа его, Гоббса, или же когда в гавань Дувра зайдет одна «Айна» без «Джины», немедленно отправляться в Лондон к Джону Гоббсу.

Прошел день. Сесил ничем не выдавал перед экипажем «Эльдорадо» своего пристального внимания, но тем не менее не сводил глаз ни с корабля, ни с его обитателей. От его ока не ускользнули покупки, произведенные экипажем судна в городе, и то, как после них эти люди стали отличаться от себя вчерашних, сошедших на берег Дувра.

Всевозможные догадки и предположения терзали Томаса. Чем дальше, тем тверже он убеждался в мысли, что что-то здесь не так, неизвестность разжигала в нем еще большее любопытство, подстегивала к дальнейшим действиям. Тут-то появилась гениальная идея, которую он воплотил в действие. Как бы ни прихорашивали себя дорогими убранствами люди с «Эльдорадо», было видно, сколь истощены они, изнурены, неухожены. Цирюльник предложил им свои услуги, экипаж принял их с удовольствием. Только это и нужно было Сесилу. Пользуясь хорошим расположением духа клиентов, которое с каждой минутой становилось еще лучше от ловкости мастера, который творил чудеса, Томас как бы между прочим добродушным тоном (настолько невольным, что было бы просто крамолой заподозрить в нем тайный умысел) справлялся о самочувствии и здоровье своих клиентов, спрашивал, откуда они прибыли и какая дорога осталась у них позади. Те щедро благодарили Томаса, твердя, что он просто кудесник, способный любого оборванца превратить в человека, взглянув на которого все бы сказали: король! да вот говорить о главном, напрямую, а не уклончиво отвечать на его вопросы, никак не желали. Это еще больше насторожило Томаса.