К необычным источникам финансирования обратились российские дипломаты в Аргентине. По смете 1917 года на содержание миссии в Буэнос-Айресе предоставлялось 3323 ф. ст. и 2323 ф. ст. — на содержание консульства. По данным товарища министра иностранных дел Омского правительства В. Г. Жуковского, «со времени большевистского переворота означенные установления существовали: Консульство за счет пошлинных сборов, а Миссия частью на личные средства посланника, частью же на доходы от церковного дома (около 40 ф. ст. в месяц) и на средства, предоставлявшиеся Посланнику православными сирийцами и „Русским Кружком“ в Росарио (16 ф. стерлингов в месяц)». Так продолжалось до октября 1919 года, когда Жуковский был вынужден просить товарища министра финансов перевести «Посланнику нашему в Буэнос-Айресе Е. Ф. Штейну по меньшей мере 1000 ф. стерлингов… ввиду истощения личных средств Посланника и крайней нежелательности дальнейшего существования российской Миссии за счет пособий, получаемых ею от частных лиц, частью при том иностранцев».
Дипломаты не ограничивались поисками средств для поддержания существования российских учреждений за границей. Они пытались влиять на политику стран пребывания и, в отсутствие центрального дипломатического ведомства, создали специальный орган для координации деятельности российских представителей. В конце ноября 1917 года в Париже было образовано Совещание послов, включавшее М. Н. Гирса (Италия), К. Д. Набокова (Англия), М. А. Стаховича (Испания), И. Н. Ефремова (Швейцария) и В. А. Маклакова (Франция). Формально все российские послы значились членами Совещания, однако фактически, кроме упомянутых, активное участие в его работе принял только Бахметев. Совещание должно было обсуждать текущую политику и вырабатывать общую позицию, причем все решения должны были приниматься единогласно; председателем Совещания был избран Маклаков.
Цели, которые ставили перед собой дипломаты, сводились к предотвращению признания союзниками советской власти, обеспечению моральной и материальной поддержки белых войск, защите территориальной целостности России и отстаиванию ее национальных интересов; послы добивались также признания западными державами антибольшевистских правительств в России легитимными.
Среди членов Совещания профессиональные дипломаты составляли меньшинство. Одним из них был Михаил Николаевич Гире, посол в Италии, старейшина русского дипломатического корпуса, потомственный дипломат — его отец Н. К. Гире был министром иностранных дел в 1882–1895 годах. Гирсу уже перевалило за шестьдесят; он участвовал в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов и был награжден Георгиевским крестом в то время, когда председателю Совещания Маклакову еще не исполнилось и десяти лет. Другой карьерный дипломат — поверенный в делах в Англии Константин Дмитриевич Набоков — был почти на двадцать лет моложе Гирса. Он также был сыном министра — Д. Н. Набокова, министра юстиции в 1878–1885 годах. Если Константин Набоков делал карьеру на государственной службе, то его старший брат, юрист Владимир Набоков, стал видным деятелем оппозиционной партии кадетов, депутатом I Государственной думы и даже отсидел три месяца в тюрьме за подписание Выборгского воззвания. В 1917 году В. Д. Набоков стал управляющим делами Временного правительства, обогнав брата на карьерной лестнице. Вряд ли братьям могло прийти в голову, что о них будут обычно вспоминать как об отце и дяде писателя В. В. Набокова, в 1918 году мало кому известного начинающего поэта.
Трое остальных были из «общественных деятелей» и думцев. Посланник в Швейцарии Иван Николаевич Ефремов — один из основателей Партии прогрессистов, член Государственной думы трех созывов, министр юстиции, затем государственного призрения во Временном правительстве. Михаил Александрович Стахович — некогда орловский предводитель дворянства, затем один из основателей Партии мирного обновления (в России партию с такими целями можно было бы с тем же успехом назвать «партией несбыточной мечты»), член Государственной думы двух созывов, затем — Государственного совета от орловского земства.
Самой яркой фигурой среди членов Совещания послов, да и вообще среди российских дипломатов и общественных деятелей за границей, был Василий Алексеевич Маклаков. Знаменитый адвокат, видный деятель партии кадетов, Маклаков трижды избирался в Государственную думу от Москвы. «Московский златоуст» считался одним из лучших ораторов России. В Думе его репутация как юриста и оратора еще более упрочилась. Маклаков совместно с И. Я. Пергаментом написал регламент Думы. Он был одним из адвокатов Бейлиса в знаменитом процессе и, по мнению многих современников, его речь сыграла решающую роль в оправдании приказчика кирпичного завода, обвиненного в ритуальном убийстве.
Маклаков был близок к Льву Толстому и его семье, нередко бывал в Ясной Поляне. Он был довольно плодовитым публицистом, печатался в «Русских ведомостях», «Вестнике Европы», «Русской мысли». Настоящей сенсацией стала его статья «Трагическое положение», опубликованная в 1915 году в газете «Русские ведомости». Маклаков предлагал читателям представить себе аллегорическую ситуацию, будто они едут с матерью в автомобиле по горной дороге и безумный шофер ни за что не хочет отдать руль более умелым водителям. Вырвать руль у шофера — опасно; но что будет, если автомобиль сорвется в пропасть? В неумелом шофере все, конечно, узнали императора Николая II, в матери — Россию.
Хотя в списках «теневого правительства», составлявшихся оппозицией, Маклакову отводился пост министра юстиции, после Февральской революции он оказался практически не у дел. Маклаков рассказывал, что вскоре после падения самодержавия в шутку сказал П. Н. Милюкову, занимавшему тогда пост министра иностранных дел, что не желает никаких должностей в России, но «охотно бы принял должность консьержа по посольству в Париже». Шутка обернулась назначением послом. Так 48-летний Маклаков начал совершенно новую — дипломатическую — карьеру. Понятно, что назначение Маклакова не было следствием случайного разговора. Он отлично знал Францию, четверть века ездил туда каждый год, блестяще говорил по-французски, был знаком со многими французскими политическими и общественными деятелями.
Россия переживала тяжелейший кризис, и положение ее представителя в Париже обещало быть нелегким. Однако действительность оказалась гораздо хуже ожиданий. Маклаков прибыл в Париж 7 ноября 1917 года. Когда на следующий день он явился к министру иностранных дел Франции Луи Барту, то услышал из его уст о произошедшем накануне в Петрограде перевороте и о том, что министр М. И. Терещенко, подписавший — вместе с А. Ф. Керенским — его верительные грамоты, сидит в Петропавловской крепости. Последующие почти сорок лет жизни Маклакову придется провести в Париже, и на протяжении всего этого времени он будет иметь самое непосредственное отношение к российским деньгам за границей.
РУССКОЕ ПОЛИТИЧЕСКОЕ СОВЕЩАНИЕ В ПАРИЖЕ
Наиболее ответственный момент для российской дипломатии наступил после окончания боевых действий и заключения перемирия. На Парижской конференции должны были решаться судьбы мира. Надо было представлять интересы России; положение русских дипломатов было двусмысленным; вынеся на своих плечах тяжесть первых трех лет военных действий и понеся огромные потери, Россия после прихода к власти большевиков заключила сепаратный мир и вышла из войны. Можно было сколько угодно рассуждать о том, что большевики не отражали истинных настроений народа, но факт был налицо. «Вы наставили нам рога», — в ярости заявил Маклакову Жорж Клемансо.
Ни одно из антибольшевистских правительств не было достаточно сильным и долговечным, чтобы его признали правительства союзников. Временного правительства уже не существовало; получалось, что легитимными представителями России оказывались послы, представлявшие несуществующее государство. Для того чтобы выйти из этого двусмысленного положения, в конце декабря 1918 года они образовали «суррогат» общероссийского представительства, получивший название Русское политическое совещание (РПС). В его состав вошли посол во Франции В. А. Маклаков, в Италии — М. Н. Гире, в США — Б. А. Бахметев, в Швейцарии — И. Н. Ефремов, в Испании — М. А. Стахович; посланник в Швеции К. Н. Гулькевич, а также бывшие царские министры иностранных дел С. Д. Сазонов (ставший министром иностранных дел правительств А. В. Колчака и А. И. Деникина) и А. И. Извольский; бывший министр Временного правительства А. И. Коновалов; «представители демократии»: глава Архангельского правительства, в прошлом знаменитый революционер-народник И. В. Чайковский, С. А. Иванов, член Кубанского правительства И. С. Долгополов, Б. В. Савинков. Председателем Совещания был избран представитель Омска князь Г. Е. Львов. Несмотря на краткосрочность и неудачливость его премьерства, первый глава Временного правительства был наиболее высокопоставленной в недавнем прошлом фигурой среди русских политиков за рубежом.
Российские дипломаты поддержали правительство Колчака; союзники, хотя и подозревали новое правительство в реакционности, также были готовы вступить с ним в деловые отношения, но на определенных условиях. Президента США В. Вильсона в приверженности Колчака демократии заверили во время личной встречи в Вашингтоне князь Г. Е. Львов и посол Бахметев; да и самого Колчака Вильсон, очевидно, помнил; президент счел необходимым принять адмирала во время его пребывания в США осенью 1917 года. Великобритания менее всех сомневалась, что с Колчаком можно иметь дело, ибо к «восшествию» адмирала на «престол», по-видимому, приложил руку британский представитель в Сибири генерал А. Нокс.
Связь с Югом России была крайне ненадежной и медленной (из Сибири в Париж телеграммы скорее доходили через США), а представления российских дипломатов о реальной силе войск под командованием генерала А. И. Деникина были смутными. Добровольческая армия, контролировавшая лишь Кубань (подчинение атамана П. Н. Краснова, то есть Области Войска Донского, Деникину произошло в начале января 1919 года), казалась величиной гораздо менее внушительной, нежели антибольшевистские силы на Востоке.
Для представительства интересов России на конференции была сформирована Русская политическая делегация, куда вошли князь Львов (председатель), Сазонов, Маклаков, Чайковский, позднее — Савинков. Колчак и Деникин подтвердили полномочия делегации. Правда, отношения Деникина с РПС явно не сложились: позднее он писал, что правительство Юга не имело в Париже
Российским дипломатам не удалось добиться ни полноценного, ни ограниченного участия в Парижской конференции; русских изредка выслушивали, но в основном приходилось прибегать к закулисной дипломатии и пользоваться личными связями. Среди важнейших задач, которые ставило перед собой Русское политическое совещание, было сохранение территориальной целостности России; совещание стремилось также добиться, чтобы любое решение конференции, затрагивающее интересы России, было отложено до консультаций с признанным русским правительством; наконец, совещание добивалось от союзников ясных заявлений, осуждающих большевизм и провозглашающих поддержку либеральных сил в России.
Несмотря на то что РПС своих главных целей не добилось, его деятельность вовсе не была бессмысленной. Это признал даже такой недоброжелательный критик совещания, как генерал Деникин:
Было бы ошибочно и несправедливо… отрицать значение… «декларативной работы» русского парижского представительства: среди разноязычной толпы могильщиков России, для которой они изобрели эпитет «бывшей», среди громкого гомона «наследников», деливших заживо ее ризы, нужен был голос национального сознания, голос предостерегающий, восстанавливающий исторические перспективы, напоминающий о попранных правах русского государства.
Это было важно психологически и не могло не оказать сдерживающего влияния на крутые уклоны руководителей мирной конференции, на колеблющиеся общественные настроения Запада.
Деятельность Русского политического совещания еще ждет своего историка. Нас в данном случае интересует один аспект его работы: поиски дипломатами и финансистами денег для поддержки Белого движения. Небезынтересно также, за счет чего существовало само Совещание.